Вот Человек ! - Николай Бондаренко

— Спасибо, — с благодарностью кивнул я парню.

— А мое имя Роб, — сказал парень. — Так меня звали когда-то друзья. Вот и познакомились.

— Может, перейдем на «ты»?

— Согласен, дорогой Человек, давай на «ты».

— Торжественный момент. Осталось лишь отметить.

— Что ж, — поддержал Роб. — В честь столь знаменательного события предлагаю доесть великолепные бутерброды. Таких я давненько не едал.

— Послушай, пойдем ко мне, — вспомнил я о своем особняке. — Может быть, найдется кофе.

— В крайнем случае запьем кипятком, — согласился Роб.

Мы пошли наугад, через парк, и Роб сказал:

— Видишь, вон мелькает та самая шляпа. Не отстает. Не нравится мне эта слежка.

— Не обращай внимания. Сейчас найдем мою резиденцию — и никто нас не увидит и не услышит.

— Ты забыл, у кого на службе, — печально сказал Роб. — Твой дом, я не сомневаюсь, насквозь прослушивается.

— Не может быть! — Предположение Роба неприятно меня поразило, я даже остановился.

— Не унывай. Это не самое худшее.

Сразу за парком мы увидели белый одноэтажный дом. Он, словно живое существо, призывно глядел на нас глазами-окнами сквозь высокую железную ограду.

Мелькнула и скрылась за углом знакомая черная шляпа. Мы с Робом понимающе переглянулись и направились к железной дверце в ограде. Ключ подошел и к замку, и к дверям дома.

— О, прекрасная вилла! — восхитился Роб.

Через небольшую прихожую мы попали в довольно просторную гостиную. Роб пристально стал осматриваться, а я заглянул в дверь налево и обнаружил хорошо оборудованный кабинет с библиотекой. Дверь направо привела в белоснежную спальню.

В кабинете зазвонил телефон. Никак не ожидал! Поднял трубку. Раздраженный голос Карла стал выговаривать:

— Сколько раз говорить, Чек. Я запрещаю приводить посторонних. Немедленно выпроводить и заняться делом.

— Меня никто не предупреждал…

— Не разговаривать! Выполняй!

— Хорошо, господин Карл.

Роб все понял, встретил меня проницательной улыбкой, но говорить не разрешил: приложил палец ко рту и кивнул на выход. Я закрыл дверь на ключ и повернулся к калитке, но Роб потянул меня в противоположную сторону. Оказывается, за домом был сад и в глубине его угадывался флигелек, по всей вероятности предназначавшийся для прислуги.

Флигелек оказался незапертым. В крохотной комнатушке тусклая лампочка осветила кровать на трех изогнутых ножках, четвертую ножку заменяло корявое, неочищенное от коры полено. Зато постель была аккуратно заправлена выцветшим тканевым одеялом. Рядом на столике нарядно блестела начищенная керосиновая лампа.

Минут пять, сантиметр за сантиметром, Роб исследовал комнату и все, что в ней находилось. Нет, ничего подозрительного не обнаружил и, похоже, успокоился, сбросил плащ. Снял с лампы стекло, чиркнул спичкой, поднес ее к фитилю и… задумался. В лампе не было керосина. Роб заинтересовался, стал осторожно вывертывать головку с фитилем. Что-то обнаружил, быстро вкрутил головку и понес лампу куда-то в сад.

Когда Роб вернулся, я спросил:

— Ты… разбил лампу?

— Зачем же портить добро? Она будет записывать шорохи вечернего сада. Наговоримся — внесем.

Я вспомнил о бутербродах, которые оставил в своей резиденции, и бросив Робу: «Я сейчас», припустил к дому. Едва вошел — засвербели телефонные звонки. Ничего, господин Карл, сегодня я принадлежу себе и могу обойтись без общения с вашей светлостью…

Рядом с прихожей обнаружил двери на кухню и в ванную. Заглянул в кухонные шкафы — пусто, открыл рефрижератор — то же самое. Набрал большую кружку воды запивать бутерброды.

Телефон свербил и свербил, настойчиво приглашая меня к господину Карлу. Нет, не хочу. До встречи, мой повелитель! Повернул ключ в двери — и звонки прекратились.

Роб, ожидая меня, сидел на кровати — стульев не было.

Увидев кружку с водой, он обрадовался, помог разложить на столе и нерешительно спросил:

— Можно? Только один глоточек?

— Пей сколько хочешь, принесу еще.

Роб благодарно кивнул и медленными смакующими глотками отпил из кружки.

