Поэмы Оссиана - Джеймс Макферсон

КНИГА ВТОРАЯ

СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ВТОРОЙ

Тень Кругала, одного из павших в бою ирландских героев, является Конналу, предсказывает поражение Кухулина в следующей битве и настоятельно советует ему заключить мир со Свараном. Коннал сообщает Кухулину о своем видении, но тот остается непреклонен: повинуясь законам чести, он не хочет предлагать мир первым и решает продолжать войну. Наступает утро. Сваран ставит Кухулину унизительные условия, которые тот отвергает. Начинается битва, и оба воинства упорно сражаются, пока бегство Грумала не вынуждает ирландскую армию отойти. Кухулин и Коннал прикрывают ее отступление. Карил отводит воинов на ближайший холм, куда вскоре вслед за ними приходит и сам Кухулин. Он замечает флот Фингала, плывущий к берегу, но наступившая ночь скрывает суда от его взора. Кухулин, удрученный поражением, приписывает неудачу гибели своего друга Ферды, которого он сам убил незадолго до этого. Карил, желая доказать, что неудача отнюдь не всегда преследует того, кто нечаянно убил друга, рассказывает историю Комала и Гальвины.

Коннал лежал под вековым древом, внимая шуму горной реки. На мшистом камне покоилась его голова. Сквозь вереск Лены долетал до него пронзительный голос ночи. Вдали от героев лежал он, ибо сын меча не страшился врага.*

* Ландшафт, где отдыхает Коннал, хорошо знаком всякому, кто бывал в горных районах Шотландии. Поэт показывает героя вдали от войска, чтобы тем самым увеличить ужас явления тени Кругала. Вероятно, читателю будет небезынтересно узнать, как изложили подобный предмет два других древних поэта.

Там Ахиллесу явилась душа несчастливца Патрокла,

Призрак, величием с ним и очами прекрасными сходный;

Та ж и одежда, и голос тот самый, сердцу знакомый.

Стала душа над главой и такие слова говорила.

Гомер. Илиада, XXIII [65].

Вот во сне у меня в глазах с печальнейшим Гектор

Видом предстал, и слез обильные лил он потоки,

Парой коней уносим как некогда, черен в кровавом

Прахе, со вдернутыми в опухшие ноги ремнями.

Горе, каков-то он был! Как против того изменился

Гектора, что приходил одетый в доспехи Ахилла,

Или кидал в корабли данаев фригийское пламя.

С грязной он был бородой, волоса слипались от крови;

Ранами тела покрыт, которых он множество принял

Вкруг отеческих стен.

Вергилий. Энеида, II [270].

Погружен в дремоту, узрел мой герой темно-багровый поток огня, который свергался с холма. Кругал, вождь, накануне павший, несся на нем.. Он пал от длани Сварана, сражаясь в битве героев. Лицо его, словно луч заходящей луны, одеяние - тучи холма, а очи, словно два огня угасающих. Чернеет рана в его груди.

"Кругал, сын Дедгала, славного на оленьем холме, - сказал могучий Коннал, - почему так бледен ты и угрюм, сокрушитель щитов? Никогда не бледнел ты от страха. Что тревожит сына холма?"

Смутный, с очами, полными слез, стоял он, простирая бледную длань, над героем. Еле слышно звучал его слабый глас, как ветерок в тростниках Лего.

"Дух мой, о Коннал, скитается на родимых холмах, но тело лежит на береге Уллина. Вовек тебе не беседовать с Кругалом, не находить одиноких его следов на пустоши. Легок я, точно ветер Кромлы, и проношусь, пелене тумана подобный. Коннал, сын Колгара,* вижу я мрачное облако смерти: нависло оно над равнинами Лены. Падут сыны зеленого Эрина. Беги же с поля духов". Как затуманенный месяц, исчез он в свистящем вихре.**

* Коннал, сын Кайтбата, друг Кухулина, иногда, как, например, здесь, зовется сыном Колгара по имени основателя рода.

** ... душа Менетида, как облако дыма, сквозь землю

С воем ушла.

Гомер. Илиада, XXIII, 100.

"Постой, - промолвил могучий Коннал, - постой, мой темно-багровый друг. Останься на этом луче небесном, сын открытой ветрам Кромлы. В какой пещере холма обитель твоя одинокая? Какой зеленоглавый холм упокоил тебя? Не услышим ли мы твой голос в буре? в шуме потока горного, когда появляются слабые чада ветра и несутся на вихре пустыни?"

Встал сладкогласный Коннал в доспехах гремящих. Он ударил в свой щит над Кухулином. Сын битвы проснулся.

"Зачем, - сказал колесницы правитель, - зачем вторгается Коннал в ночи? Копье мое могло б устремиться на звук, и Кухулин оплакал бы гибель друга. Говори же, Коннал, сын Колгара, говори: твой совет, как светило небесное".

"Сын Семо! - ответствовал вождь, - дух Кругала вышел ко мне из пещеры холма своего. Тускло мерцали звезды сквозь призрак его, и голос звучал, как далекий поток. Это посланный смерти. Он вещает о темном и тесном жилище. Проси мира, о вождь Дунскеха, или беги по вереску Лены".

