Роман с Постскриптумом - Нина Пушкова

Думаю, нетрудно представить ощущения молодой девушки, первый раз оказавшейся в «гастрономической Мекке» театрального мира. «Судак Орли», «Котлеты Адмирал» казались тогда названиями театральных романов. Все вокруг представлялось шикарным, таинственным, полным сюрпризов и знаменитостей.

А ведь в Москве в то время все было жестко разграничено. Ты не мог запросто пройти в ресторан. На твоем пути тут же возникал швейцар или никто не возникал – на запертой двери висела вечная табличка «Мест нет». А ресторан ВТО, или ЦДЛ, или Дом кино – все, мечта! Для простых смертных, которых страна(!) или швейцар не знали в лицо, – мест не было! Никогда!

И вот я в ресторане ВТО впервые. Ну, прямо первый бал Наташи Ростовой.

На мне новый французский батник (с ума сойти – заплатила за него 70 рублей, это почти две стипендии) красного цвета. Сейчас бы сказали карминного. Но тогда все было проще: просто сыр, просто вино – белое или красное (сухое), сервелат, рыба. Продукты, цвета, обувь, одежда имели скупые описания. Страна-производитель – вот был главный критерий качества. Французские духи, крем, одежда, белье или обувь – это из области почти запредельного и поэтому высоко ценимого.

Но вернемся в ресторан. Я чувствовала себя королевой, и единственное, что мне очень хотелось продемонстрировать, – интеллект. С внешностью мы, студенты театрального, не очень-то носились. А вот ум, когда отмечали твой ум – ой, как это было приятно. Во всяком случае, у меня это было так.

Итак, сижу я в обновке, напротив меня молодой человек нордического типа, с легким иностранным акцентом, который я иногда передразнивала, а вокруг – вокруг одни знаменитости – селебритиз, как сейчас говорят. И ты ощущаешь себя по праву частью этого мира.

В ресторане ВТО Высоцкий впервые встретил Марину Влади и сразу признался ей в любви

Недалеко от нас шумная грузинская компания тоже, видимо, что-то отмечала. Несколько мужчин о чем-то живо переговаривались, часто поглядывая в нашу сторону. Я их не знала. Но, находясь в ресторане ВТО, я про себя предположила, что возможно, это грузинские деятели культуры. Один из них просто гипнотизировал меня своим взором – огромными черными глазами. Я привыкла, что на меня смотрят, и не обратила внимания, как от «грузинского стола» к нашему подошел мужчина и что-то на ухо сказал моему собеседнику. Они вышли вместе со словами «извините, на минутку».

Через 10 минут моего одинокого сидения за столом, ко мне с огромным букетом роз (зимой!) направился высокий седоватый, элегантно одетый мужчина.

– Вы одна… – Он протянул мне цветы.

– Нет, я не одна – возразила я, – сейчас подойдет…

– Нет, вы одна, и будете одна, пока я буду с вами.

Я опешила от такой уверенной агрессивности.

– Звиад Константинович Гамсахурдия. Для вас просто Звиад, – представился нежданный визитер.

– Вы кто? Вы откуда? – строго спросила я тоном, каким в отделе кадров спрашивают «вы из какой организации?»

– Я грузин, благороднейший из грузин.

А как раз за пару дней до этого у нас в училище, а еще раньше во ВГИКе я заслушивалась лекциями потрясающего философа Мераба Константиновича Мамардашвили. «Сократ нашего времени» – звали этого удивительнейшего человека, тоже грузина, лекциями по античной философии и философии искусства влюблявшего в себя любого, кто его хоть раз слышал.

Легко перейдя в созвучие – Константинович, грузин, я выпалила с гордостью:

– А я студентка Щукинского, и у нас недавно выступал с лекциями тоже благороднейший из грузин – Мераб Константинович Мамардашвили.

– Он!.. Он вылизывал русским ж… у до блеска. Его Грузия ненавидит.

Мне показалось, я ослышалась. В голове были еще свежи впечатляющие Мерабовские «… основная тайна бытия – это совесть, человек – сверхприродная сущность», и вдруг такая неприязнь в голосе моего собеседника, такая, я бы сказала, брезгливость. И к Мамардашвили, и к русским…

– Я – русская! И вы оскорбляете благородного человека. Если бы он был здесь сейчас, он бы, может быть, влепил вам пощечину, – сказала я гневно.

