2k66 - Андрей Баженов

– Вас интересует мое мнение?

– Да. Ведь никто из нас не лишен осознания того, что всякому терпению есть границы. – Хэнкс бросил быстрый взгляд в камеру, как бы обращаясь к зрителям. – Планета – наш дом, и наше первейшее дело – сохранить ее такой, какой она когда-то была. Такой же свободной, чистой и непорочной. Так скажите, товарищ Савин, имеем ли мы право на убийство матери?

Я отвел взгляд от Хэнкса и осмотрелся: в помещении было около пятнадцати человек, и все они смотрели на меня. Нет, никто не ждал моего ответа, и изображать интерес операторам и гримерам, в отличие от ведущего, было ни к чему. Они просто выполняли свою работу. И это до них я попытаюсь донести свое мнение? Посмотрим.

– А у людей есть альтернатива? – ответил я вопросом на вопрос.

– Что, простите?

Грубо сказал, но сейчас я им покажу. Увидят. Пожалуй, откажусь от пассива.

– Я хочу сказать, что загрязнение окружающей среды, конечно, ничего хорошего не несет, но как вы представляете себе мир, где человек отказался что-то менять вокруг себя?

– Нам дано представление мира, где не стремление расти покинуло людей, а где они просто решились поступить по совести. – Ведущий вновь взглянул в камеру. Будет по-прежнему придерживаться вежливого пассивного говора. И пускай. Он будет говорить пассивом, а я буду говорить правду.

– Что, простите? – ловко парировал я.

– Решились поступить, слушая свое сердце.

– А для этого нужно отказаться от разума?

Я знал, что за моей спиной расположен экран с бегущей строкой, но Боб Хэнкс смотрел мне в глаза, игнорируя это табло.

– Мы все должны понимать, товарищ Савин, что природой был создан идеальный мир. Земля, созданная Богом, не имела тех пороков, которые пришли на нее вместе с человеком. Да, Бог дал человеку жизнь, но он не просил человека лишать жизни мать всех людей и точно не рассчитывал однажды увидеть Землю такой, какой ее сделали подлые эгоисты прошлого. Другими словами, человек – гнусный паразит, на протяжении всего своего существования только и делавший, что разрушавший прекрасный мир. Людям ударило в головы желание увидеть себя героями и творцами, они решились выдумать долг существа разумного, забыв, что единственный смысл всякой жизни – любовь, необъяснимая и непобедимая.

Я не смотрел на него, а обратился к камере, к каждому зрителю, который мог меня услышать. Настало время высказаться, подумал я.

– Понимаете… если в существовании человека и есть смысл, то этот смысл – привносить новое. Человек только тогда оправдывает собственное существование, когда позволяет себе, вобрав все данное ему окружающим миром, изменить его. – Я оглянулся по сторонам, захотев оценить произведенное впечатление, но было слишком рано. – Какой смысл жить, если конечным итогом любой жизни становится новая жизнь? Процесс ради процесса не имеет никакого значения и не приносит результата. Я не говорю, что продолжение человеческого рода бессмысленно, потому что только этот процесс придает значение любой деятельности человека, что направлена на улучшение качества жизни последующих поколений.

– Вот это да! А ваш настрой радикален. Неужели вы смеете отрицать смысл жизни?

Отрицать не моя характерная черта, старикан.

– Ни в коем случае, – улыбнулся я ведущему. – Я лишь утверждаю, что не остается никакого смысла существовать, если из года в год мир вокруг нас остается прежним. Даже не так… Если мы будем бездействовать, оставляя все прежним, этот мир нас уничтожит.

– И почему же?

– Потому что миру несвойственно стоять на месте.

– Именно! Точка соприкосновения все-таки нашла нас, верно? —

Хэнкс поднял брови, по-дружески улыбнулся и наклонился ко мне, из-за чего его костюм приобрел некрасивую мятую форму. – Окружающий нас мир силен, и мы не имеем права этого не признавать. Как становится очевидным для вас, дорогие друзья, даже самые отчаянные индивидуалисты считаются с природой.

– Мы ее покоряем!

– Какое смелое и глупое заявление! Вздор!

Сказав это, ведущий в очередной раз бросил игривый взгляд в объектив. Скорее всего, он искал поддержки у зрителей, хоть вовсе и не сомневался себе. Хуже всего было то, что он ее найдет. Открыто споря с Бобом Хэнксом, я пытался не перейти на крик. Это не мой метод.

– Вздор – это кричать, что все идет по какому-то неведомому плану, падая с обрыва. Нам даны руки и ноги, чтобы преодолевать силу тяжести. Нам дан разум, чтобы преодолевать силы природы.

