Наследие противоречий. Истоки русского экономического характера - Никита Кричевский

Через несколько лет, во время Второй мировой войны, Хайек, скорее всего незнакомый с взглядами Чаянова, произнесет практически то же самое, правда, не столько об экономических отношениях, сколько о вещах: “Ныне все без исключения общественные науки изучают то, как ведут себя люди по отношению к окружающей их среде – другим людям и вещам… Возьмите такие понятия, как инструменты, продукты питания, лекарства, оружие, слова, предложения, средства общения или акты производства или любой конкретный пример из этого ряда… Нетрудно убедиться, что все эти понятия (что верно и для более конкретных случаев) отсылают нас не к каким-то объективным свойствам, которыми обладают вещи или которые наблюдатель может в них обнаружить, но к мнениям по поводу этих вещей, которых придерживаются какие-то другие люди. Такие объекты вообще невозможно определить в физических терминах, потому что здесь нет никакого единого физического свойства, которое должно было бы быть у каждого представителя того или иного класса. Эти понятия есть не просто абстракции вроде тех, что мы используем в любой естественной науке; они абстрагированы от всех физических свойств вещей как таковых”6.

Возможно, подход, предложенный Чаяновым, кому-то покажется неоптимальным, тем более что согласно экономико-теоретическому мейнстриму, “рынком игнорируется все, что не имеет стоимостного выражения”7, однако такой путь позволяет открыть новую страницу в изучении мотивационной составляющей русского экономического этоса, весьма и весьма далекой от локальной экономической цели получения прибыли, извлечения коммерческого дохода, чем, собственно, и объясняется появление Чаянова и его воззрений в данной книге. К тому же с точки зрения психологии к объективным индикаторам благополучия относится достаточно широкий спектр социально-экономических показателей, и в первую очередь: а) материальный достаток, б) социальное положение и в) профессиональная занятость8, где доход, конечно же, значим, но, что называется, “один из”.

Вернемся к моральной экономике, нацеленной не столько на получение прибыли, сколько на доставление средств существования членам семейно-трудового крестьянского хозяйства. При этом будем иметь в виду, что в эпоху Екатерины II крестьянство составляло до 95 % российского населения, а согласно переписям 1897 и 1926 г. доля сельского населения России оценивалась, соответственно, в 85 и 82 % от общей численности населения. Менталитет за столь короткий отрезок времени, прошедший с начала урбанизации, существенно не меняется. Собственно, многие ментальные черты, свойственные не только прошлому и позапрошлому векам, но даже русскому Средневековью, по-прежнему аукаются в общественно-экономическом поведении наших современников. Еще одно ограничение: мы говорим о русском менталитете, а не о “локомотивах” устойчивого экономического роста, поскольку очевидно, что в современных условиях ни сельское хозяйство, ни аграрии с их небольшими доходами в отрыве от прочей экономики (в первую очередь от сферы услуг) служить ключевыми “двигателями” развития экономики не могут.

Согласно выводам Чаянова и его коллег по организационно-производственной школе, для крестьян “в трудовом земледельческом хозяйстве нормы напряжения труда значительно ниже его полного использования… А.Н. Челинцев в Тамбовской губернии наблюдал колебания в использовании рабочего времени (за вычетом праздников) у мужчин от 37 до 96 %, у женщин – от 15 до 55, у полуработников – от 8 до 40 %”. Чтобы было понятнее, что такое напряжение труда, Чаянов приводит эмпирические данные годовых затрат труда на одного работника по 25 обследованным хозяйствам Волоколамского уезда, по которым среднее количество затраченных в году рабочих дней на сельскохозяйственные работы составляет 118,1 (от 48,5 до 190,9 дня), на промыслы – 13,7 (от 0 до 58,8), всего – 131,8 (от 78,8 до 216,0) рабочих дня в году (за вычетом воскресных и праздничных дней, не совпадающих с воскресными). Разумеется, от региона к региону показатели разнятся (например, аналогичное исследование, предпринятое к трехсотлетию дома Романовых в Красноуфимском уезде Пермской губернии, дало цифру в 48 % от максимального годового лимита трудовых ресурсов)9, больше того, в периоды весенне-летних полевых работ или зимней молотьбы рабочих рук не хватало. Однако хочу предостеречь читателя от чрезмерного погружения в крестьянско-трудовую сторону вопроса, поскольку речь идет, напомню, не о перспективных видах экономической деятельности, а о менталитете русского человека.

