Воровской излом - Равиль Рашидович Валиев

для Свиренко – сдерживать деятельных и полных сил молодых людей до последнего.

Все затаились в ожидании условного времени – «часа волка». Четыре, пять часов утра – самое то для захвата «усталых» бандитов.

Сам майор вместе с Никоненко остался около «уазика» – осуществлять связь между разрозненными группами.

Тут же, в уютном тупичке, ответвлении от основной улицы, притулились два «рафика», на которых приехали спецназовцы. Пропыленные, но не утратившие своей элегантности «латвийцы» бликовали отраженным лунным светом.

Наступила полная ожидания хрустальная тишина. «Клиенты» наконец угомонились, почти все окна огромного дома погрузились в сонную темноту.

Спать хотелось неимоверно – зевота раздирала рот, глаза слипались. В мутноватом, нужно признать, сознании Меркульева билась тонкая и тревожная мысль: «Сашка должен как-то подать сигнал. Лезть в дом, не зная расположения комнат и бандитов в них, неразумно и опасно».

Только лейтенант мог провести группу захвата куда надо. В профессионализме ребят Мальцева майор не сомневался, как, впрочем, и в своих подчиненных. Но лезть вслепую… Этого он не мог допустить.

Пусть там были всего лишь мелкие бандиты и их было мало, но риск должен быть взвешен и оценен – это было его правило, его способ ведения войны. Меркульев любил и ценил своих людей. А не своих – тем более. Ведь все они были на его стороне. Той стороне, которая боролась за правду, а значит, за тот мир, который был ему дорог.

Единожды надев милицейскую форму, человек выбирал свой, особенный путь. Сухие строчки устава – «бдительно и самоотверженно нести службу, защищать интересы социалистического государства, честь, достоинство и права советских граждан от преступных посягательств» – скрывали в себе тот стержень, ту основу, на которую нанизывались жизни и судьбы его соратников и коллег. Его друзей, его однополчан.

Так он понимал свою службу.

Пятнадцатилетним подростком он встретил Великую Победу, за четыре года пройдя весь ад войны. Минский паренек познал все тяготы эвакуации – изнурительный труд, постоянный страх и голод. И вынес испепеляющую ненависть к врагу – и к чужому, но понятному в своем желании уничтожить его народ, и к врагу внутреннему, разрушающему все усилия страны, бьющейся насмерть. Ко всем тем, кто, пользуясь временной слабостью воюющей власти, грабил беззащитных людей.

Бандиты, грабители, приспособленцы – вся эта мразь, которая паразитировала и процветала на чужом горе.

Во время своих многочисленных скитаний юный Саша Меркульев видел ограбленных и убитых за краюху хлеба людей. Видел сытых лоснящихся ворюг, вальяжно расхаживающих по подвластной им территории. Видел отчаяние старух, у которых карманники воровали последние гроши.

Конечно, власть боролась с ними. И милиция работала сноровисто и оперативно. Но истребить этот вездесущий бурьян просто не хватало сил и времени.

Поэтому естественным решением для восемнадцатилетнего Саши, слесаря Кунцевского игольно-платинового завода, стало заявление в Кунцевский райотдел УМГБ СССР Исполкома Московского областного Совета народных депутатов.

И первое, что внедрили в его голову старшие товарищи, было уважение к соратникам и к людям, которых они защищали.

Отсюда проистекало, пожалуй, главное правило его работы: жизнь каждого человека самоценна, она не разменивается на полумеры.

Именно поэтому выстрелы в чуткой серой тишине прозвучали для него как гром среди ясного неба. Это означало только одно – где-то он не додумал как руководитель. И сейчас в кого-то из его людей летел заряд дроби. Из оружия, которого не должно здесь быть…

Последний барьер из завядшей клумбы, обложенной кирпичом, он просто перемахнул, благо стремительно сереющее небо давало достаточно света. Сзади грохотал сапогами Никоненко.

Мгновенно оценив обстановку, Меркульев выскочил на поляну перед домом.

Диспозиция выглядела совсем плохо. Возле входа на земле сидел Марат, придерживая голову лежащего человека. В доме слышались грохот бьющейся посуды и громкий мат, перемежающийся звуками ударов.

Майор резко выдохнул, признав лежащего человека, – Сашка! Рахманов не дал расклеиться сознанию.

– Туда, Саныч! – сквозь зубы прорычал он, махнув окровавленной рукой в сторону чернеющего леса. – Я ранен! Туда они ушли!

Быстрее всех отреагировал Никоненко.

– За мной, – приказал он запыхавшемуся Свиренко, – в старицу уходят! На Лохин остров…

Он рванул в кусты. Свиренко получил разрешение майора и, совершенно несообразно со своим гигантским весом, шустро стартовал следом.

– Сколько? – спросил Меркульев.

– Пятеро. Серьезные… Обрез я забрал. – Марат махнул на машину. Майор посмотрел в ту сторону и увидел еще одно неподвижное тело. Вздохнул и присел на корточки. Заглянул в белеющее лицо Сашки.

– Жив? – Голос предательски дрогнул.

Рахманов сглотнул:

– Нет…

У майора закружилась голова. Ему приходилось терять сотрудников. Но здесь, во время такой, казалось бы, простой операции… Да еще и Сашка. Мальчик, к которому он питал почти отеческие чувства…

Из дома начали выходить спецназовцы, выводя скрученных бандитов. Разгоряченный Лысюк, потирая окровавленную щеку, подошел к Меркульеву.

– Всех взяли, товарищ майор, один убитый, – он покосился на понурившегося Марата, поправился: – Двое убитых, трое раненых…

Двор начал заполняться возбужденной толпой. Майор выхватил взглядом Лункина.

– Игорь – за старшего! Организуй автозак! – Повернулся к Лысюку: – Сергей, пятеро ушли в лес. Передавай задержанных дээндэшникам и участковым, Лункин справится, и – за мной!

И, не оборачиваясь, побежал вслед за Никоненко.

Уже основательно разогнавшись, пришлось резко тормозить. В кустах, за углом дома, ему открылась удивительная картина. По вытоптанной траве, изредка выдыхая проклятия, крепко сцепившись и исступленно мутузя друг друга, катались два человека.

Несмотря на покрывший обоих слой грязи и прошлогодних листьев, майор узнал давешнего «мстителя». Второй – по виду такой же молодой человек, с разметавшимися рыжими волосами.

Сзади остановившимся поездом затормозили милиционеры. Несколько долгих секунд все изумленно смотрели на арену боя.

– А ну. – Меркульев схватил за шиворот «своего» и попытался разнять бойцов. Очнувшиеся спецназовцы скрутили второго.

– Ты что творишь?! – прошипел майор в чумазое лицо Самохина.

– Это он, товарищ майор! – восстанавливая дыхание, выпалил Борис. – Это он меня ограбил, он подпоил, скотина!

И попытался двинуть противнику в ухо. Меркульев резко пресек его попытку, дернув за воротник.

– Стоять!

Он огляделся. Позади, улыбаясь во весь рот, двое бойцов держали сердитого парня. Майор устало выдохнул – вот ведь незадача…

– Так! Этого – к Лункину! – приказал он Лысюку. – Ты! Пойдешь со мной! Но если дернешься без приказа… – Майор сурово глянул в серые глаза парня и поднес ему под нос кулак.

Путь Никоненко и Свиренко легко читался по глубоким следам на мокрой траве и по обломленным веткам. Пространство между околицами последних дач и речным урезом, состоявшим из сплошной стены кустарника, ив и тополей, представляло собой болотистую низменность. В углублениях между кочек змеились серебристые полосы поднимающегося тумана.

Едва пройдя несколько метров по проломленному туннелю, команда услышала приближающийся топот и хруст под тяжелыми шагами. Спецназовцы, все как один имеющие реальный боевой опыт, мгновенно рассредоточились. Меркульев переглянулся с