Фанаты. Сберегая счастье - Юлия Александровна Волкодав

собой из Москвы по три рулона туалетной бумаги брали, потому что в регионах её был страшный дефицит… Сашенька, а ты чего смеёшься? Что я такого смешного сказал?

А Сашка уже почти икает от смеха. Ничего, конечно. И колбаску. Из той же бумаги.

Машину за ними присылает телеканал, и Сашка едва не присвистывает от удивления, увидев огромный чёрный «майбах». Ещё и водитель в белой наутюженной рубашке выскочил, чтобы дверь открыть. На секунду замялся, наверное, не ожидал, что пассажиров будет двое, и ринулся к Туманову.

— Даме сначала дверь открывают, — рычит Всеволод Алексеевич, дёргая за блестящую ручку. — Я сам могу.

Сашка даже не понимает, кто сконфузился больше, она или водитель. Плюхается на кожаное сидение, с неудовольствием косится на разделяющий их со Всеволодом Алексеевичем подлокотник. Ну и что за машина такая? То ли сидишь, то ли лежишь, проваливаясь куда-то. Ещё и подсветка у сидений неоновая, как будто ты на дискотеку пришёл. Понты дороже денег? А вот сокровище, похоже, очень уютно себя чувствует. Устроилось с комфортом, ножки вытянуло и в окошко уткнулось.

— Попроще машины не было? — шипит Сашка.

— Согласно статусу артиста, — хмыкает донельзя довольный Всеволод Алексеевич.

Что примечательно, с момента их первого разговора о съёмках — ни одной жалобы на самочувствие. И ладно бы жалобы, он может и промолчать. Но Сашка же видит, если ему нездоровится, да и сахар они проверяют каждый день. Нет, всё прекрасно: и сахар, и настроение. Он счастлив, что его позвали, что о нём вспомнили. И что машину к порогу подали самую крутую, какая нашлась. Только бы на съёмках ничего его не расстроило!

Через задний двор они подъезжают к самому съёмочному павильону. Сашка вспоминает, как однажды, тысячу лет назад, ходила на запись какой-то передачи с Тумановым, и тогда пришлось шагать по длинным коридорам и подниматься по бесконечным лестницам, чтобы попасть в студию. Но когда ты сопровождаешь «гранда», всё гораздо проще.

А Всеволод Алексеевич уже в своей стихии. И в маске артиста. Сашка даже не успела заметить, когда он преобразился. Степенно кивает девушке-редактору, их встречающей. Неторопливо идёт за ней, придерживая Сашку под локоть.

— Сейчас на грим, Всеволод Алексеевич, — объясняет девушка. — Визажист вас уже ждёт. В гримёрке можно выпить чай, кофе. Начинаем через полчаса.

Визажист чуть не с порога кидается к нему с кисточками, полная служебного рвения и одновременно восторга, что ей достался такой знаменитый клиент. Сашка сразу замечает, что на гримёрном столике стоит айфон, развёрнутый камерой к креслу. Или видео снимает, или вообще трансляцию ведёт для подписчиков.

— Убирайте, — Сашка кивает на телефон. — Мы согласия на съёмку для ваших соцсетей не давали.

Всеволод Алексеевич не сразу понимает, в чём дело. Удивлённо смотрит на Сашку, на суетливо убирающую телефон девушку.

— Нет-нет, какие съёмки? Просто боюсь не услышать звонок, если в сумку положу. Садитесь, Всеволод Александрович.

— Алексеевич.

Это тоже Сашка. Туманов даже слова не успевает сказать. Он, судя по блуждающему взгляду, уже погрузился в какие-то свои мысли. Может быть, о предстоящих съёмках переживает? Или, наоборот, ностальгия проснулась? Оказался в привычной среде, где все вокруг него бегают, и размышляет, не зря ли от всего этого отказался?

— Ой, простите, Всеволод Алексеевич.

