Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания. - Гельмут Фигдор

Психологическое значение, которое имеет действительная потеря отца, распространяется далеко за пределы послеразводной фазы. Мальчики теряют не только часть своей (состоявшейся) идентификации, они теперь и в будущем вынуждены будут обходиться без него. А девочки не только страдают из-за разлуки с эдиповым любовным объектом, они и в будущем вынуждены будут обходиться без любви взрослого представителя мужского пола. Сюда добавляется то обстоятельство, что отец теперь отсутствует и в качестве триангулярного объекта – в этой своей роли он не может выступать ни в выходные, ни по телефону, ни даже в фантазиях и представлениях ребенка, что неизбежно приводит к новым конфликтам в отношениях с матерью. В результате приходят ссоры, депрессивные настроения, проблемы в школе, а часто и психосоматические заболевания.

Не менее болезненно переживается детьми обрыв уже состоявшегося послеразводного контакта с отцом. В этом случае снова оживляются беды, пережитые во время развода и непосредственно после него. Мало того, травма, прежде лишь предполагаемая, становится теперь действительной. Это достаточно печально даже для тех детей, которые, благодаря продолжению отношений с отцом, в той или иной степени хорошо преодолели развод, то есть для тех, кто в ходе послеразводного кризиса невротически не слишком пострадал. Новая потеря восстановленного было душевного равновесия означает, что раны ребенка снова открываются и он вынужден переживать развод сначала. И это не менее печально, чем потеря отца сразу после развода. Что делает позднейшую потерю отца еще более страшной, – так это то, что ребенок вынужден убедиться: его родители не сдержали своих обещаний и он слишком поспешно поверил в то, что не потеряет своего папу, и вся его тяжелая борьба за приспособление к новым жизненным обстоятельствам была напрасной. Ничто ему не помогло, и в этом мире просто не на кого положиться! Таким образом, ребенок теряет большую часть чувства собственной полноценности и доверия к любовным объектам. Но, как уже говорилось, и в этой ситуации имеется немало детей, внешнее поведение которых едва ли выдает драматизм их внутрипсихических переживаний. Порой даже кажется, что дети «спокойно» реагируют на потерю отца, и таких детей еще больше, чем тех, которые не проявляют внешних реакций на сам развод. Во-первых, они, можно сказать, частично уже «натренированы» в своей защите против невыносимых переживаний. Во-вторых, большую роль здесь играет то обстоятельство, что реакции детей на развод, и в первую очередь агрессивно окрашенные, порождаются нежеланием ребенка покориться страданию и его готовностью бороться, что-то предпринимать против этого. Итак, то спокойствие, которое многими матерями интерпретируется как равнодушие к окончательному обрыву отношений с отцом, на самом деле является смесью вытеснения и покорности. Можно себе представить, что принесет такое «спокойствие» психическому развитию ребенка!

Конечно, определенную роль играют и действительные причины обрыва отношений, но гораздо важнее то их значение, которое придает им сам ребенок. И оно не всегда совпадает с представлениями взрослых. Например, мать может мешать контактам ребенка с отцом, а у ребенка складывается впечатление, что это отец не очень хочет их отношений; или отец какое-то время не звонит и не приходит, а ребенок винит мать в том, что она «выжила» отца; ребенок может из чувства вины или в качестве бессознательного решения своего конфликта лояльности отказываться от встреч с отцом, а сознательно объяснять это тем, что его отец, дескать, плохой человек и он не хочет ничего о нем слышать. Но эти субъективные причины влияют на долгосрочное травматическое развитие и ничего не меняют в том обстоятельстве, что (замедленная) потеря отца точно так же глубоко травмирует ребенка. Может быть, здесь есть одно исключение: если мать открыто запрещает ребенку общение с отцом, то ребенок знает, что отец желает их отношений, и ему в какой-то степени удается противостоять матери. Пусть это и не уменьшает боли разлуки, но зато ребенок знает, что у него есть отец, который любит его и думает о нем. Однако такое положение разрушает отношения матери и ребенка, и дети взамен травматической потери отца переживают такую же травматическую потерю своей «внутренней» матери, они перестают верить, что мать их любит, а это отражается на их собственном чувстве любви к матери. Они вынуждены жить с тем из родителей, с которым их (больше) не связывают любовные отношения, а тот, которого они действительно любят, отсутствует в их жизни.

