Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник) - Вера Колочкова

– Не-ет….

– Да в том-то и дело! А я ведь и правда тогда из дома сбежал. Скитался где попало, чуть не пропал совсем. А потом она меня через милицию разыскала. Представляешь, я ее и не узнал! Будто перевернуло ее всю, перетряхнуло разом. Такая вдруг в ней внутренняя работа началась. Помню, каждый день за что-то у меня прощения просила, за все детские обиды и унижения. И все тихо так приговаривала: «Гришенька, неужели это я была? Стыдно-то как… Ты прости меня, сынок». А потом и у отца прощения попросила. Видно, было за что просить. Так мы по-другому жить и начали. А сейчас смотрю на нее – счастливее человека на свете нет!

– Да… У вас дома счастьем пахнет.

– Так что твоя сеструха определенно в чем-то права. Потому что с ходу прощает, ее не надо обстоятельствами мучить да перетряхивать, как пыльный мешок.

– Так все равно же жалко… – опять загорячилась Катя. – Чем плохо, если у нее в жизни все хорошо будет?

– А хорошо – это как? Ты хочешь, чтобы к ней муж вернулся?

– Да вот теперь и сама не знаю, нужен ли ей этот придурок? Что ж за жизнь у нее такая будет – на его комплексы любоваться? Вот ей бы другого какого мужа найти, а? Хотя с тремя детьми кто ее возьмет…

– И здесь ты не права, Катерина! Вот я, например, когда полюблю, мне все равно будет, сколько у моей женщины детей. Хоть трое, хоть пятеро. Дети – это ж так здорово! Вот смотри – лежит кроха в колясочке, а потом из нее красавица-умница Антонина вырастет, а потом она станет уважаемой Антониной Анатольевной. А почему ее так назвали, не знаешь? Необычное какое-то имя, из тридцатых годов.

– А так маму нашу звали. А Веньку в честь отца Ленка назвала. А Сеньку – в честь его друга детдомовского. Жили когда-то в детдоме в далеком сибирском городке Венька, Сенька и Тонечка…

– Хм… Ты прямо как сказку рассказываешь!

– А это и есть сказка! Мне Мамасоня много в детстве таких сказок нарассказывала! А ей когда-то – мама с папой.

Катя замолчала вдруг, словно осеклась на полуслове, резко отвернула голову, сглотнула судорожно горлом.

– Эй, ты чего? – дернул ее за толстую рыжую косу Гриша. – Ты чего, рыжик?

– Да так… Пройдет сейчас…

– Кать, а ты от природы такая рыжая?

– Да. А что, некрасиво?

– Наоборот! Сейчас все девчонки специально в такой цвет красятся, а у тебя свое. И коса у тебя такая…

– Какая? – обернулась к нему с улыбкой Катя.

– Толстая-претолстая. Как в сказке про королевишну. Ты всегда так волосы заплетаешь?

– Ага. У нас в классе все девчонки с волосами уже бог знает чего наделали, а мне неохота!

– Почему?

– Так они ж дурью маются, на своих родителей сердятся, протест свой выражают. А мне протестовать не перед кем, вот и хожу себе с рыжей косой. И Мамасоне нравится, и Ленке.

– Я смотрю, ты и глаза тоже не красишь. И губы.

– Ага. Это у нас семейное, наверное, – засмеялась Катя. – Не любим мы себя приукрашивать. Какие есть, такие есть! Умылись – и пошли в мир. Принимайте нас такими, и все тут!

В коляске закряхтела, проснувшись, Тонечка, вылупила удивленно-бездонные, будто промытые голубым светом глазки. Щечки ее покрылись нежным и румяным младенческим загаром, кудрявые русые волосы задорно топорщились из-под панамки в разные стороны. Не ребенок – ангел чистый!

– Ты проснулся, котенок мой? – засуетилась вокруг нее Катя. – Ну, вставай, вставай. Давай, потопай немножко по дорожке. Пойдем свои маленькие делишки сделаем вон за тем кустиком, пока никто не видит. Сейчас домой пойдем, обедать будем. И дядю Гришу тоже накормим. Пойдешь с нами, дядя Гриша?

– А то! С такими красивыми девчонками – да хоть на край света! – расплылся в улыбке Гриша и, помахав близнецам рукой, весело крикнул: – Эй, мужики, пошли быстрей, нас тут дамы на обед пригласили.

– Это твоя сестра, да? – показал Гриша на большую фотографию, просунутую между стеклами старой «стенки».

– Да. Это Леночка. А вот это Мамасоня.

– Симпатичные… Только разные совсем.

– Ага.

– А в твоей сеструхе что-то и правда есть такое… Как бы это выразиться… Трогательно-умное, вот! Интересная, должно быть, девчонка. С изюмом.

– Надо говорить – с изюминкой.

– Нет. Вот именно – с изюмом! Тут одной изюминкой и не отделаешься. Слушай, Катерина, мне вдруг одна мысль в голову пришла… А давай ее с нашим соседом познакомим!

