2k66 - Андрей Баженов

«Чем больше имеешь, тем с большей жадностью стремишься к тому, чего у тебя нет».

Мне не раз приходилось слышать, что я не тот, кем себя считаю. Люди, отказавшиеся признавать существование личности, назвали человечество единым организмом. Меня же они назвали устаревшей моделью человека прошлого, неприспособленной к жизни в мире духа. Слишком материальный, часто говорили мои враги, утверждая, что я – властолюбивый богатей, которому нужно только влияние. Некоторые смотрители Всеобщего Верования нарекли меня ложным пастырем. Мол, я стараюсь сбить всеобщан с истинного пути к Господу. Они всегда называли меня человеком, который не готов к изменениям, не готов к росту и осознанию незначительности жизни. Быть может, я и не готов умирать! Я не хочу быть готовым сдаваться. Способен показать им их же ошибки. Я им еще покажу.

Я расположился на заднем сидении дешевого электромобиля, арендованного для меня Вторым Всеобщим каналом. Проезжая по улицам рушащейся на глазах Столицы, я был занят мыслями о том, что сегодня никто и не пытается помешать городу превратиться в пепел. Люди будто… сдались. Беспомощность называют испытанием, прохождение которого достойно уважения. Уважения, которое своей ценностью может перекрыть саму важность попытки побороть беспомощность. Уметь смириться с поражением важнее, чем уметь побеждать. Я подумал, что это больше похоже на оправдания, нежели на размышления здорового человека. Разве могут двигаться в лучшую сторону люди, отрицающие пользу прогресса, который хорош по своему определению? Прогресс. Если они против экономического, технологического или любого другого прогресса, то они, выходит, против развития в любом виде. Если же они против развития, то, судя по их же словам, «необузданная» сила природы скоро сотрет в порошок не только Столицу Всеобщего Государства, но и все человечество. Если подумать, они и не против.

Мы замедлились: все три полосы движения были скованы одной пробкой. В центре Четвертого Автономного жили все состоятельные граждане Столицы. Треть всех электромобилей Всеобщего стояли в пробке. Их не было много, но из-за частых вмешательств дилетантов в работу Надсистемного контролера движение в Столице сегодня организовано ужасно.

– Мы можем двигаться быстрее? – спросил я у водителя.

– Зачем? Не беспокойтесь, поездка оплачена, – лениво пробормотал он.

– Нет никаких объездных путей?

– Вы что, самый умный? Говорю же…

Я вышел из такси и направил по тротуару в сторону телестудии. В воскресный вечер двадцать первого ноября снег падал в виде огромных хлопьев, которые таяли, приближаясь к асфальту. Уровнем ниже, как я понял, располагалась котельная или что-либо еще, способное нагревать поверхность земли. В лучшем для проживания Секторе Столицы запах дорогих духов смешивался с вонью из канализации.

– Мы все в ловушке! – прохрипел старый бородатый нищий, встретившийся со мной взглядом. – И ты тоже! Я видел тебя в газете… Думаешь, ты спасешься, раз такой богатый?

Я остановился и посмотрел на него. Казалось, бродяга хотел произвести впечатление на меня своими словами. Хоть они и не стали для меня открытием, я услышал их в нужное время. У него получилось удивить меня.

– Ага, ты все правильно понял! Богу нет дела до твоего состояния, твоей машины или твоего титула, потому что мы все одинаково ничтожны перед ним! Для него мы, в первую очередь, дети своих родителей. Из-за этого мы должны поплатиться за грехи прошлого. Покайся! Худший представитель человеческого рода!

Я презирал его, но не мог оторвать глаз от нищего, символизировавшего для меня в этот момент всех граждан Всеобщего. Разве могу я стоять на месте, когда пятьдесят миллионов человек ждут помощи? Возможно, даже не все из них знают, что она им нужна, но это не оправдывает мое бездействие. Я должен высказаться. Обязан донести до людей свои мысли, чтобы дать им шанс встать на мою сторону. Они имеют право слышать не только то, что говорит Народная партия. Они должны услышать правду.

– По-твоему, я – худший из людей? – спросил я из интереса.

Неожиданно для самого себя я заметил плотную корку на лбу бродяги. Коричневые оспенные язвы покрыли кожу человека вдоль линии роста волос. Такая же сыпь виднелась и на ладонях. Я отшатнулся от нищего и пожалел, что вообще с ним заговорил. Отвратительно. Не пройдет и двух дней, как он весь покроется язвами. В течение недели наступят бред или даже судороги, а через десять-пятнадцать дней он умрет.

