Сокровище пути (СИ) - Иолич Ася

Верделл хватался за голову, и его загорелая кожа становилась бледнее.

– Кирья, давай не будем больше гадать, – сказал наконец он, когда олени принесли их к восточной кромке леса. – Я уже весь извёлся, а у тебя слишком богатая фантазия. Давай не будем.

Аяна посмотрела на него и задумчиво кивнула. Вчерашний день уплывал по реке, а тот, в котором они узнают точно, где её сестра, был ещё очень, очень далеко.

Он и сейчас был всё ещё очень далеко. Сейчас здесь была только степь.

Степь была рядом с Аяной, вокруг неё, над ней, под ней, в её ушах, глазах, волосах, на её коже, как море, принявшее её в объятия. Степь заполняла собой весь мир, всё существующее. Она действительно была как море, но вместо воды тут раскинулись бесконечные просторы шелестящих, сплетающихся под ладонями ветра трав и ковылей, пёстрых незнакомых ароматных цветов и диких злаков. Треск несмолкающих кузнечиков сменялся звенящим бодрым пением птиц, потом однообразным шелестом дождя, и снова и снова кузнечики и сверчки заводили свою бесконечную трескучую монотонную мелодию посреди тёплого запаха полыни и мокрой, прогретой солнцем земли. Степь не смолкала ни днём, ни ночью, голоса дневных птиц сменялись голосами ночных, Аяна плыла, покачиваясь, в повозке по этому тёплому, ароматному безбрежному морю, засыпая и просыпаясь в его объятиях.

12. Я не смогу забыть

Прошло уже три недели, как они в спешке покинули Хасэ-Даг, и Айдэр разрешила ей потихоньку вставать и ходить вокруг повозки.

– Айдэр, а как скоро я смогу сесть в седло? – спросила Аяна. – Верхом мы будем больше проходить за день. Вы же нарочно едете медленно, чтобы не растрясти меня, верно?

– Куда ты так торопишься, милая? – спросила Айдэр, склоняя голову к плечу. – замедли своё движение. Направь его с пониманием, иначе оно унесёт всё, что дорого тебе. Ты в этом движении, а оно - в тебе. Сядь. Услышь, что говорит тебе степь.

Аяна садилась и пыталась понять, что же надо сделать, но у неё не получалось. Ей казалось, что вот-вот она поймёт, но запевшая рядом птица или застрекотавший кузнечик сбивали её с мысли, и она снова начинала беспокойно грызть нижнюю губу или ноготь.

– Айдэр, я знаю, что это за движение. Это нетерпение подгоняет меня. Оно как будто подталкивает меня в спину, если я вдруг замедляюсь. Я иду, чтобы отыскать двух людей, которые очень дороги мне. Что я могу сделать?

Айдэр пожала плечами.

- Рано или поздно всё прояснится. Ты должна беречь себя, иначе кто отыщет их? Но сначала обернись вокруг, милая. Может быть, кто-то из близких ищет тебя?

Аяна не обернулась. Она и так знала, кто искал её.

На вечернем привале у озерца она подошла к Верделлу, который сидел у костра. Он привычно опустил было глаза и хотел уйти, но Аяна села рядом с ним и обняла его за плечи. Он напряжённо замер, потом выдохнул и опустил голову ей на плечо, и на рубашке, там, куда он уткнулся, начало расплываться мокрое пятно.

Где-то в груди защемило, она обхватила голову Верделла и крепко прижала к себе. Он тихо плакал, вздрагивая.

– Почему ты не сказала мне, кирья? – сказал он, когда они лежали на цветных войлоках на повозке и слушали в отдалении вой маленьких степных волков. – Почему не сказала, что носишь его дитя? Почему?

– Сначала я не знала об этом. Не была уверена. Я думала, что от долгой дороги моё тело устало. Я поняла это точно только в середине леса, когда ты принёс ту птицу с зелёным горлом, я почувствовала запах её крови, и мне захотелось съесть её сырой. Он говорил, что у него не может быть ребёнка. И я сама долго не могла поверить. А потом поверила, но боялась, что ты станешь уговаривать меня вернуться. Потому что мы всё ещё ближе к долине, чем к Ордаллу. А ещё я сама испугалась, и не хотела пугать ещё и тебя.

– Я теперь не смогу сказать тебе, стал бы я тебя уговаривать. У меня это всё в голове не укладывается. Когда они перекладывали тебя на эту повозку, и я увидел кровь, знаешь, как я испугался? Я думал, что умру от страха за тебя. А потом кира Айдэр сказала, что в тебе дитя, и оно живо, и я испугался ещё больше. И теперь я тоже боюсь, боюсь ещё сильнее.

– Чего ты боишься?

Верделл помолчал, потом обнял её.

– Неважно. Всего боюсь. Мне невыносимо стыдно за это, но только тебе я могу сказать, что мне страшно. Больше бы я никому не признался. С тобой всё хорошо, и это главное.

– Тогда что тебя так гнетёт? Почему ты ходишь, как будто потерял что-то?

Верделл закрыл глаза. Он лежал так какое-то время, потом тихо сказал:

– Мы убили тех людей. Понимаешь, кирья?

Аяна лежала, и на неё словно навалились неподъёмной тяжестью воспоминания той ночи. Они будто выдавливали воздух из её груди, и ей стало трудно дышать. Она легла на бок и поджала колени.

– Да. – тихо сказала она. – Я думаю об этом постоянно. Я снова и снова слышу хруст его черепа. Я не смогу забыть об этом до конца жизни. И я не смогу забыть, как он прикасался ко мне.

Она помолчала.

– Помнишь, ты сказал мне однажды... Ты спросил, что у нас делают с человеком, который добивается любви девушки вопреки её отказу? Я тогда не поняла тебя, а потом поняла, и мне стало страшно. Меня затошнило от липкого, холодного страха. Но там меня не тошнило. Я сначала испытала страх, а затем меня поглотила ярость. Я была как зверь. Я бы убила его ещё раз, если бы могла. Мне страшно за такие мысли, Верделл. Что у вас делают с такими людьми, как они?

– Их ссылают на каторгу. В рудники или на другие работы. А убийц могут казнить, если признают, что их вина не может быть искуплена каторгой. Ты понимаешь, кирья? Мы убили двоих людей. Мы теперь убийцы.

– Но они вломились в нашу комнату и собирались забрать наше имущество, а потом... потом...

– А кто-то это видел?

13. Глубокий карман

Аяна запнулась на полуслове.

– У нас был такой случай, – сказал Верделл, – когда одного кира обвинили в убийстве человека. Тот убитый сам тоже был из кирио. Он пришёл к первому киру домой, и тот убил его. Был суд. На суде обвинители сказали, что убийца сам пригласил свою жертву, уже зная, что сделает дальше. Родственники убитого доказывали это всеми силами. Убийцу не казнили и не продали на каторгу только лишь потому, что его родня выкупила его. Но он говорил, что убитый им человек пришёл и угрожал открыть какие-то его тайны и требовал деньги, а когда кир отказался, полез с ножом. Убийца сказал, что лишь оборонялся, и это всё ужасный, нелепый несчастный случай. Но свидетелей не было. Он не смог это доказать.

– А кто говорил правду? – спросила Аяна.

– Я не знаю. Мне это неизвестно. Я знаю только то, что, если за нами придут, то могут сказать, что ты сама позвала этих людей, а потом убила. Такое возможно, кирья. Именно поэтому я сказал тебе бежать. И вообще, суд обычно выигрывает тот, у кого больше денег.

– Но это же нечестно!

– У нас нет свидетелей. Мы были там чужими, понимаешь? Два чужака приезжают в город и приглашают в свою комнату двух торговцев, которые как раз при деньгах после торга. Тот, кто сдал меня этим бандитам, не признается. Это мог быть торговец, разменявший мне деньги, или тот мужчина, который видел, как я передаю тебе кошелёк, или сам корчмарь, Парос. За этих двоих ублюдков могут свидетельствовать их родные и соседи, а за нас – никто. Кирья, мы здесь чужие. Хасэ-Даг, к моему удивлению, принадлежит не Халедану, а болотному краю Олаве. Я не знаю их законов. Нам надо беречься.

– Я оставила там свои гребни и сапоги.

– Вряд ли тебя найдут по ним. Я вообще не уверен, что нас будут искать. Я не знаю. Мы на чужом материке, и мне здесь ничего не известно.

– А как у вас в Арнае ищут того, кто... ну, совершил преступление?

– Как обычно. Родственники пострадавшего или он сам приходят и приводят свидетелей к начальнику стражи. Они платят ему деньги и дают описание преступника. Он поручает это дело кому-то из своих людей.