– С каким еще соседом? Как это? Ты что, Гриш? Странный ты какой! То ремонт, то сосед…

– Да классный же мужик! Он совсем один живет. Год назад к нам в дом переехал. Высокий, красивый, бородатый! Только почему-то угрюмый всегда. И дома редко бывает.

– А он кто?

– Не знаю. Надо у матери спросить. А лицо у него, знаешь, такое… В общем, твоей сестре точно понравится!

– Не знаю, не знаю… – задумчиво произнесла Катя, улыбаясь. – Я ведь ее за абы кого еще и не отдам! Ты мне его покажи как-нибудь, ладно?

– Ага. Только говорю – он редко дома бывает. Наездами в основном. Ну ладно, не хочешь соседа, давай тогда ей ремонт сделаем! Смотри, какие стены ободранные! Да и вообще… Неуютно как-то у вас, невесело. Давай сюрпризом, а? Квартира же однокомнатная, тут работы – на один день! С утра пришли – мебель на лестничную клетку вынесли. Потом все сделали – мебель обратно внесли. А? Идет? И вообще – комната достаточно большая, можно много чего напридумывать. У тебя рулетка есть? Ну, металлический метр такой. Принеси-ка…

Гриша обошел комнату, заглянул внимательно в каждый ее угол, померил там и сям, задумчиво почесал затылок, побормотал что-то себе под нос и, хитренько взглянув на Катю, вынес свой окончательный вердикт:

– Все! На днях начинаем ремонт. Завтра я обзвоню кое-кого, подумаем еще, посоветуемся…

– Ты что, Гриш? А дети? – спросила недоверчиво Катя. – Куда мы детей денем, если ремонтом займемся?

– А что дети? Мы к каждому по отдельной няньке прикрепим, головой отвечать заставим! Да и работы тут действительно на один день, если подойти умеючи… Не боись, Катерина, все будет здорово! Вот увидишь!

Изо всех сил навострив уши и даже высунув язык для пущего усердия, Ада замерла в кухонном дверном проеме, бросив на произвол судьбы подгорающие на сковородке котлеты. Черт, ничего не слышно… Уже двадцать минут подряд Толик разговаривал по телефону со своей мамой, ее будущей свекровью. Только разговаривал странно как-то – одними междометиями. Все только «да» и «нет», все только «ах» да «ох». Услышав его короткое «пока, мам», Ада на цыпочках рванула к кухонному столу, принялась старательно крошить овощи для салата. Подняв на вошедшего на кухню Толика распахнутые старательно-наивные глазки, улыбнулась кокетливо:

– Как дела, милый? Я слышала, будто телефон звонил… Или мне показалось?

– Да, я с мамой сейчас разговаривал, – опустился на стул напротив Ады Толик.

– Правда? Ну и как она?

– Да с ней-то все в порядке… – махнул вяло рукой Толик. – С моей бывшей опять проблемы! Впрочем, как я и предполагал.

– А что такое? – нарочито-участливо спросила Ада.

– Да плохо у нее все. Детсад же на ремонт закрыли, детей девать некуда… И сидеть она с ними не хочет! Вызвала в няньки из своей тьмутаракани сестру младшую – хамоватую такую малолетку. Ей же семнадцать всего! Ну разве можно ей детей доверить? Вот так я и знал – без меня там все кувырком пойдет! Ну что за женщина, скажи? Никакой самостоятельности, никакого чувства собственного достоинства. Сидит и ждет, когда я приду и решу все ее проблемы! Курица… Мама говорит, у нее такой вид убитый – хоть завтра в гроб клади. И дети совсем не ухожены. Черт, придется идти.

– Конечно, сходи, милый. Это же твои дети… – сочувственно понизив голос, с придыханием произнесла Ада. – Вот сейчас я накормлю тебя ужином и иди. Только не бери все это слишком близко к сердцу! Ты у меня такой ранимый!

– Спасибо, Адочка. Какая ты у меня замечательная! Ты знаешь, редкая женщина так хорошо понимает своего мужчину.

Плотно поужинав, Толик, не торопясь, прошелся пешком до своего бывшего дома. Посмотрев на часы, обнаружил вдруг, что время как-то незаметно подскочило к позднему вечеру – дети еще полтора часа назад, должно быть, спать уложены. «Ну, это и к лучшему! – решительно распахнул он дверь подъезда. – Зачем их лишний раз травмировать своим приходом? Еще истерику закатят, потом их от себя не оторвешь».

Дверь ему открыла Лена. Посмотрела грустно и отрешенно, улыбнулась через силу, отвела руку в сторону – проходи, мол. Толик молча прошел на кухню, уселся по-хозяйски на свое бывшее законное место – между столом и холодильником, у окна.

– Дети спят? – спросил деловито.

– Спят, конечно, – тихо прошелестела Лена.

– Ну, как вы тут?

– Да ничего… Катюша вот приехала, помогает.

Лена улыбнулась, снова замолчала, тихо и грустно разглядывая Толика.

– Ну что, что ты смотришь на меня так страдальчески?! – громко, с надрывом произнес Толик. – Хватит уже! Привыкай жить одна! Ты же не думаешь, что я навеки должен завязнуть в этом болоте? И не смотри на меня так – не пробьешь на жалость, все равно не вернусь.