Каковы в действительности «констелляции» в «разведенной семье», где продолжающиеся отношения ребенка с обоими родителями, хоть и не совсем безоблачны (как того желалось бы), но, тем не менее, внешний контакт с отцом поддерживается в форме посещений, невзирая на продолжающиеся напряженные отношения родителей между собой?

Если напряжение между родителями продолжается, то вытекающие из этого конфликты лояльности очень осложняют ребенку выход из послеразводного кризиса без больших невротических последствий. Рассмотрим возможности разрешения данной ситуации, имеющиеся у ребенка (исключая необходимость «решения» проблемы путем полной идентификации с матерью и отказа от отца). Трудность заключается в том, что порой бывает недостаточно частично или полностью вытеснить обиду, печаль, ярость, страхи, а также старые и вновь возродившиеся конфликты. Основная проблема заключается не только в событии развода, но и в том, что ребенок вынужден теперь «вооружаться» на сейчас и на будущее. Он должен найти свой способ ответа на открытые или же субтильно выражаемые ожидания союзничества и попытки каждого из родителей «перетянуть» его на свою сторону. (При этом не играет никакой роли, делают ли родители это сознательно: любая ссора заключает в себе надежду или, минимум, желание, что близкий и любимый человек примет твою сторону. Для разведенных родителей такой человек – это прежде всего ребенок.) Но как ужасно это для того, кто любит обоих и при этом вынужден сознавать, что он, собственно, не имеет на это права: мама ждет от меня, что я вместе с ней перестану любить папу, а папа ждет того же по отношению к маме. При этом я кажусь себе предателем по отношению к обоим. И это проблема не только моего «Сверх-Я»[30], мне теперь не избежать наказания за свое предательство, мне, может быть, грозит месть, обрыв отношений или, как минимум, я наношу глубокую рану человеку, которого так люблю. Более того, для маленького ребенка все оценки родителей имеют чрезвычайно большой вес, и если я замечаю, что какая-то часть моих чувств не имеет права на существование, это означает также, что что-то не в порядке со мной самим. Таким образом, конфликты лояльности усиливают у детей чувство вины и их страх перед потерей любви и необходимостью расплаты, а это значит, что страдает собственное чувство полноценности, которое и без того уже сильно пострадало из-за чувства вины, страхов и сознания того, что тебя покинули.

Из всех возможностей защиты против этого конфликта, имеющихся в распоряжении у детей, наиболее часто встречаются следующие три. Первая – это мягкая версия отказа от отца, выражающаяся в занижении его ценности, что может относиться как к самой его персоне, так и к ее значению для ребенка; данный путь «хорош» лишь тогда, когда ребенок уверен, что отношение самого отца к нему не подвергается большой опасности. Тогда он может объединяться с матерью, в известной степени «пустив на самотек» отношения с отцом.

Второй возможностью может оказаться эгоцентрический поворот к себе самому с более или менее сильной оттяжкой либидо от любовного объекта; и теперь ребенку все более безразлично, что думает или чувствует отец. Вариантом этой «делибидонизации» может быть эгоистическое желание только получать: если я не могу ничего получить любовью или если мне не дают любить так, как я этого хочу, то я стану, по крайней мере, извлекать из этой ситуации максимально все, что из нее можно извлечь. При этом наибольшее значение приобретают материальные стороны, и нередко дети начинают сталкивать родителей между собой для достижения своих интересов. Это может привести к бессознательной коалиции между желаниями детей и устремлениями родителей, когда те, чтобы досадить друг другу, начинают соревноваться в том, кто из них исполнит больше (материальных) запросов ребенка.

Третья возможность преодоления внутренних конфликтов заключается в снижении ценности собственной персоны. Развивающееся таким образом чувство неполноценности можно выразить так: «Я знаю, что не должен так сильно любить папу (по мнению мамы), но я не могу иначе. Однако я не в силах выполнить и папины ожидания и целиком занять только его сторону. Я знаю, что причиняю этим боль обоим. Но что мне делать, если я продолжаю любить обоих и не в силах отказаться ни от одного из них! Я знаю, что это плохо и что я просто слишком слаб и сам не достоин любви...». Таким образом, любовь ребенка в его собственных глазах становится своего рода «болезнью», которой он стыдится, но от которой все равно не может избавиться.