— Божественный дар природы! Но я чуть-чуть. Бегать туда-сюда не следует. Ничего подозрительного не заметил?

— Нет. Только телефон надрывался.

— Господин Карл прекрасно тебя видит. Будешь работать под недремлющим оком.

— Точно. Но в чернильницу он меня не загонит.

Мы приступили к ужину, удобно усевшись рядышком, и я рассказал Робу про административно-бюрократический музей, о невиданной стеклянной гробнице в виде чернильницы, в которой заперты души сотрудников карловского учреждения. Мне казалось, Роб посмеется над уродливым изобретением господина Карла, но он нахмурился, помрачнел.

— Это, дорогой Человек, трагедия. Для тех людей, которых лишили человеческого призвания. А господин Карл — настоящий преступник.

Мне хотелось рассказать Робу о механизированных продовольственных складах, о светящихся точках на макете земного шара, обо всем, что увидел в карловском кабинете и в подземелье. Но я не решился на такое откровение: Роба, по существу, я совсем не знал. Я очень верил ему, но сейчас одного слепого доверия, казалось мне, было недостаточно. Вот узнаю его поближе — может быть, даже спрошу совета…

Роб сосредоточенно жевал, думая о чем-то своем.

— Сегодня мне повезло, — вдруг сказал он. — Встретил душевного, доброго человека, который и накормил меня, и напоил. Спасибо. Не то бы вернулся в свою подворотню насквозь голодный… Знаешь, где я ночую? В подвале одного заброшенного дома. Пробираюсь ночью, чтобы никто не увидел. Заметят — выкинут в два счета. Я даже тебе не скажу, где находится этот дом, — шутливо добавил Роб. — Не то сообщишь по простоте душевной господину Карлу.

— Что ты! Я бы и под пыткой не сказал.

— Признайся, ты загорелся желанием мне помочь. И завтра же хотел поговорить обо мне с господином Карлом. Ну, на предмет работы и прочего.

— Верно, — удивился я проницательности Роба. — Мысль такая действительно мелькнула.

— Ты рекомендуешь меня господину Карлу, ничегошеньки не зная обо мне. А уж господин Карл о моей личности осведомлен прекрасно. Во всяком случае, справки он наведет. Вот он и спросит: а как этого Роба найти? Ты сообщаешь мой, так сказать, адрес, и меня не только выкидывают из моей превосходной норы, но и отправляют туда, где я уже пребывал три года. Вижу, хочешь спросить, а где же пребывал три года и за какие грехи?

Роб настороженно прислушался, вышел в сад, молча постоял. Я хорошо понимал его действия и терпеливо ждал.

— Кажется, тихо, — Роб, вернувшись, легко сел рядом, и я приготовился слушать. — А грехи мои вот какие. Образ моих мыслей, мои желания не совпадают с образом мыслей и желанием власть имущих. Я антипод господина Карла. Социальный, общественный, нравственный, какой угодно! Я понял это давно, еще на студенческой скамье. По специальности я историк, хорошо понимаю ход общественного развития. А такие историки господину Карлу не нужны. Ему нужны бездушные лакеи, бессовестные лгуны, на худой конец — молчаливая рабочая скотина. Господин Карл боится нормальной, здоровой мысли, — потому что она против него, вот он и придумывает для ее уничтожения умопомрачительную муштру, тюрьмы да гробницы. А взгляни-ка в Карловские газеты — так изолгались — дальше некуда. И все-то нам угрожают, и все-то готовятся напасть… Военный бюджет раздулся так, что если лопнет — планету не пощадит… Вот я и попытался объяснить своим ученикам важность согласованных действий против тех, кто готовит войну. На следующий день после моих первых самостоятельных уроков меня просто-напросто уволили. Вначале я не очень-то огорчился, а потом понял, что такое не иметь постоянного дела. Первое время я как-то перебивался — то старики немного пришлют, то Элен, девушка у меня была, накормит. Старики и сейчас присылают, но этой мелочи едва хватает на два дня. Однажды, на пороге очередной голодухи, вышел я в город; не спеша присматриваюсь — не подвернется ли поденка. Навстречу шествие, плакаты требуют хлеба, работы. Естественно, я примкнул. Улицу вдруг оцепили, демонстрантов стали запихивать в крытые машины. Увернуться не успел — схватили и меня. Присудили три года… Как отсиживал срок — рассказывать долго. Скажу только: о мягком хлебе и свежей розовой ветчине мы и не мечтали… Да и теперь чудаки с сэндвичами попадаются не каждый день.