Девушка надевает на него защитную накидку, чтобы грим не осыпался на рубашку и пиджак, начинает наносить на лицо какой-то крем, судя по тюбику, тональную основу. Сашка с самым мрачным видом стоит рядом и наблюдает. Всеволод Алексеевич же совершенно расслаблен, даже глаза прикрыл. Кажется, ещё немного, и уснёт. Ну точно, как рыба в воде. Сашка не удивится, если он ещё чай попьёт и пообедает, пока его красят.

— Не слишком ярко? — не выдерживает Сашка, когда девушка доходит до бровей. — Всё же не гей-парад.

Всеволод Алексеевич приоткрывает один глаз, и взгляд этого глаза вполне ехидный. Ага, значит, не спит, слушает.

— Сама толерантность, Сашенька, — комментирует он. — Камера съест половину цвета. И прожекторы ещё.

— М-да? Слушайте, а как вы обрабатываете кисточки? Их же, я полагаю, кипятить нельзя? И в автоклаве они сгорят. Почему не одноразовые? Ладно ещё глаза, хотя и конъюнктивит — вещь не очень-то приятная. Но губы… Вы знаете, что герпес не лечится?

Всеволод Алексеевич начинает смеяться, и теперь они оба мешают девушке работать. Одна своими комментариями, второй тем, что трясётся в кресле от смеха.

— Давайте вашу помаду, я сам накрашу, — Всеволод Алексеевич решительно забирает баночку. — Пальцем. Чтобы Александра Николаевна в обморок тут не упала.

Визажиста даже жалко. И эксклюзивный контент не сняла, и под град замечаний попала. И не возразишь же, в кресле «звезда». Не дай боже, Туманову что-нибудь не понравится. Осознав ситуацию, Сашка прикручивает сарказм, тем более, что Всеволода Алексеевича уже превратили в красавца с нарисованными чертами.

— Почти всё, — говорит девушка. — Ещё один штрих.

И уже заносит над ним баллончик с лаком для волос. Сашка едва успевает среагировать.

— Куда?! Уберите это оружие химического поражения немедленно!

И вовремя сдерживается, не добавляет ни слова про его астму.

— Но причёска не будет держаться без лака!

— Ничего страшного, в перерыве снова причешете. Вы вообще в курсе, что аэрозоли разрушают нашу планету? Если все вот так начнут баллончики разбрызгивать, от озонового слоя останутся только добрые воспоминания. Всё, Всеволод Алексеевич, пойдёмте уже фиксировать на камеры вашу невероятную красоту, пока вас сороки не унесли.

Сашка уводит его из гримёрки, подальше от лаков, пудры и прочих сильно пахнущих веществ.

— А ты сегодня в ударе, девочка, — спокойно комментирует он.

Сашка только пожимает плечами. Да, она стала увереннее, рядом с ним. Не добрее, конечно. Но увереннее.

— Тамарочка, какие люди! — вдруг восклицает Туманов и спешит кому-то навстречу. — Скажи, что ты тоже в составе судей?

— Севушка! Не судей, а наставников! Как же я рада тебя видеть! Сколько лет!

Объятия, поцелуи, громкий обмен впечатлениями. Тихо эти вокалюги разговаривать, конечно, не могут. Надо, чтобы добрая половина зрителей, как раз проходящая через коридор в студию, на них обернулась. Сашка скромно устраивается в сторонке на каком-то ящике и наблюдает за встречей старых знакомых. «Тамарочку» она, конечно, знает, хотя ни одной её песни навскидку не вспомнит. И высокого седого мужика, который пришёл на вопли, чем вызвал ещё один сеанс объятий, Сашка тоже помнит смутно. Этот, кажется, из кино. С кино у Сашки отношения сложные, как они уже выяснили накануне. Пока будущие наставники общаются, Сашка внимательно наблюдает за лицом сокровища. Пытается распознать, играет он роль или искренне рад встретить коллег. Коллег, которые про него благополучно забыли,