Фобос (СИ) - Николай Шмелёв

Гаусс, справившись с волнением, после опубликования доклада, добавил:

— Да что оно там — годами в шахтах скапливалось?! Из-под кого? Не мамонты же, экскременты наваляли? Думаю, и не голуби шли на ковровое бомбометание.

Вице-президент представил, возможные заголовки вечерних газет, в которых журналисты соревнуются в остроумии и содержание полос, где подробно описано, как Огурцов отапливает дом марсианским… А может, даже и баню — у богатых свои причуды, потому что разговор о себестоимости, просто не идёт. И ещё убедят обывателя в том, что он, этим артефактом, почти реликвией, русский самогон закусывает. Ну, а в самих кулуарах корпорации — полный сейф этого добра.

Анфиса Анатольевна списком «блюдей» не баловала, не только Горидзе, но и гостей корабля, справедливо полагая, что сутки и на изжоге перетянут, поэтому аромат из камбуза, так же не отличался от утреннего. Постепенно, его насыщенность растворилась в переходах

корвета, уступив место изоляционным испарениям. Виноградов не спеша направлялся в неизвестном, даже ему, направлении, когда услышал другой запах, которого на борту, просто в принципе, не могло быть — запах горелой травы.

— Что за ерунда?! — воскликнул, опешив, командир и ускорил шаг, в

сторону предполагаемого источника возгорания.

Опытным путём установив, что концентрация содержания вони в воздухе нарастает, он убедился в правильности выбранного направления. Прибавив ещё шагу, Виноградов, нос к носу, столкнулся с Гаврилой, у которого всю дорогу были только одни вопросы:

— Анатолий Андреевич! Когда нам протонные капсулы поставят?

— Скорее всего — никогда. Они одноразового использования и чтобы иметь достаточный запас, нужны воистину, крейсерские размеры, а аппараты для них — не хилые. Только ты меня не отвлекай. Включи обоняние!

— Кажется, вон в той каюте, — неуверенно предположил Пётр.

Ввалившись во владения Плюшкина, они застали Аркадия Петровича за необычным занятием. Вещевик установил спиртовую горелку под металлической плошкой и, время от времени, подсыпал на раскалённое железо щепотки какого-то порошка. Вещество, попадая в плошку, сгорало, а густой сине-белый дым нещадно щипал глаза, заставляя последние слезиться.

— Зайцев! — громко позвал его командир. — Какой ерундой ты тут занят?

— Ароматизатор собственного изобретения, Анатолий Андреевич, — ответил Плюшкин. — Из высушенной чёрной полыни — «Чернобыльника», как у нас, её называют.

— Странные пристрастия! — недоверчиво произнёс Гаврилов, засомневавшись в умственном здоровье начальника скафандров. — Зачем?

— Ничего странного — воспоминания детства, — грустно ответил Аркадий. — Когда наступал конец апреля и сухая трава просыхала на солнце, мы, будучи тогда пацанами, её на горах жгли.

— Детство, которого не вернёшь, — задумчиво протянул Виноградов. — По-моему, у тебя болезненные симптомы чёрной меланхолии, после которой, весь корабль провоняет чёрной полынью.

— Да он пьян, скорее всего, — предположил Гаврилов, глубоко втянув воздух ноздрями и минуя дымовую завесу, пытаясь уловить эфирные соединения винных паров.

— Завязывай давай, поджигатель, а то мы тут все задохнёмся, — подытожил беседу командир и они покинули каюту меланхолика, взяв с того обещание, что он больше не будет травить экипаж.

Проходя мимо каюты пилота челнока, они услышали доносящийся, оттуда, здоровый храп счастливого, сытого и всем довольного человека.

— Во даёт, Нафталин! — изумился оружейник. — Мне бы такое спокойствие. Ничего его не берёт: ни газовая атака, ни предстоящая высадка на Фобос…

— А чего ему волноваться? — сделал вывод Виноградов. — Отвёз команду, сделал сброс и домой…

Оба демагога скрылись за ближайшим поворотом, оставив позади дребезжащие переборки, в колыбели, которых, надрывался пилот «Моли». Вопреки предположениям начальника, Нафталина мучили нехорошие сновидения, от предстоящей встречи со спутником; не менее тревожные, чем опасения маленькой моли от свидания с

беспощадным душителем, произведённом на предприятии химической промышленности. Павел Степанович Лопата, отдался во власть адмиральского часа настолько самозабвенно, что шум стоял такой, как будто это была не каюта, а испытательный полигон реактивных двигателей.

Снилась ему посадка на челнок. Все заняли свои места и Нафталин скомандовал:

— А теперь взяли в руки космические вёсла и погребли к Марсу.

