Команда бесстрашных бойцов - Кирилл Клён

Катя молча раздела его. Торопливо, небрежно, как раздраженная мамашка стягивает с мальчугана майку, пропахшую потом. «Где ты гулял? Почему изгваздался, как поросенок?» Столь же торопливо сняла собственную рубашку… сняла, только потом догадалась потушить верхний свет, а вместо него зажгла настольную лампу, но и ее загородила какой-то бытовой мелочью – Даня не обратил внимания, какой именно, – оставив в комнате лишь неровный плеск бледности… Катя суетилась. Такого генерал не замечал за ней прежде.

Он было подумал: «А она сама… не врет ли, часом? Может, ей хотелось сделать меня своим мужчиной… Только кривлялась, мол, Кроха-Кроха… Четыре года нет его, а Катя – не железная». Но потом эту тщеславную мысль сменила другая, более здравая и для способа думать, присущего Дане, очень характерная: «Да все бабы волнуются, когда думают об этом…»

– Ты южанка?

– Что?

– Я говорю, ты родом с юга? Только не с юга Москвы, а вообще – с юга? Ты смуглая, как корка пшеничного хлеба… я ел такой несколько раз.

– Заметил-таки? Эту кожу ты видишь каждый день.

– Только ладони и лицо. А теперь разглядел побольше.

– Нравится? – Тон, которым был задан этот вопрос, поставил Даню в тупик. Ему оставалось дать вежливый осторожный ответ:

– Конечно, нравится. Ужасно красиво… Но ты не ответила.

– Ты раньше никогда не спрашивал. Да, я из Харькова. Это город… это был город далеко-далеко на юге. Богатый город. Там очень тепло, теплее, чем в Москве… неважно. Лучше бы нам не болтать сейчас. Трепотня мешает моей работенке, а мне бы надо сосредоточиться.

Генерал послушно заткнулся. Катя легонько пошумливала, расставляя вокруг постели разнообразную магическую мелочь. Тенькали по каменному полу склянки, глухо стукнул неведомый деревянный предмет, зашелестела старая бумага… новой бумаги Даня не видел никогда.

Раз или два ему удавалось различить в мутном сееве почти-света очертания ее тела. Сначала Катя ему не понравилась. Тяжела. Дане по душе были девочки легкие, стремительные, невесомые, резкие. Катя нисколько не подходила под это определение. Но ее пластичная мягкость, плавная округлость заставили генерала думать о ней. Катя принялась вполголоса напевать гоблинское заклинание, отбивая ритм пятками об пол. Медленно, потом быстрее, быстрее, еще быстрее… Не замедляя ритма, она наполнила шприц и сделала укол. Затем полоснула себя по руке ножом, вымазала лицо кровью и точно так же залила ею Данино лицо. Человеческие маги любят рисовать на теле кровавые письмена и узоры; гоблинская магия более проста и прагматична: красного сока должно быть просто-напросто-много, тогда его древний состав сам примется за работу…

Даня пытался уследить за женщиной, но уже не мог: все двоилось у него в глазах. Размытые очертания плеч, бедер, шеи завораживали Даню. Линии плавных изгибов Катиного тела плыли вокруг ложа в ритме стремительного танца. В конце концов, генерал пришел к выводу: его врачевательница хоть и стара, но очень красива… Он почти возжелал Катю, когда почувствовал на себе ее тяжесть. Однако в этот миг снотворное начало действовать всерьез, и желание завертелось вместе с потолком, лицом Кати и всем миром, чтобы через несколько мгновений исчезнуть…

Глава седьмая

ДРАКОН ГОРИТ

Дане снился сон. Этот сон приходил к нему часто – чуть ли не раз в месяц.

Он вновь видел, как его родители жгли первого своего дракона.

Само место, где он тогда жил, называли по-разному. Иногда – «ферма номер 11». Иногда – «правительственное детское убежище». Иногда – «резерв генштаба Секретного войска». От тех времен у Дани сохранилось три отчетливых воспоминания. Во-первых, тогда его кормили три раза в день и для того, чтобы получить пищу, ничего не требовалось предпринимать. Во-вторых, у него были родители. Целых два. Папа успел ему кое-что рассказать о прошлой жизни, той, которую отняли гоблинские дружины. Мама успела объяснить, что крестик на шее – это важно. В-третьих, люди, жившие по соседству, умели убивать драконов. Конечно, взрослые. Защитники. Детей было много, очень много, но они только-только учились драться, а взрослые дрались уже много лет… Тем не менее, драконов они убивали худо, с большим трудом и большими потерями.

Особенно когда им пришлось это делать в первый раз…

Незадолго до того дня Дане исполнилось пять лет. Он съел первое и последнее пирожное в своей жизни.

Стоял май. Даня удрал из подземного бункера, чтобы прогуляться снаружи, но далеко отойти не успел. Неожиданно над всем поселком разнесся вой сирены. Даня был научен тому, как вести себя в таких случаях. Он побежал ко входу в подземелье. Будь Даня чуть ближе, он бы скрылся в бункере, но ему не хватило всего лишь полсотни метров: входной люк закрылся прямо у него перед носом.

Пятилетний мальчик кричал, колотил по броне кулачками и, совсем потеряв голову, даже принялся ногтями скрести холодный металл, но люк оставался неподвижным. Никто не откликался на крики и мольбы Дани. Много лет спустя он понял: дежурные выполняли инструкцию – они пытались спасти многих, принеся в жертву одного… Но тогда он был не в состоянии задуматься над этим, а, задумавшись, вряд ли понял бы. Тогда его сознание затопил вязкий первобытный ужас. Даня мог только кричать, плакать и трястись от страха.

В конце концов, он сел спиной к люку, рыдая и всхлипывая. Тут неподалеку от Дани заработала зенитная установка. Грохот стоял такой, что у мальчика заложило уши. Странным образом оглушительный рев орудия не испугал его, а заинтересовал. «Куда они стреляют?» – подумал Даня.

Рыдания прекратились в одну секунду…

А стреляли они в небо, и там, загораживая ватные громады облаков, повисли грязные лохмотья разрывов. Большое черное существо, судорожно взмахивая крыльями, маневрировало, пытаясь избежать попадания. Даня едва-едва мог различить его контуры. «Что это? Большая птица? Дракон?» Два снаряда все-таки настигли цель, и мальчику показалось, будто из драконьего брюха выдрали ворох тряпок.

Огненные струи ударили с вышины – одна, вторая, третья, – и зенитка захлебнулась. Там, где она стояла, пылало все: дерево, металл, земля, трава… Оттуда слышались вопли обожженных, но еще живых артиллеристов.

Однако и дракону пришлось туго: правое его крыло разорвали осколки артиллерийских снарядов. Чудовище тяжко рухнуло, раздавив и разметав дюжину хибарок. По случайному стечению обстоятельств, место его падения оказалось совсем недалеко от маленькой ниши в холме, скрывавшей входной люк подземелья. Даня разглядел животное во всех подробностях и крепко-накрепко запомнил увиденное.

Дракон? Да, так его называли взрослые, поскольку более удачного слова не нашлось. И так назвал его сам Даня, когда увидел в первый раз. Но с добрыми и мудрыми сказочными драконами это чудовище не имело ничего общего. Кровь из его ран не лилась. Струи огня били не из пасти, а из отверстия, время от времени открывавшегося в груди. Оно же служило дракону ртом, – во всяком случае, ничего в большей степени подходящего на роль рта Даня не заметил. Голова и шея у зверя напрочь отсутствовали. Зато между крыльями на спине бугрился безобразный горб, и по нему свободно перемещались восемь или десять пар глаз. Из брюха выпячивалось огромное вымя, так же усаженное глазами. Длинное, веретенообразное туловище, четыре пары лап, плоский хвост – как у бобра… Никакого сходства с земными динозаврами или птицами.

По дракону били изо всех видов оружия. Пулеметную трескотню то и дело перекрывали взрывы гранат и глухое даханье стингеров. Чудовище топталось на месте, рефлекторно било ошметками крыльев, пускало огненные фонтаны и не собиралось умирать. Оно как будто не было по-настоящему живым и состояло, как тогда показалось мальчику, из черной резины, вроде покрышек у грузовиков. Через много лет Дане объяснили: у многих гоблинских зверушек нет ни крови, ни плоти, ни кожи в привычном смысле этих слов. Это псевдоплоть, и создают ее из крови, плоти и кожи мертвецов…

Небольшой отряд отчаянно храбрых мечников рванулся, было дорубить изувеченную тушу, но дракон выпустил им навстречу губительный вал огня. Мало кто из атакующих уцелел. Наконец, кто-то ударил по чудовищу из огнемета, и оно само, как ни странно, запылало. По телу его поползли черные пузырящиеся «слезы». Через минуту дракон больше всего напоминал горящий ком пластилина, размером с трехэтажный дом… Кончено.

В тот день погибли родители Дани.

В тот день кончилось его детство.

В тот день он понял и прочувствовал – глубоко, до самых потрохов, – что означает слово «враг».

Драконы прилетали еще и еще. И это были не только «штурмовые», но и «транспортные» чудовища, приносившие на спине гоблинские десантные отряды. Все они умирали – и драконы, и гоблины, но защитников с каждым днем становилось все меньше. Даня иногда слышал фразы, наполненные неясной угрозой и не рассчитанные на детское разумение… Их произносили вполголоса: «программа истребления человеческих детей»… «нащупали – не отцепятся»… «срочно эвакуировать»… Он не видел боев, поскольку все время находился в убежище под землей и никогда не пытался, как раньше, сбегать. Просто иногда воспитатели и бойцы говорили: «Прилетал дракон». Или: «Таню схоронили вчера». Или: «Не меньше сотни латников, и ни чем их броню не возьмешь, хоть из пулемета. Едва справились…» Кто-то советовал выписать мага у подземных. Ему отвечали в духе: «Во что мы тогда превратимся? Человеческая суть должна оставаться неизменной. Надо сохранять старый культурный уклад». На это все чаще возражали, мол, ради детей надо попробовать…