– Товарищ Савин, давайте не будем углубляться в такое…

Кто-то подошел к ведущему и заговорил с ним, но я не обратил на это внимания. Должно быть, все пошло не так, как предполагали составители программы, и причиной тому стали мои действия. Несмотря ни на что, никто больше не пытался меня остановить.

– Скажете, что люди сегодня разрушают дивный мир, построенный Богом? Не смею противиться! Посмотрите вокруг: мы живем на руинах былой цивилизации, и лишь единицы из нас решаются создавать и творить, а не паразитировать на созданном людьми прошлого. Сегодня усилие что-то изменить равнозначно поражению, а любое поражение влечет наказание. Никакого поощрения труда – одно лишь угнетение успеха. За последние тридцать лет не появилось ни одного стоящего изобретения, которое сделало бы человеческую жизнь лучше. Вы говорите, что эволюция не является целью существования, ведь она якобы приносит лишь горе и разрушение, а я считаю, что движение должно и может быть направлено в лучшую сторону. Стагнация всегда предшествует краху. Наше общество уже десятки лет живет в атмосфере всеобщей любви, равноправия и взаимопомощи, отказавшись от прогресса, назвав его «бессмысленным и разрушающим баланс». И чего мы добились за эти годы?! Неужели сегодняшнее положение дел можно назвать прекрасным? Посмотрите по сторонам! О наступлении антиутопии в газетах не напишут!

Вставить в выступление заголовок той брошюры, подумал я, будет данью уважения к ее создателю.

– Только тот обречен на страдания, кто верит, что их заслуживает. У нас всех есть выбор: жить или сдаться и погибнуть. Мы вправе не остаться последним поколением людей на Земле, и обязаны этим правом воспользоваться. Сплотившись, направив все усилия на самозащиту, мы можем дать будущее себе и своим детям. Все зависит от нас самих…

У меня закончился воздух, и я посмотрел на оператора, который отошел в сторону и что-то обсуждал с помощником. Я увидел, что Хэнкс покинул помещение, а камеру отключили. Слева от меня стояли трое парней с дубинками.

– Что? Нет!

Подпрыгнув, я ударил одного из них и попытался выхватить из его рук дубинку, но она упала на пол. Миновал кресло через спинку и попытался бежать, и верзилы тут же на меня набросились, повалив лицом на ковер. Я отключился.

***

– Георгиев!

– Смею быть!

Юрий мигом обернулся и увидел полковника Дуань, главу Государственного отдела бдения. Сегодня этот высокий грузный южанин сменил свой обычный дешевый деловой костюм на столь же дешевый свитер, выглядывавший из-под старой кожаной куртки. Хоть служащим Госотдела бдения форма и не полагалась, для старшего лейтенанта стал неожиданностью наряд начальника. Позади полковника стоял растерянный щекастый парень лет восемнадцати с виноватым видом.

– Юр, разве тебе не передали мой приказ занять место внизу?

– Так точно, товарищ полковник. Передали.

Юрий Георгиев взглянул на дорогу, проходившую двадцатью метрами ниже места, на котором он стоял. Служащие ГОБ находились на втором уровне Первого Автономного городского сектора, а широкая улица, по которой предстояло продвигаться кортежу министерства, – на первом. В этом месте вертикальные уровни срезались подобно ступеням-ярусам, уходя вниз, к первому.

– Так почему же ты здесь, сынок?

– Пусть вас не смущают обстоятельства… – Юрий замялся. Говорить пассивом у него выходило плохо. – Смеете ли понять, товарищ полковник… Силы побудили меня осмотреться, и, несмотря на то, что мне передали ваше распоряжение…

Двадцать четвертого ноября 2066 года в Столице чествовали министра зарубежных дел, вернувшегося из длительной и невероятно опасной поездки к границе с Азиатской пустошью. Там он должен был провести переговоры с некоторыми лидерами банд и оценить состояние армии Всеобщего Государства. Этот важный день был расписан (телевизионщиками, в том числе), еще когда он покидал город, в мае.

– У меня не вышло не прийти сюда.

Юрий начал сам не себя злиться, потому что за двадцать три года жизни так и не научился складывать слова в предложения так, как это требовалось в общении с высокопоставленными личностями.

– Так получилось.

Дуань вскинул левую руку вверх, тем самым приказывая старшему лейтенанту замолчать. «Нужно повиноваться», – напомнил себе Юрий. Он уже и сам успел пожалеть, что позволил себе покинуть пост, так надо еще и от полковника выслушивать упреки.