Честное рядовое - Евгений Юрьевич Лукин

тогда так не думали. Чай-то — он только на завтрак, а верблюжьей колючкой все бугры поросли.

— Этим самым отваром, — внушали нам, — в этих самых краях Александр Македонский спас свою армию от дизентерии.

Охотно верю. Этот мог.

— А как же узбеки горстью из арыка пьют? Сам видел!

— Сравнил! Они местные. Их вообще ничего не берёт.

Была у нас такая должность — «чайханщик». Запихивал он в бак эту серо-жёлто-зелёную колючую проволоку растительного происхождения, утрамбовывал — и варил. А мы подходили с фляжками, наполняли их горячим отваром и цепляли сзади на ремень. Тяжёлая, зараза, колотится, булькает. Особенно когда бежишь на позиции. Поначалу обжигает задницу. Остывает медленно, а остынув, быстро становится пустой.

Словом, кто-то однажды неудачно хлебнул из крана (из арыка — вряд ли) и свалился с чем-то весьма похожим на дизентерию. Потом слегло ещё несколько человек. Потом ещё. Начальство всполошилось. Из зальчика, что при штабе, срочно вынесли стулья, кафедру, спортивные снаряды, взамен понаставили раскладушек — устроили, короче, лазарет.

А меня как раз подстерёг в кабине лёгкий тепловой удар (тут снаружи-то сорок градусов в тени, а внутри ещё и раскалённая электроника). Старшина Володька Новиков говорит: «Отдыхай. Кем-нибудь заменю». Лёг, отдыхаю. И как назло зачем-то я кому-то понадобился.

— Где он? — спрашивают.

Сменщик с дурá ума рапортует в трубку:

— Заболел!

— Заболел?! Срочно в лазарет!!!

Меня тут же будят, отсылают к фельдшеру, и становлюсь я жертвой его бдительности.

А фельдшер наш тоже уникальный тип (собственно, других не держим). Вместе карантин отбывали. Как и ефрейтор Пипаш, родом с Западной Украины. Велик, необъятен, а головёнка маленькая. Между прочим, подобное телосложение — трагедия для новобранца. Норма подтянутости у нас такова: ремень надевается на голову, застёгивается под подбородком — и это считается максимально дозволенным объёмом талии. Я сам видел в карантине, с какой оторопью консилиум из трёх сержантов взирал на нашего будущего лекаря и не знал, что делать.

Теперь же, став фельдшером, Витя мог распускать ремень, как ему заблагорассудится: «салабон»-то он «салабон», а ну как справка кому потребуется! Мигом обрёл степенную неторопливость, власть почувствовал.

— Витя! — говорю я ему. — Это же перегрев!

— А если дизентерия? — вопрошает он.

И я госпитализирован. Правда, нет худа без добра: наконец-то выспался всласть. Вечером ставят градусник — 36,8. Помощник фельдшера пишет в талмуд: 38,6.

— Витя! — спрашиваю я, увидев запись. — Кто из нас идиот?

— Ты! — убеждённо отвечает он.

На второй день я сатанею. Угодивших в лазарет дразнят «пулемётчиками», а мне это очень обидно. Угрожаю побегом. Сосед справа настроен ещё решительнее: предлагает всем разом повеситься возле своих коек. Для смеха.

Самое забавное, что нам завидуют. Наиболее сообразительные «шнурки» один за другим пробираются окольными тропами к фельдшеру — и все с желудочными симптомами. Зал полон. Раскладушки кончились. И лопается терпение командира части: мы поголовно объявлены симулянтами и разогнаны по боевым постам. Лазарет ликвидирован.

Вполне допускаю, что именно так в здешних краях и спас свою армию от дизентерии Александр Македонский. А не только с помощью янтака.

Отрывок № 21

— Курил на посту? — неожиданно спрашивает меня лейтенант Паничев.

— Никак нет, — честно отвечаю я.

— А чего? Курева не было?

— Курево было, — отвечаю я ещё честней.

— А чего тогда? Спичек?

— И спички были. Коробкá не было.

— А о штык чиркнуть?

Смотрю на него с изумлением. Он снисходительно улыбается.

— Попробуй… В следующий раз…

Попробовал. Какая прелесть! Не знаю, насколько откидной штык «саксаула» (СКС-1) хорош в рукопашной, но спички об него чиркать — это что-то невероятное! Там вдоль клинка такая шероховатая ложбинка — никакого коробкá не надо.

И что бы ни говорил шибанутый рядовой Музыченко из первого огневого, всё-таки есть что-то светлое в нашем офицерстве.

Отрывок № 22

Иногда водовозка ломалась, и мыться приходилось в арыке вне дивизиона (запруды тогда ещё не было). То есть без самоволки всё равно не проживёшь.

Разумеется, я при первом удобном случае разгласил миф о царе Тантале — как тот стоял по горло в воде, изнывая от жажды, а напиться не мог: чуть наклонишься, вода уходит. Ребята были впечатлены. Они-то думали, «Тантал» — просто слово такое, а там, оказывается, вон что… Неужто нарочно так назвали?

Только никому ни звука! «Тантал» — наименование секретное, кодовое, посторонние лица его знать не должны. Но трудно, ох как трудно бывает подчас хранить военную тайну! В самоволке разговоришься с местными — спрашивают:

— Ребята, а вы где служите?

Замнёшься, конечно, смешаешься.

— Да тут недалеко… часть такая… Служим, короче.

— На «Тантале», что ль?..

Отрывок № 23

Армия учит жизни? Идите к чёрту!

За хорошее поведение и ударный труд вывезли нас пятерых на какой-то вечер в каком-то техникуме. И выяснилось вдруг, что минувшие полгода отучили меня от жизни напрочь.

Стою и оробело смотрю на танцующих. Ни ступить, ни молвить не умею. Отвык. Одичал.

То ли дело сержант Череменин! Этому — хоть бы хны! Нигде не пропадёт. Веселится вовсю: откалывает враскорячку шейк посреди зала (в Янгиюле ещё танцевали шейк!). Потом замечает меня оцепеневшего у стеночки, подходит.

— А ты чего стоишь?

— Толик, — растерянно говорю я. — Разучился… Не могу…

— Шейк не можешь? — удивляется он. — Ни разу, что ли, не видел, как Пипаш команду «На месте шагом марш» выполняет? Вот тебе и шейк!

Действительно, очень похоже…

А вот пониманию жизни армия, пожалуй, способствует. На «гражданке» идиотизм бытия скрадывается сложностью отношений. Размыт, расплывчат, зачастую прикидывается хрен знает чем: культурными традициями, моральными ценностями. На «Тантале» он бесстыдно обнажён, и нужно быть очень дисциплинированным воином, чтобы его не заметить. Сказано классиками: понять — значит упростить. Так вот у нас всё просто. И, стало быть, вполне доступно для понимания.

Отрывок № 24

Пара пыльных дорог. Левая ведёт со «старта», правая — от радиотехнической батареи. Потом сливаются. По ним сходящимися курсами в сторону солдатского городка движутся две колонны — одна побольше, другая поменьше. Весь вопрос: которая из них раньше проскочит развилку. Ибо направляются они «на рубон» (в данном случае, на обед), и кто не успел, тот опоздал. Достичь казармы первым — это лишние десять минут на то, чтобы привести себя в порядок перед приёмом пищи. Пустяк, конечно, однако дело чести.

— Шире шаг!

Кажется, сегодня первыми окажутся стартовики.

— «Желудки!» — обиженно взвывает строй радиотехников.

— «Геморрои!» — победно гремит в ответ.

Но в тот день, о котором я хочу рассказать,