Удача леди Лайзы - Энн Бэрбор

Происхождение Джайлза было безупречным. Более того, оно было блестящим. И его состояние, пусть и не самое большое, многим внушало настоящую зависть. Его семья владела процветающим имением в Лестершире и еще множеством мелких поместий, разбросанных по всей стране. А очень богатый дядюшка публично назвал Джайлза своим любимцем. Он дал ясно понять, что племянник будет самым щедрым образом упомянут в его завещании. Неудивительно, что миледи Бернселл постоянно подталкивала свою старшую дочь к Джайлзу Дэвентри.

— Мой галстук криво завязан?

— Ч-что? — спросила недоуменно Лайза.

— Или, может, у меня на лацкане пятно? — в голосе Джайлза была ирония. — Наверняка в моей внешности есть какой-то изъян, раз вы рассматриваете меня так пристально — хотя и недолго.

Она залилась краской и засмеялась.

— Я просто думала — как мне повезло, что у меня есть такой друг, мой дорогой.

Джайлз тяжело вздохнул.

— О да, это я — славный добрый старина Дэвентри, друг всему свету, вот только некому назвать меня «любовь моя», — проговорил он в шутливом отчаянии.

Лайза напряглась:

— Джайлз, вы не…

— Правильно. Нет. Я не собрался в очередной раз просить вашей руки. Как вы уже, наверное, заметили, я решил ограничить себя и делать это не более двух раз в неделю.

Лайза засмеялась:

— Джайлз, как это вам удается быть таким нелепым и таким…

— Милым? — спросил он с надеждой в голосе. — Да еще и таким любящим?

— Это вовсе не то, что я имела в виду, — ответила она строго. — Хотя я тоже люблю вас — как дорогого-дорогого друга.

Джайлз отвел душу еще одним вздохом.

— Надо понимать, что я должен этим удовольствоваться? Я не унываю, вы же знаете, и не собираюсь сдаваться, и хотя я и на волоске от того, чтобы превысить свои собственные, введенные не от хорошей жизни ограничения, я не намерен докучать вам прямо сейчас. Кстати, в следующий вторник вы можете ожидать услышать побольше на эту тему. Смотрите туда! Ей-богу, надвигается леди Кардоуэр. Ну и вид у нее в этой шляпе!

Оставшаяся часть поездки прошла в такой же легкой беседе. С приближением часа променада парк стал заметно наполняться модными экипажами.

Раскланиваясь с приятной улыбкой с друзьями и знакомыми и время от времени вливая свою свежую струю в невесомый поток ни к чему не обязывающей изящной болтовни, журчащий возле ее ушей, Лайза с удивлением обнаружила, что она ухитряется одновременно блуждать в лабиринте своих собственных мыслей. Снова и снова она оживляла в памяти короткие минуты, промелькнувшие на Беркли-сквер, когда ее рука коснулась руки Чада и мир, казалось, сошел со своей привычной орбиты. Его образ прочно занял место между нею и Джайлзом. Казалось, она может протянуть руку и на ощупь проследить каждую новую черточку в его лице или ощутить мягкость так хорошо знакомых ей волос. Она стиснула руки на коленях. Как могло такое случиться? За шесть лет, прошедших с того дня, как она запретила себе думать о разлуке с Чадом, она нашла свой собственный путь в жизни. Она научилась ценить свою независимость. Она стала заметным членом общества — а в некоторых отношениях даже слишком заметным, — широкий круг ее друзей включал в себя кое-кого из числа самых влиятельных людей этой страны.

Лайза одарила улыбчивым приветствием двух дам, приближавшихся к ней в городском экипаже, и откинулась на подушки фаэтона. Какая же она все-таки смешная! Что, собственно, произошло? Это был просто шок, вызванный неожиданностью их встречи. Чаду Локриджу нет места в ее хорошо налаженной жизни. Лайза решительно тряхнула головой. Нет, она не позволит, чтобы что-то изменилось в установившемся распорядке. Пусть он оказался ее соседом, и им, ясное дело, придется часто сталкиваться на вечных званых обедах, балах и раутах, которыми только и живет высший свет. Но больше ему никогда не удастся лишить ее душевного равновесия.

«Я освободилась от него», — твердо сказала себе Лайза.

Но тогда почему его образ неотвязно плывет рядом с ней и носится у нее перед глазами со своей ироничной улыбкой?

Глава 3

Несколько дней спустя Чад, только что принявший ванну, стоял в своей туалетной комнате, а Рави Чанд протягивал ему белоснежную рубашку.

— Я знаю, вы хотите всех поразить сегодня вечером на балу, сахиб, — проговорил его слуга на своем родном наречии. — Вы наденете турецкий жилет из атласа? С этими… как это… кармашками для часов?

Чад вздохнул. Что и говорить, Рави Чанд был ему просто неоценимым помощником, но как камердинер оставлял желать ох как много лучшего.

— Нет, думаю, лучше узорчатый шелк, — ответил Чад на том же языке. — И с одним-единственным кармашком — вот здесь.

Глядя на выражение лица Чада, индиец нахмурился.

— Я вас разочаровал, хозяин. Нет, не нужно, — продолжал он, когда Чад протестующе поднял руку. — Я и сам знаю, что из меня не выйдет камердинер для джентльмена. Вы как-то сказали, что хотели бы кого-нибудь нанять. Вы уже начали присматривать подходящего?

— Нет, — Чад усмехнулся. — Но займусь этим непременно.

Он сел за туалетный столик, держа в руке свеженакрахмаленный шейный платок. Оставалось только завязать его вокруг шеи в простой узел галстука. Но Чад медлил. Он сидел неподвижно и озадаченно смотрел в зеркало. Перед его глазами на стекле начал проявляться женский образ — с золотистыми волосами и глазами фиалкового цвета. Свежие полные губы дразнили его в улыбке.

Чад улыбнулся видению с легкой гримасой. Да, давно прошли те времена, когда Лайза Рашлейк стала бы манить его обещающим взглядом. Самое большее, на что он может теперь надеяться, — это светская любезность, да и этот тон она не выдержала до конца во время их встречи несколько дней назад.

Он мигнул, и его собственное отражение подмигнуло в ответ, глядя на него саркастически. Он подумал, будет ли она вечером на балу? Он видел ее лишь однажды после их неожиданной встречи на Беркли-сквер. Оба они одновременно вышли из своих домов, и ее короткое «Доброе утро!», когда она садилась в свой экипаж, прозвучало так, словно он был докучливым незнакомцем.

Он пожал плечами. Чего он мог еще ждать? Если быть честным перед собой, его собственное приветствие тоже не было верхом любезности. Может, оно даже мало чем отличалось от грубости. Но, слава Богу, он увидел ее, по крайней мере не чувствуя ни малейших признаков гнева. А ведь как долго одна мысль о ней могла всколыхнуть в нем целую бурю разных чувств — и боль, и горечь, и тоску, и ярость… Комок желчи подступал к его горлу, как ни старался он совладать с собой, и долгие месяцы после отъезда в Индию лишь пустота изредка приходила на смену оплакиванию его утраченных иллюзий.