"Он говорил с Конналом, - молвил герой, - хотя звезды тускло мерцали сквозь призрак его. Сын Колгара, это ветер роптал в пещерах Лены. А если то был Кругала призрак, что же ты не заставил его предстать моим взорам; * Спросил ли ты, где пещера его, жилище сына ветра? Мой меч отыскал бы тот глас и заставил открыть. что он знает. Только мало он знает, Коннал, ибо еще сегодня был здесь. Не успел он уйти за наши холмы. Кто же мог предсказать ему нашу погибель?"

* Поэт раскрывает нам господствовавшие в его время представления о душе, отделившейся после смерти от тела. Из слов Коннала о том, что "тускло мерцали звезды сквозь призрак" Кругала, и из последующего ответа Кухулина мы можем заключить, что оба они считали душу материальной, чем-то вроде [призрак] древних греков.

"Духи летают на тучах и мчатся на ветрах, - ответствовал мудрый голос Коннала. - Они покоятся вместе в пещерах своих и там толкуют о смертных".

"Так пусть же они толкуют о смертных, о каждом, но не обо мне, вожде Эрина. Пусть обо мне позабудут в пещере своей, ибо не побегу я от Сварана. Если я должен пасть, могила моя возвысится в славе грядущих времен. Охотник прольет слезу на мой камень, и скорбь поселится рядом с высокогрудой Брагелой. Не смерти страшусь я, но бегства, ибо Фингал часто видел меня победителем. Ты, смутный призрак холма, покажись мне, явись на небесном луче и в длани своей мою смерть покажи; но и тогда не побегу я, о ты, бессильный сын ветра. Ступай, сын Колгара, ударь в щит Катбата, он висит между копьями. Да восстанут по звуку его герои мои на битву Эрина. Пусть медлит Фингал явиться с племенем бурных холмов, мы будем сражаться, сын Колгара, и гибнуть в битве героев".

Далеко разносится звон щита. Словно гребни бегущих синих волн, один за другим герои вздымаются. На вересковой равнине стояли они, словно дубы, что вширь простирают ветви, когда цепенеют они под напором мороза и сухая листва их шуршит на ветру.*

*

Так сосны и дубы,

Когда их опалит огонь небесный,

Вздымая ветви гордые, стоят

На выжженной равнине...

Мильтон [Потерянный рай, I, 612].

Чело высокой Кромлы от облаков поседело; рассвет трепещет на полуозаренном океане. Медленно плывет серо-голубой туман и скрывает сыновей Инис-файла.

"Восстаньте же, - молвил король темно-бурых щитов, - вы, пришельцы с Лохлинских волн. Сыны Эрина бежали от нашей угрозы, топите же их по равнинам Лены. А ты, Морла, ступай в чертоги Кормака и вели ему сдаться Сварану, пока не полег в могилу его народ и не смолкли навек холмы Уллина". И поднялись они, словно стая морских птиц, когда волны сгоняют их с берега. И зашумели они, словно тысяча гулких потоков, что встречаются в долине Коны, когда после бурной ночи они крутят темные заверти в бледном рассвете утра.

Как мрачные тени осени летят над холмами злачными, так один за другим поспешали угрюмо-суровые воины гулкозвучных лесов Лохлина. Высокий, как олень Морвена, шествовал король дубрав. Щит, прикрывавший его, сверкал, как ночной костер среди вереска, когда в мире темно и безмолвно и путнику видится дух, снующий в луче.

Вихрь с возмущенного моря рассеял густой туман. Сыны Инйс-файла явились, как гряда прибрежных скал.

"Ступай, Морла, ступай, - сказал король Лохлина, - и предложи им мир. Предложи им условия, какие даруем мы королям, когда их народы пред нами склоняются, когда их герои мертвы, а девы рыдают на поле".

Пришел могучий Морла, сын Сварта, и шествовал он величаво, властитель щитов. Он сказал синеокому сыну Эрина, окруженному сонмом, героев.

"Прими мир Сварана, - молвил воин, - мир, который дарует он королям, когда народы пред ним склоняются. Оставь нам равнины любезные Уллина и отдай супругу свою и пса. Супругу твою высокогрудую, дивнопрекрасную. Пса твоего, что быстрее ветра. Отдай их, признав, что десница твоя слаба, и живи отныне под нашей властью!"

"Скажи Сварану, скажи сему надменному сердцу, что Кухулин вовек не сдастся. Я отдаю ему темно-синий простор океана, а не то отдам. народу его могилы, отверстые в Эрине! Но вовек пришлецу не достанется желанный солнечный луч Дунскеха, и вовек на холмах Лохлина не поскачет олень пред быстроногим Луатом".

"Колесницы правитель тщеславный, - ответил Морла, - ужели ты, хочешь сразиться с моим королем, с тем королем, чьи суда несметные могли б увезти весь твой остров? Ибо ничтожно мал зеленохолмый Уллин. пред властелином бурных валов".