Правила поедания устриц (СИ) - Анна Мори

Общеизвестно, что замена тела на киберимпланты приводит к потере Сущности, размышляет Рактер, спускаясь к себе в трюм (позади цокает по ступенькам Кощей); но у него никогда и не было Сущности, даже до имплантов. Нельзя потерять то, чего нет.

Быть может, магия несовместима не с отсутствием Сущности как таковым, а с фактом ее потери?.. Или, возможно, просто не стоит пытаться понять, как это работает — ведь не все на свете, в самом деле, можно увидеть и измерить.

Одно из самых ярких его воспоминаний: как он в детстве распотрошил курицу, пытаясь найти объяснение чуду, заставляющему ее дышать и двигаться, и поразился — как такой неуклюжий, уродливый, плохо настроенный механизм может работать? Ответа на этот вопрос он не нашел даже во множестве внимательно прочитанных медицинских справочников: формально понял — как, но все равно не перестал поражаться несовершенству хрупких, так быстро изнашивающихся органов. Непрерывно портящихся, непрерывно умирающих.

А потом, когда он еще чуть-чуть подрос, Пятый Мир закончился, и наступил Шестой. В мир вернулась магия — или, как говорили некоторые, просто стала более зримой, — и кое-что прояснилось.

Но не для него.

Так или иначе, Рактер решает, что сходить вместе с остальными к гадалке, которая предсказывает будущее по «Книге Перемен» — вполне неплохая идея.

Дункан, несмотря на былые возражения, тоже идет.

Шей и Гоббет воодушевлены. Из0бель и Дункан настроены скептично.

Рактеру интересно. Действительно интересно.

* * *

Название храма не прочитать из-за мощного, как душ, дождя и густых клубов дыма от благовоний. В мокром асфальте отражаются ярко-красные гирлянды фонариков. Ветер швыряет им в лицо горсти воды с таким злорадством, словно готовил это специально к их приходу. Сгорбленные фигурки горожан, бегущие сквозь серую пелену ливня под яркими зонтами или рассекающие лужи на мотобайках и велосипедах в дождевиках, — такой же узнаваемый портрет Гонконга, как пресловутая джонка с красными парусами.

На шатре гадалки, приткнувшемся возле храма, вышиты символы Инь и Ян и восьмиугольник с восемью триграммами ба-гуа, представляющими собой фундаментальные принципы бытия. Внутри шатра — стол с курильницей и несколько стульев. Гадалка неуловимо напоминает Шей и Гоббет (неужели все, кто практикует магию, становятся похожи на городских сумасшедших?): одета в какие-то многослойные драные меха, смуглое лицо без возраста, жирно, неумело подведенные карандашом глаза.

Но гораздо более занимательным Рактеру кажется то, что эмоции колдуньи считать так же сложно, как возраст: излучение от нее какое-то неопределенное — не то чтобы гладкое и ровное, как зеркало, скорее наоборот, невероятно хаотичное, цветом и структурой похожее на груду бурелома.

Она достает из футляра свои инструменты: «Книгу Перемен», завернутую в шелк, и пучок высушенных стеблей тысячелистника. Не спеша расстилает шелк на столике, зажигает курильницу, садится на пятках лицом к югу и делает три низких поклона, затем, зажав в правой руке стебли, плавными круговыми движениями по часовой стрелке трижды проносит их сквозь дым курильницы.

Потом поднимает голову, обводит их всех своими круглыми и черными, как у птицы, глазами и деловито уточняет:

— Сотня нюйен.

Гоббет, которая, как и все остальные, наверняка прекрасно видела вывеску с ценой над входом в шатер, деланно возмущается:

— Сотня?! Да это грабеж среди бела дня!

Шей почти одновременно с ней хитро спрашивает:

— Сотня — это за всех вместе?

Рактер думает, что порой они с Гоббет до жути похожи. Или просто Гонконг всех делает похожими? Здесь каждый волей-неволей научится торговаться, орк и эльф, маг и риггер.

Гадалка, словно прочитав его мысли, насмешливо говорит:

— Гонконг — большой рынок, да? Не поторгуешься — не позавтракаешь?.. Вопрос какой у вас?

— Вопрос?.. — Шей на секунду теряется. — Да тот же, что и у всех… Хотим знать наше будущее.

— И что же, остроушка моя, ты считаешь, у вас одно будущее на всех?

— Ну… Наверное, нет.

— То-то и оно, — с довольным видом кивает гадалка. — Сама ведь все понимаешь, зачем глупые вопросы задавать? Сотня нюйен с каждого, дорогуши. Кто первый?..

Первой за стол усаживается Гоббет — поскольку у нее больше всех опыта в таких делах.

Гадалка делит положенный на стол пучок веток тысячелистника на две части. Это символизирует Инь и Ян. «Великий Предел рождает двоицу образов. Двоица образов рождает четыре символа. Четыре символа рождают восемь триграмм. Восемь триграмм определяют счастье и несчастье. Счастье и несчастье рождают Великое Деяние».

Из правой горки колдунья берет одну ветку и зажимает между пальцами. Потом производит какие-то действия с левой стопкой. И — снова с правой. Рактеру ее действия кажутся совершенно бессмысленными. Но Гоббет напряженно следит за процессом, шевелит губами, подсчитывая, какой получается каждая следующая черта.

— Так, что тут у нас, — тянет гадалка, закончив с последней чертой. — «Сяо-чу», «Воспитание малым». Довольствуйся тем, что есть. Живи в текущем моменте, не трать энергию на сожаления о прошлом и на мечты о несбыточном. Относись к вниманием и любовью к повседневным мелочам, они способны принести уверенность и избавить от сомнений, помочь избежать ошибки и открыть двери к радости. Тебе сейчас нелегко, но скоро все изменится к лучшему. Главное — верить.

— Какая же ерунда, — бормочет Дункан себе под нос. — Это ж этот, как его… Я читал… Какой-то трюк психологический. То, во что все верят, потому что такое можно сказать любому.

— Эффект Барнума, — подсказывает Рактер, тоже шепотом. Дункан недоверчиво говорит:

— Вы ж вроде были на стороне магии…

— Я же сказал: я тут ни на чьей стороне.

Гадалка продолжает всматриваться в Гоббет, словно в книгу:

— Еще у тебя разбалансировка по стихиям. Не ешь так много острого — в тебе и без того слишком много Огня. И пуэр не пей. Только чаи, у которых прохладная природа. И не транжирь деньги на пустяки. — И с типично китайским пренебрежением к личной сфере доверительно советует: — И трахайся поменьше, нечего разбрасываться драгоценной энергией.

— Тебя не спросила, — возмущенно фыркает Гоббет. Но после паузы понуро соглашается: — А вообще твоя правда, бабуля. Как раз вчера вспоминала, сколько духов я не смогла призвать, потому что силенок не хватило… Спасибо. Вот твоя сотня нюйен.

— Чего-о?.. Да ладно!.. — шепчет Дункан. — Нетушки, мою сотню эта мошенница не получит.

Из0бель тоже неодобрительно качает головой:

— Глазам не верю. Чтобы Гоббет — Гоббет! — добровольно отдала деньги за такую чушь? Это как если б она собственными руками положила нюйены в мусорное ведро…

Шей, как ни странно, все еще полна энтузиазма:

— Я хочу попробовать.

Она занимает место Гоббет на стуле