Семь Зверей Райлега - Ник Перумов

…В Слове говорилось, как цвела и благоухала Ветвь под Добрым светом, как отдыхала она в благовонной ночной тьме. Уходили во мглу предки, но потомки занимали их место, менялись иглы и листья на деревьях, но Ветвь была вечна, и пребудет вечна, пусть даже с неё упал последний живой лепесток, ибо Растущее бессмертно, а никакой беде не выкорчевать глубоких предвечных Корней.

Откроем сердце печали и откроем сердце радости, откроем глаза свету и откроем их тьме. Пока струятся ручьи и мчатся ветры, пока зима сменяется летом, а осень — весною, до тех пор не должно горе лишить нас сил, ибо мы поминаем павших, чтобы обрести силы жить.

Окончив Слово, и Нэисс, и дхусс долго молчали. Тишина сочилась меж опустившихся колючих ветвей, над тёмными громадами гор сияли звёзды да ярко пылала, наискось перечеркнув созвездие Жужелицы, острым мечом нависшая над миром комета.

— Отойдём ко сну, — сказал наконец Тёрн. — Гончая проспит самое меньшее до полудня. Обещай, Нэисс, что не причинишь ей зла.

Сидха молча кивнула, борясь с подступающими рыданиями.

— Обещай, - настойчиво сказал дхусс.

— Да что ты понимаешь! — не выдержав, сорвалась сидха. Слёзы так и брызнули из её глаз. — У тебя когда-нибудь убивали всех, ты, чурбан деревянный?! Нет?! Тогда молчи и не вставай между мной и местью!

— Поговорим об этом завтра, — чуть ли не умоляюще проговорил Тёрн. — Яркое светило порой помогает… хотя иные речи допустимо вести только ночью.

Сидха отвернулась, совсем по-девчоночьи шмыгая носом и утирая слёзы тыльной стороной ладони.

— Поговорим об этом завтра, — мягко повторил дхусс. — Мне кажется, что всё выйдет совсем не так, как тебе кажется…

Утро плеснуло в глаза водоворотами света, ветер примчал волны ароматов с диких свободных гор, прожурчала приветствие быстротекущая вода. Дхусс пил долго и с наслаждением, фыркая, брызгаясь и плескаясь. Нэисс — осторожно, словно вышедшая на водопой пугливая лань. Гончая Некрополиса, как и предупреждал Тёрн, всё ещё спала. Про себя Нэисс удивилась — она сама закрывала глаза с чёткой мыслью пробудиться среди ночи и… Однако сон оказался настолько глубок и покоен, что разбудило истиннорождённую сидху только утреннее пламя рассвета.

Горный лес ожил, затараторили, защебетали алогрудки, пронеслась над головой пара стрельков, из кустов выбрался, покосился на странную компанию и потопал по своим делам деловитый полосатый рыскун. Отсюда, из седловины меж двумя каменными великанами, виднелось только слабое сияние — там, где скалы кончались отвесным обрывом, а под ними билось в непреодолимую преграду море равнинных лесов и рощ. За ночь подожжённый Нэисс возок сгорел дотла, и ветры разнесли дым далеко во все стороны.

Сидха не нуждалась в еде, ей хватало, в случае необходимости, молодых лесных почек. Грибной сезон ещё не начался, добыть еду в лесу обычному человеку было бы нелегко. Дхусс, к её полному изумлению, тоже удовольствовался аккуратно срезанными молодыми побегами — иглы на них уже успели отрасти, но не затвердеть.

— Никогда не видела дхусса с пристрастиями в еде как у сидха! — съязвила девушка. — Как там говорится? «Знавал я одного гнома, который хотел быть аэлвом?»

— Я есть тот, кто я есть, — невозмутимо ответил Тёрн. — Кровь не важна, важно то, что здесь, — он коснулся своего виска.

— Знаю-знаю, тебя не переспоришь, — фыркнула Нэисс. Взгляд её упал на мирно посапывающую Гончую. — Но всё-таки, что ты намерен делать с ней? Вылечить, приголубить и отпустить с миром? Чтобы она продолжала… Она моя кровница, ты не забыл?

— Нэисс, — перебил её дхусс. — Каким местом, прости, пожалуйста, ты слушала? Для Некрополиса она уже потеряна. Более того, Мастера не пожалеют сил и времени, чтобы её отыскать, поставить в главном заклинательном покое Некрополиса — или где там они устраивают публичные экзекуции? — и примерно расчленить с последующим зомбированием. Ей некуда возвращаться. Во всяком случае, бросить её сейчас — верх бессердечия. Сидха презрительно хмыкнула.

— А куда ты собираешься направить свои стопы, о истиннорождённая? — в свою очередь, осведомился дхусс. — Дальше на запад за перевалом Таэнг — много места, мало людей, но совсем нет сидхов, вашего племени только аэлвы в неприступном Ринн-А-Элине. Есть таэнги, конечно же, есть гномы, есть огры, тверды, тролли-клоссы в Кессерском лесу — к последним тебя едва ли потянет — да ещё всякая мелочь, зачастую не шибко гостеприимная. Я же, со своей стороны, направлялся к мудрому звездочёту и алхимику, мэтру Ксарбирусу. Быть может, он сможет помочь советом и тебе?

— Не нужны мне ничьи советы! — вспыхнула сидха. — Ни твои, ни твоего мэтра. Да что тебя по голове стукнуло — чтобы истиннорождённая искала наставлений от человека?

— Глупо отказываться из одних предубеждений, Нэисс. Но это — твоё дело. Настаивать не стану. Едва ли ты сейчас способна убивать неповинных направо и налево.

— Вот как?! А если б смогла?

— Тогда б я тебя не отпустил.

— Интересно, как бы ты… — яростно начала было сидха и осеклась под тяжёлым взором Тёрна. Отчего-то идти на риск и проверять его слова совершенно не хотелось. — Короче, куда я направляюсь — это не твоё дело, премудрый дхусс. Куда шла, туда и пойду. А перед тобой отчитываться не стану.

— Как пожелаешь, истиннорождённая. Я только должен предупредить тебя, что таэнги и клоссы ещё ближе к лесным силам, чем даже сидхи, а потому твоя сторожевая лоза в решительный момент может обернуться давно сгнившей веткой.

Девушка выразительно подняла густые брови.

— И, насколько я помню, во все времена сидхи и клоссы не шибко-то ладили. Равно как и сидхи с таэнгами. С тех времён, говорят, у клоссов сохранился один очень милый обычай — привязывать пленных сидхов над свежими посевами прыгожорки. И потом биться о заклад, сколько укусов выдержит жертва. Таэнги любят устраивать торжественные сожжения попавшихся в их руки сидхов. А их черепа, как правило, вываривают и делают из них охранные талисманы. Ты когда-либо слышала о таком?

— Даже если и не слышала, что с того? Думаешь, испугаюсь, на коленках к тебе поползу за защитой?! Не на такую напал!

— Знаю, что не поползёшь. Но и целый век на перевале ты не просидишь, хотя леса здесь и прекрасны, и чисты.

— Забыл, кто я, дхусс? — последовало высокомерное.

— Нет, не забыл. Надеюсь, что ты тоже вспомнишь, кем была, — подававшей такие надежды чародейкой своего народа, а вовсе не запуганной до полусмерти беглянкой, готовой хоть двести лет скрываться по чащам и буеракам, лишь бы не попасться на глаза добытчицам Некрополиса!