— А почему к Марсу? — спросил гребец, сидящий слева от него. — Нам же на Фобос надо!

— Ну, тогда к Фобосу, — согласился Павел Степанович.

— А от чего отталкиваться в вакууме? — осведомился гребец, сидящий справа от него.

— Темнота, в вёслах есть встроенные баллоны со сжатым воздухом, и каждый гребок синхронизирован с амплитудой взмаха. В конце движения весла, из сопла вырывается порция воздуха, создающая реактивную тягу.

— А, не проще ли будет, если просто держать эти палки на весу? — спросил третий гребец. — И пусть из них дует!

— Ну? — задумался Лопата и тут его осенило. — Тогда эта посудина не будет похожа на челнок!

— А-а-а!

Больше всего, в этом обмане он боялся не того, что команда об этом дознается, а того, что об этом догадается Таран, пусть до него и доходит медленно. Но если дойдёт… Как объяснить, то обстоятельство, что топливо он продал за полцены, на ближайшей орбитальной заправке.

Проснулся Нафталин от призыва к ужину. Умывшись и посетив сервисную кабинку, он неторопливо отправился в столовую, усмехаясь, при воспоминании о своих сновидениях. Пищеблок встретил привычными запахами и повышенным содержанием людей, непринуждённо жующими и при этом, не перестающими болтать.

Альбина подсела за столик к своему коллеге по ремеслу Люсе, и между поглощением ужина, завязался профессиональный разговор. Белая пожаловались: на доктора Вебера, на нехватку лекарств и на половину больного экипажа, уже слегшего к этому моменту, в отличие от старпома с помощником, с некоторой задержкой.

— Начальник медблока, немец — настоящий Фриц! — закончила она жаловаться на сослуживцев.

— А куда же, всё-таки, медикаменты пропали? — удивлённо спросила Кузнецова.

— Кто его знает, — ответила Альбина. — То ли забыли, то ли их действительно украли.

— Ну, я могу поделиться, — удивилась Люся, не понимая, почему у неё до сих пор никто не попросил пилюль. — Завтра на фрегате пополним запасы. Там, в медотсеке — чего только нет.

— Вот спасибо! — обрадовалась Белая и заговорщицким голосом, наклоняясь к уху Кузнецовой, спросила. — Почему вы вашего командира Чайником зовёте? Он что — дилетант в своём деле?

— Да нет, что ты, — усмехнулась Люся. — Просто кипятится много — надо и не надо, долго и нудно.

— Это из-за того, что вы себя плохо ведёте?

— Всякое бывает…

Через час, получившие свои порции пилюль, чувствовали себя на седьмом небе, от счастья. Горидзе сиял, как надраенный медный котелок:

— Вах! Тэперь ныкто нэ скажет, что я засранэц!

— Зато запомнят, — вежливо осадил его Мыкола Апанасович, заталкивая в рот очередной бутерброд.

— Вай — вай! Как сынева спала, так сразу всэ остряками стали. Анфысочка, Пончик — дай мнэ сынтетического шашлычка — почти сутки макового зорнышка во рту нэ было.

— Не зёрнышка, а росинки, — поправила его Безымянная.

— А! — махнул рукой Вано, и пошёл поглощать синтетическое мясо.

Ещё издали, на подступах к пищеблоку, послышалось недовольное ворчание, срывающееся на крик, который издавал Блюмбер:

— А где у нас, таки, снабженец?! Где этот бездельник?!

Заглянувшее в дверь столовой обиженное Изино лицо, сдобренное корчами, выражало все недовольства этого мира, приправленное безысходностью другого — худшего, но с надеждой на восстановление справедливости лучшим из миров. Уверенность в том, что он будет услышан и поддержан, только в том случае, если будет строить скорбные физиономии, формы его лица приобрели черты мученика:

— У меня в гальюне туалетная бумага, взяла, да и закончилась — неожиданность какая!

— Вах — вах! Нэожиданность у тэбя на исподнэм осталась,

распрэделонная тонким слоем корычневой штюкатурки, — недовольным тоном ответил Горидзе и добавил. — Вон газэта «Орбытальный вэстнык» — возмы и вытры. Потом, глядыш, когда гэмморой выскочит — жрать мэньше бюдэшь, чтобы в гальюн нэ ходыт.

— Ой-ой — ой! Не могу — там нет фотографии Политбюро, — процедил, поджав губы, Изя Львович.

— Проявы смэкалку — нарысуй…

Словесная перебранка продолжалась ещё долго, а корвет постепенно отходил ко сну, согласно кодекса земного времени. Искусственная ночь опустилась над отсеками корабля. В своей каюте маялся славный сын гор, от переизбытка чувств, обожравшийся искусственным мясом.