По словам Народной партии, натуральная оспа всегда была неизлечима, и всегда от нее умирали люди. Я же слышал, что вспышка началась в тридцатых в результате утечки вируса из исследовательской лаборатории. Рассказавший мне это медик утверждал, что инфекцию победили еще в двадцатом веке, а до войны не уничтожили лишь в научных целях. Если его слова правдивы, человечество сделало шаг назад в развитии, позволив старым бедам вновь взять над собой контроль.

– А как же! – отозвался нищий. – Ты ведь творец? Никакой ты не творец! Ага! Когда нормальные люди поняли, что настало время замолить грехи, ты пошел по пути преступников, которые завели людей в эту яму. Не оправдывайся! Не говори, что тебя папаша таким сделал! Ты же у нас личность? Савин! – Он прокричал мою фамилию как оскорбление. – Я тебя ненавижу! Покайся, чтобы Бог тебя простил! Тебе не избежать смерти, так подготовься к ней!

Именно таким и должен быть человек? Копошащаяся в мусоре куча дряблого мяса и есть достойный представитель человеческого рода?

Не слушая бродягу, я продолжил путь, оставив его позади. Он мне противен. Такой грязный, слабый, злой. Если что-то и могло сделать этот вечер лучше, то точно не спор с ним, решил я. Но нищий пошел за мной по пятам.

– И все пусть знают: человечество обречено! Мы умрем, потому что это заслужили наши предки, не считавшиеся с Богом! Мы умрем за них!

Шедшие нам навстречу полицейские обратили внимание на нищего, выхватили свои резиновые дубинки и, глядя на него, прошли по обе стороны от меня. Я невольно стал свидетелем избиения. Хотел закрыть глаза от отвращения, когда старикан упал в грязную лужу. Блюстители закона уложили человека лицом в грязь, нанеся несколько ударов по спине, щелкнули наручниками. Бродяга сначала дергался и кричал нечто невнятное, но быстро утихомирился.

Когда я оборачивался, собираясь идти в студию Второго Всеобщего, полицейские что-то прошептали нищему, и он, мотая головой во все доступные стороны, закричал:

– Господь все видит! И он нас не простит! Покайтесь! Покайтесь!

Я слышал стоны даже за пятнадцать метров.

– Нет! Не простит…

Должно быть, они продолжили избивать его, и это возымело эффект, так как через несколько секунд я услышал издалека другие слова бродяги:

– Ладно! Покайтесь, и Господь простит вас!

Елизаветинская улица – широкая дорога на третьем вертикальном уровне Столицы, с юга на север ведущая к канделябру высоченных небоскребов. Идя по ней, я вспоминал, как сам начал заниматься строительством. Как и все в наше время, я продолжил дело отца, но заниматься бизнесом – дело добровольное, и это был мой собственный выбор. Мог бы и отказаться. Конечно, шедеврам в этом мире места не осталось. Дома для нищих, храмы Всеобщего Верования. Мелковато как для меня, так и для всего человечества. Как бы то ни было, я бы никогда себе не простил, если бы позволил Народной партии или Фронту Семьи определять мою судьбу. Это не Бог сделал меня строителем, и не отец. Это я.

Построить что-нибудь с таким размахом уже никто не сможет. Лучшие инженеры, архитекторы (впрочем, как и врачи с экономистами) уже давно либо скончались, либо осуждены и распределены по колониям. Не глядя на факты, Партия всегда находила основания убрать неугодных ей людей, и почему-то всегда выходило так, что неугодные ей люди – лучшие представители человеческого рода. Специалисты исчезают в мире дураков, и вместе с ними исчезают знания. Люди возвращаются в палеолит, и единственное, что я им должен – не допустить этого. Даже если их будущее предопределено, я не позволю ему умереть.

– Внимание, граждане Столицы! Администрация города напоминает, что спуск на нижний уровень Четвертого Автономного городского сектора представляет опасность для жизни. Не посещайте первый уровень АГС-4.

Это позор. Теперь человек, покоритель мира, вынужден избегать контакта с собственным изобретением. Мне немного известно о Центральных компьютерах секторов Столицы, потому что подобного рода эксперименты нигде не проводились, кроме этого города, но я уверен, что целью этой перестройки не было запугать население или отобрать у жителей нижнего уровня их дома. В этом виновата не техника, а люди, спустя годы лишившие ее поддержки и позволившие ей выйти из строя.