Последняя крестьянка - Валентина Гусева

— Игорь сжег.

— Почему?

— Потому что там была правда.

— А тетрадку почему не сжег?

— Я ушла от него, писала у Гальки. Тут все — правда. Кроме конца.

Прочитав тетрадку, я дала ей две купюры по 500р. Она взяла одну. И сказала: «С получки верну».

— С какой получки, — удивилась я.

— Уже два дня работаю.

— Где?

— Неважно.

После ее ухода я, мало что меняя, перепечатала рассказ и переправила его в один престижный журнал. Обещали напечатать. Рассказ называется «Вниз по течению».

Вниз по течению

Не тот пропал, кто в беду попал,

а тот пропал, кто духом упал.

пословица

Глава 1

К

то-то бухает кулаком во входную дверь. Или это стучит у нее в голове. Любка с трудом открывает мутные глаза. Тяжело садится на кровать. Сильно болит голова. Стучит в висках. Стучат и в дверь, кажется, сапогом. Любка морщится, оглядывает неприбранную комнату, ищет одежду. Почему-то на стуле ее нет. Оказывается, она спала не раздеваясь. Со стороны неубранного стола доносится стон и ругань. Это просыпается перепивший вчера Игорь. Он сонно грозит кому-то, пытается подняться из-за стола, но снова тяжело шлепается на табуретку. Задетая его ногами бутылка катится из-под стола к входной двери. За ней уже никто не стучит. На звук катящейся бутылки из кухни неслышно появляется тощий полосатый котенок. Он провожает бутылку глазами, подходит к столу, запрыгивает на него. Обнюхивает чашки, фыркает, лижет пустую сковородку. Пищит, спрыгивает со стола, бежит к Любке. Любка гладит его, котенок начинает потихоньку мурлыкать. Любка вздыхает, кладет котенка на кровать, прикрывает своим трепаным одеялом, подходит к столу, берет большой чайник и долго жадно пьет. Снова садится на кровать. Долго сидит неподвижно, сжав голову руками. В голове мутные тоскливые мысли. Она опять напилась. Подружка Галя уже два месяца не пьет, нашла работу, жизнерадостная такая стала, хвасталась Любке, что запретила себе даже ругаться матом. Вот, говорит, еще курить бы бросить и тогда, может, осуществиться мечта выйти замуж за одного очень порядочного человека. Он не пьет и не курит. Но пока бросить курить не получается. Советует и Любке бросить пить, уйти от Игоря, ехать подлечиться в областной наркоцентр, коль сама не может справиться. «Да возьми ты себя в руки», — ругает она помрачневшую Любку. Не получается у Любки взять себя в руки. Несет ее куда-то все дальше и дальше, все глубже и глубже. Как тогда в детстве на речке.

Любке вспоминается случай из ее далекой детской жизни.

Среди ватаги таких же, как она, ребятишек Любка бежит на речку. Жарко палит солнце. Сбросив на ходу легкие сарафаны — рубашонки все с разбегу бултыхаются в воду. Любка еще не умеет плавать, но также вместе со всеми бежит в обжигающей тело холодной воде все дальше и дальше от берега. Все глубже и глубже. Ноги ее уже не чувствуют дна, а ей весело, легко, и быстрое течение несет ее вместе со всеми. Любка оглядывается: берег далеко, а вода тащит ее куда-то все быстрее и быстрее. Она пытается сопротивляться, ей становится страшно, не хватает воздуха, она захлебывается, кричит…

Очнулась Любка уже на берегу. Вокруг растерянные, нет, уже хохочущие друзья. Ругают ее: «Куда ты полезла, дура!»

В это лето она научилась плавать.

«Вот также и в моей сегодняшней бестолковой жизни, — глядя на неубранный стол и сопящего за ним Игоря, думает Любка, — тащит меня по легким волнам пьянки все дальше и дальше, все глубже и глубже и не видно уже берега, и нет уже сил сопротивляться. И никто не крикнет ей: «куда ты полезла, дура!»

Хотя как это никто не крикнет, а подруга Галя, а Татьяна Александровна, участковый инспектор. Сколько раз она с ней беседовала, выпуская ее из вытрезвителя. «Ты же умница, Люба, отличницей в школе была, бросишь пить, учиться заочно будешь, работу найдешь, большим человеком станешь».

Выслушивает всех Люба, соглашается со всеми, слово всем и себе дает, вроде бы и собирается воспрянуть духом. И не пьет несколько дней, хотя так хочется выпить, и так мучительно ходить трезвой. Какая там работа, о которой все твердят. Руки дрожат, глаза ни на что не смотрят и, в первую очередь, на Игоря, которого уговорила тоже не пить, но хватило его только на два дня, после чего так где-то набрался, что в ответ на Любкино замечание запустил в нее сапогом, а после этого последовала обычная брань с изысканными эпитетами в ее адрес и с пожеланием убраться из его «плохого» дома в свой «хороший».

Любка вспомнила свой дом, мимо которого недавно решилась пройти. Нет, она не остановилась, но и боковым зрением видела черные провалы окон с выбитыми стеклами, жалкие обломки заросшего бурьяном палисадника, страшный дверной проем со снятой кем-то дверью и полурухнувшую крышу. Со щемящей болью в сердце прошла она мимо дома не останавливаясь, да и стыдно было остановиться — вдруг, не дай бог, соседи увидят ее такую — в истрепанном пальто, из милости данном кем-то, которое она подпоясывала ремнем Игоря, потому что молния не застегивалась, в дырявых сапогах. Разве такую они знали ее.

Любкины воспоминания прерывает окрик проснувшегося Игоря: «Затопи печку, — крикнул он, — холодно!» «Дров принеси, лодырь», — ответила Любка. Но оба вспомнили, что дрова-то надо еще пилить. Как-то по осени по заказу матери Игоря привезли им машину пиленого горбыля. Да так он и лежит под снегом. Надо печку истопить, выйдут, счистят снег, попилят немного, на день — два хватит, и ладно. А чтобы все распилить, как-то не выходит. Как-то не выходит и выбитое, закрытое фанерой стекло вставить. «Ты выбила, ты и вставляй», — назидательно говорит Любке Игорь. «Драться будешь — и остальные выбью», — сердито отвечает Любка. Поспорят они, поругаются и дальше живут с разбитыми окнами, с заросшим огородом, с выломанными досками у палисадника, с осуждающими взглядами соседей.

У Игоря была семья, но год назад жена ушла от него, забрав детей и выделив ему комнату, в которую он и привел Любку. Недружно жили они с Любкой, то выгонит Игорь ее, то снова примет. Что-то все же держало их рядом, не давая расстаться. Может, что-то родственное чувствовали они друг в друге или просто вместе заглушали тревогу своей неразумной жизни, как заглушал ее дрянной спирт, на который они перешли. Хотя и принял ее Игорь, но пить они не перестали. Смутно представляемую трезвую жизнь они отложили на далекое потом. И