Беззащитные мертвецы - Ларри Нивен

Доктор Хартман был коротеньким толстым блондином. Приятная личность, легок в общении, терпелив, уверен в себе. Как раз тот человек, которому можно доверить свою судьбу, если только ты устал сам о ней заботиться.

– И много излечений у вас бывает? – спросил я.

– Разумеется. Кстати, мы обычно не принимаем пациентов, если подозреваем, что не сможем их вылечить.

– Такая политика должна творить чудеса в ваших отчетах.

Он нимало не смутился.

– Для пациентов это имеет еще большее значение. Зная, что мы можем их излечить, они и сами начинают в это верить. А неизлечимо безумные… они могут быть ужасно подавленными, – на миг он словно поник под непосильным грузом, потом снова пришел в себя. – Они могут влиять на других пациентов. К счастью, в наши дни неизлечимо больных мало.

– А Шарлотта Чемберс относилась к излечимым?

– Мы так думали. В конце концов, это был только шок. Никаких предыдущих нарушений личности. Психо-химические составляющие крови были почти нормальными. Мы опробовали практически все. Стрессы. Химическую коррекцию. Психотерапия не помогла. То ли она глуха, то ли не слушает и не желает говорить. Иногда мне кажется, что она понимает все, о чем мы говорим… но не отвечает.

Мы добрались до запертой двери внушительного вида. Доктор Хартман поискал на кольце ключ и прикоснулся им к замку.

– Мы называем это буйным отделением, хотя более правильно говорить об отделении для тяжелобольных. Я страстно мечтаю, чтоб мы добились от некоторых какого-нибудь буйства. Например, от Шарлотты. Они даже не глядят на реальность, тем более не пытаются с нею бороться… вот мы и на месте.

Ее дверь открывалась наружу, в коридор. Мое гадкое профессиональное сознание тут же отметило это обстоятельство: попытайся повеситься на двери, и тебя тут же заметят с обоих концов коридора.

В этих комнатах наверху окна были матовыми. Подозреваю, что имелись причины, по которым многим пациентам не стоило напоминать, что они находятся на двенадцатом этаже. Комната была небольшой, но хорошо освещенной и окрашенной в яркие цвета, с кроватью, мягким креслом и экраном три-ди, утопленным в стену. Нигде не было острых углов.

Шарлотта находилась в кресле, смотря прямо перед собой. Руки были сложены на коленях. Ее волосы были короткими и не особенно хорошо ухоженными. Желтое платье было сделано из какой-то несминающейся ткани. Она выглядит покорившейся, подумал я, покорившейся чему-то предельно чудовищному. Когда мы вошли, она не обратила на нас внимания.

– Почему она до сих пор здесь, если вы не в состоянии ее вылечить? – спросил я шепотом.

Доктор Хартман ответил нормальным голосом:

– Вначале мы думали, что это кататоническое оцепенение. Такое мы можем лечить. Уже не первый раз ее предлагали забрать. Она остается здесь, поскольку я хочу понять, что с ней не так. Ее облик не изменился с того самого момента, как ее доставили сюда.

Она по-прежнему нас не замечала. Доктор говорил так, словно она не могла нас слышать.

– Есть ли у АРМ идея, что с ней могли сделать? Зная об этом, мы могли бы лучше подобрать метод терапии.

Я покачал головой.

– Я как раз собирался спросить у вас. Что они могли с ней сделать?

Теперь он покачал головой.

– Ну тогда подойдите с другой стороны. Что они не могли с ней сделать? Синяков, сломанных костей, чего-то подобного ведь не было?

– И внутренних повреждений тоже. Она не подвергалась хирургическому вмешательству. Имелись признаки введения наркотиков. Я так понимаю, что они были органлеггерами?

– Похоже на то.

Она могла быть раньше хорошенькой, подумал я. Дело было не в отсутствии косметики и даже не в истощенном облике. Но пустые глаза над резкими скулами, обособленно глядящие в никуда…

– Она не слепа?

– Нет. Оптические нервы функционируют безупречно.

Она напомнила мне электроманов. Когда ток из розетки просачивается через тонкую проволоку от макушки к центру удовольствия в мозгу, внимание электромана тоже привлечь невозможно. Но нет, чистое эгоцентрическое счастье электромана вряд ли можно было сопоставить с эгоцентрическим горем Шарлотты.

– Скажите-ка мне, – продолжал доктор Хартман, – насколько серьезно органлеггер может перепугать юную девушку?

– Из рук органлеггеров нам удалось вырвать не так уж много граждан. Честно говоря… я вряд ли могу наметить какой-то верхний предел. Они могли показать ей их медицинские учреждения. Они могли заставить ее смотреть на то, как кого-то разбирают на части…

Поведение моего воображения мне самому не нравилось. Есть много вещей, о которых не думаешь, потому что задача состоит в том, чтобы защищать возможные жертвы, чтобы Лорены и Анубисы вообще не могли до них добраться. Размышления о жертвах при этом делу все равно не помогают, и ты заталкиваешь эти мысли подальше, подальше… Все эти вещи, должно быть, давно крутились в моей голове.

– У них имеется инструментарий, чтобы частично разобрать ее, а потом собрать снова, и при этом все время держать ее в сознании. Вы бы не нашли шрамов. Современная медицина не в состоянии удалять рубцы только на костях. Они могли бы заняться временной трансплантацией любого рода… и ведь им было скучно, доктор. Дела шли вяло. Но…

– Хватит.

Он уже посерел; голос звучал слабо и хрипло.

– Но органлеггеры обычно не являются садистами. Они не относятся к своему материалу с таким уважением. Они бы не играли в подобные игры, если б не имели что-то против нее специально.

– Бог мой, это вы играете в крутые игры. Зная все это, можете ли вы спокойно спать?

– А это вас не касается, доктор. Как по-вашему, могли ее довести до такого состояния страхом?

– Не сразу. Если б это произошло один раз, мы бы ее вывели из шока. Подозреваю, ее запугивали многократно. Как долго она у них была?

– Девять дней.

Хартман выглядел уже совсем плохо. Он явно не годился для работы в АРМ. Я порылся в спорране и вытащил имплантатор.

– Я хотел бы получить ваше разрешение поместить на нее игольный трассер. Это ей не повредит.

– Нет нужды шептаться, мистер Хэмилтон…

– А я шепчу?

Да, черт возьми, я говорил как можно тише, словно боялся обеспокоить ее. Обычным тоном я добавил:

– Трассер может помочь нам найти ее, если она пропадет.

– Пропадет? Почему она должна пропасть? Вы же сами видите…

– Хуже всего, что банда органлеггеров, укравшая ее в первый раз, может попытаться снова похитить ее. Насколько хороши ваши системы… безопасности…

Я осекся. Шарлотта Чемберс повернулась и смотрела прямо на меня.

Хартман предупреждающе вцепился в мое плечо. Мягко, успокаивающе он произнес: