Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок - Клаус Штикельмайер

Наверное, чтобы поднять дисциплину во время поездки, которая была для них лишь продолжением службы в Берлине, сценой, на которой, в жесткой военной атмосфере, они играли свою гордую роль, квартет «швайнехунде» (буквально — свинских собак, или собак, пасших стадо свиней, но также и воображаемое потомство диких свиней и диких собак) на каждой остановке, какой бы короткой та ни была, с начальственным видом приказывал нам, полудюжине парней, выйти из вагона и пойти туда, где рядом с путями были уложены тяжелые предметы — например, стальные тормозные колодки.

Стоя под открытым небом, в сумерках, а иногда и ночью, шесть парней получали приказ взять эти ржавые колодки по одной в каждую руку и приседать всем вместе, громко читая стишок — настолько примитивный, что он мог родиться у любого из четверых: «Я хочу и получу значок за танковый бой».

В школе вождения была в ходу более сложная версия приседания с речевками. Для нее нужно было шесть человек с руками, вытянутыми вперед на высоте плеча, — это упражнение не требовало держать тяжести, — которые приседали индивидуально, в очередности тактов шестицилиндрового двигателя 1–5–3–6–2—4, одновременно читая, что положено.

Шесть человек, пыхтящих в имитации клапанов рядного шестицилиндрового двигателя, составляли очень жестко работавший мотор. Ни один двенадцатирогий олень, как называли подписавшего 12-летний контракт на службу, не мог, так сказать, отладить шестерых рядовых независимо от того, включал он их на низкой, средней или высокой скорости. Но ни один «полупожизненный» и не искал совершенства; каждый раз он лишь хотел продлить подольше свой коронный номер — «кто тут начальник».

Для нас, рядовых, Лик был шагом вперед по сравнению с Гросс-Глинике. Унтер-офицеры были лучше воспитаны, чем в ГГ, а на смену базовой подготовке пришло вождение танков.

Здания школы, расположенные за чертой Лика, были на несколько лет старше однотипных танковых казарм конца 30-х, построенных дальше, в глубине Германии. Окрестности школы — Лик стоял в 650 километрах на северо-восток от Берлина — составляла открытая местность, что и требовалось для танковой школы. Волнистая равнина, известная как «дунайские волны», оборачивалась часами долгого тяжелого труда на лишенных башен PzIA, когда нужно было переключать пять передних и одну заднюю передачу ручной трансмиссии.

Я получил свое удостоверение водителя тяжелых гусеничных машин 30 апреля 1943 года — не в Лике, а в Гросс-Глинике, куда мы потом вернулись. Мне тогда еще не было восемнадцати. В 25-м танковом полку несколько молодых водителей, которых я знал, были отправлены в район Курска, в крупное танковое сражение, которое началось там два месяца спустя, в начале июля.

Фотографии показывают интересные вещи о жизни в Лике. Обратите внимание на небольшую рождественскую гирлянду, свисающую с потолка, и покрытую плиткой печку, видную самым краешком на фотографии, где 13 человек, включая меня, сидят в комнате казармы. А на другой фотографии четверо из тех тринадцати стоят у одного из учебных танков школы. Обратите внимание на советский стеганый кожаный танкошлем на инструкторе, сувенир с Восточного фронта.

Также обратите внимание на фото с PzIA, проезжающим мимо купы придорожных деревьев, смотровая щель водителя, прорезанная в деревянном лобовом щитке, сильно меньше, чем окно стоящего рядом инструктора.

Что до последней фотографии из Лика, заметьте, что на ней я сам, стоящий на крыльце караульного помещения.

Захваченная в Северной Африке почти новая британская ремонтно-эвакуационная машина, стоявшая без дела в углу одного из гаражей, не попала ни на одно фото. На немецких танковых базах можно было встретить невообразимое количество иностранного снаряжения и техники.

Поскольку я долго распространялся о жизни в танковых казармах в Гросс-Глинике и поскольку читателю понравится смена темпа, я решил вставить в военные истории рассказы о том, что делают механики-водители, или строить на них весь рассказ. Самое длинное описание такого рода, глава 14, озаглавлено «Ягдпанцер ГУ: как избежать отказа трансмиссии». Гораздо более короткая история в главе 11 называется «Пердящие водители танков».

Хотя я много пишу о вождении танков, еще больше я пишу о танковых пушках. Во всех следующих историях о танковых боях я башенный стрелок, не водитель.

О тактике вождения танков, которую преподавали в танковых школах вождения, рассказывается дальше, в соответствующем месте книги.

Глава 4

Год танковых казарм и промежуточные отлучки

Для меня большая часть 1943 года, после окончания школы вождения, прошла в режиме взад-вперед, потому что приходилось то и дело покидать казармы, чтобы снова в них вернуться. По крайней мере, дважды отсутствие достаточной продолжительности службы в казармах давало мне непрошеную отсрочку от Восточного фронта.

Первая отсрочка имела место, когда в казармах танкового полка в Эрлангене, в 20 км от Нюрнберга, меня стали донимать карбункулы. Одна особенно крупная группа из четырех штук выросла на пояснице, вызвав отек, который мешал правой почке, так что жидкость перестала нормально выводиться из тела. Приятели, когда увидели мои распухшие руки и лицо, решили, что казарменная еда сотворила со мной маленькое чудо. Я определенно набирал вес. Однако при нажатии пальцем на теле ненадолго образовывалась вмятина. Вскоре меня отправили, примерно на месяц, к урологам в военный госпиталь в Бад-Брюке-нау, курорте в 100 км к северо-западу от Нюрнберга.

В Бад-Брюкенау царили мир и покой, так же как в госпитале. Двое больных на палату, и много пустых палат. Много хорошей еды. В следующий раз я мог взять себе добавки, сколько хотел, только в следующем году, перед самой отправкой на фронт.

Мой сосед, обер-ефрейтор Герман Пазольд, более известный как Менне, был вечным живчиком — родом, кажется, из Эрфурта. Менне обхаживал медсестер, пока одна из них — крупная девица — не дала ему того, что он добивался, в одной из пустых палат на нашем этаже.

Поскольку в его очередном анализе мочи в избытке содержались сперматозоиды, у врачей появилось подозрение, что он проявил избыточную половую активность. Слухи разошлись вширь, и Менне был выписан до того, как смог повторить выброс живности в мочу. После отбытия Менне мы узнали, что крупная медсестра регулярно имеет половые сношения как минимум с одним из врачей госпиталя. Менне думал, что он, говоря словами избитого выражения, для женщин просто дар божий. Готов спорить, что он и дальше продолжал тут и там играть в донжуана.

Если подумать, Менне считал одним из своих главных свойств приятный тенор. По субботам, сидя в трактире в какой-нибудь деревушке в пределах пешего хождения от госпиталя, он, бывало, пропевал пару арий, рассчитывая, что за это трактирщик выставит ему бутыль вина. В этом был весь Менне — вино, женщины и песня.