Таким образом, “располагая резервами для увеличения собственного производства и для получения доходов на стороне, крестьянское хозяйство только в экстремальных обстоятельствах могло подвергаться суровой депривации”10, или лишению (существенному ограничению) возможности удовлетворения необходимых жизненных потребностей, поскольку имело значительный объем неиспользуемого трудового ресурса. Кроме того, стремление минимизировать негативные последствия наступления риска “экстремальных обстоятельств” (неурожаев, падежа скота, эпидемий, воровства, грабежей и пр.) находит свое выражение в желании русского крестьянина оказаться под крылом более сильного: господина, монастыря, государства. Другим инструментом минимизации этого риска является формирование заначек и общаков на все тот же “черный день”.

“Для измерения давления потребительских запросов, – пишет далее Чаянов, – мы воспользовались коэффициентом, определяющим собою соотношение числа потребительских единиц хозяйства с числом его рабочих сил, говоря иначе, величиной отношения числа едоков к числу работников (е/р). Группируя по высоте этого отношения бюджетного обследования хозяйства, мы получим следующие цифры годовой продукции (чистой) работника” (табл. 2.1).

Важное уточнение: здесь и далее в книге мы не будем зацикливаться на специфических личностных характеристиках населения российских регионов, по умолчанию предполагая, что некоторые незначительные различия в ментальных чертах, обусловленные предшествующим развитием той или иной территории, сословным составом жителей, да даже природно-климатическими особенностями, все же присутствуют.

Таблица 2.1

Источник: Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство: избранные труды / Редкол. сер. Л.И. Абалкин (пред.) и др. – М., 1989. – С. 240.

Проанализировав эмпирические данные, Чаянов приходит к выводу, что “при прочих равных условиях крестьянский работник, стимулируемый к работе потребностями своей семьи, развивает тем большую энергию, чем сильнее давление этих потребностей. Мера самоэксплуатации в сильнейшей степени зависит от степени обремененности работника потребительскими запросами своей семьи. Сила влияния потребительских запросов в данном случае настолько велика, что в целом ряде районов под давлением нарастающего потребительского запроса работник развивает свою продукцию в строгом соответствии с нарастающим числом едоков и объем хозяйства семьи зависит всецело от числа едоков, а отнюдь не от числа работников… С другой стороны, затраты энергии сдерживаются тягостностью самого труда, и чем тяжелее труд по сравнению со своею оплатою, тем на более низком уровне благосостояния останавливает свою работу крестьянская семья, хотя часто для достижения и этого пониженного уровня ей приходится делать большие усилия”.

Степень самоэксплуатации, по Чаянову, устанавливается соотношением между мерой удовлетворения потребностей (которые, как известно, у всех разные, объективно, по числу нетрудоспособных членов семьи, и субъективно, по потребительским запросам) и мерой тягости труда. Зависимость, как следует из данных табл. 2.1, действительно строгая – чем больше в хозяйстве (семье) едоков, тем больший объем продукции вырабатывает работник.

Далее Чаянов сравнивает русский экономический менталитет с протестантским (табл. 2.2): «В соответствии с приведенными русскими цифрами интересно отметить соответствующий подсчет по бюджетам города Гамбурга, заимствованным из работы “Erhebungen von Wirtschaftsrechnungen minderbemittelter Familien im Deutschen Reich” (Berlin, 1909), в которых увеличение обременения работников едоками ввиду ограниченности возможного расширения заработка рабочего выразилось не столько в расширении его продукции, сколько в сокращении уровня потребления» (здесь курсив мой. – Н.К.).

Таблица 2.2

Источник: Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство: избранные труды / Редкол. сер. Л.И. Абалкин (пред.) и др. – М., 1989. – С. 240.

Сравним “гамбургские” данные с “волоколамскими” (табл. 2.3), обратив особое внимание как на возрастание в хозяйствах Волоколамского уезда общего объема продукции на одного работника, так и на увеличение занятости (числа рабочих дней) по мере прибавления числа едоков.