– Слабак он против меня во всем, но не будем об этом. Но вы мне нравитесь. В вас чувствуется благородное присутствие. И я хочу понравиться вам. Возьмите цветы – это вам. Я расскажу вам о себе, я прочитаю вам о себе… Поехали, уже поздно.

– Никуда я с вами не поеду. Сейчас вернется молодой человек… (я не понимала, куда запропастился Петерс, и у него, кстати, был номерок от моей дубленки).

– Он забыл с вами попрощаться и оставил вот это. Звиад раскрыл ладонь и показал мой (!) номерок из гардеробной.

Я была совершенно обескуражена: оказалась одна в ресторане, рядом этот странный, но интригующий грузин, куда-то исчез Петерс со своим католическим Рождеством.

– Мне надо вернуться в училище, – заторопилась я. Но так как такой огромный букет роз, да еще зимой, я получала впервые, мне было жаль его оставлять.

– Благодарю за цветы, они очень красивые, – сказала я.

– Куда же? Молодой девушке негоже гулять в одиночестве по ночному городу. Я провожу вас.

Действительно, подумала я. И ведь правда, поздно. Да и из ресторана в одиночестве выходить как-то не так… Это тебе не из училища в любое время суток выпархивать. Здесь особое восприятие.

Он царским жестом надел на меня мою дубленку и протянул, как милостыню, 10 рублей швейцару. Тот прям припал почти к ногам и, угодливо распахнув перед нами дверь, первым выскочил на холод.

На скупо освещенном бульваре у входа в ресторан стояла черная «Волга». С неба на цветы красиво падал легкий, свежий снег. Пахло морозом и розами. Гамсахурдия распахнул передо мной дверцу машины.

– Мне вниз по бульвару, до Сивцева Вражка, а потом…

– Ну мы, наверное, сначала меня завезем. – И он что-то по-грузински быстро приказал шоферу.

Я не стала протестовать. Только что я приняла цветы из рук этого мужчины, он заплатил за ужин (вместо моего исчезнувшего куда-то кавалера). Да, его поведение было слишком самонадеянным, но мне он не сделал ничего плохого. К тому же он сумел заинтриговать меня – я почувствовала какую-то тайну и уж явно необычность. «Если он попросит о свидании, может быть, встретиться с ним в субботу днем», – успела подумать я, как вдруг машина очень быстро остановилась.

– Поднимитесь со мной, я подарю вам мои книги. – Звиад Константинович вышел и открыл дверь с моей стороны.

– Нет, нет, в другой раз, поздно…

– Это не займет много времени. – Он уже тянул меня за правую руку на тротуар.

– Я не могу, я должна ехать…

Но фразу я не успела закончить. Я фактически была выдернута из машины.

Он быстро захлопнул дверь, и «Волга» тут же отъехала.

Перепуганная и негодующая, я стояла перед ним. На улице были мы одни. Я знала, что он не бандит, не насильник, книги пишет, и вообще – интеллигентный человек. Но что-то в его лице было пугающее – ненормальное.

– Пойдем ко мне! – раздельно, по слогам произнес он и грубо потянул меня в подъезд.

– Пустите меня, пустите! – заорала я в свою очередь «страшным» голосом. Страшным потому, что театральный, а значит громкий – он гулко отозвался на пустой улице. Да к тому же мне действительно стало страшно. Он от неожиданности даже остановился.

– Ты что? Ты отказываешь мне? – внезапно тихо произнес он. – Ты кому отказываешь? Я – князь! Я царь! Я буду грузинским царем! Хоть на час, хоть на миг! – Он уже почти хрипел.

Его красивое лицо исказилось и казалось уродливым. И в это же мгновение он так дернул мое запястье, что у меня потемнело в глазах. Выронив цветы, я схватилась за свою правую руку и принялась ее укачивать, как младенца, пытаясь хоть как-то унять горящую боль. Лицо мое заливали слезы. Я выскочила на проезжую часть, почти под мчавшуюся машину, ничего не видя и не понимая.

Звиад Гамсахурдия: «Я буду грузинским царем! Хоть на час, хоть на миг!»…

…мечта сбылась

Водитель резко затормозил, и его развернуло в обратную сторону. Когда он вышел из машины, готовый обругать меня на чем свет стоит, я, протягивая ему дрожащую и распухающую на глазах руку, почти в глубоком обмороке жалобно попросила: «Пожалуйста! В Склиф!»

– Ой, дочка, как же это тебя? – Он уже помогал мне усесться. – И меня чуть не угробила. Хорошо, я из-за снега тихо ехал. И то вишь, развернуло. Счастье, что на встречке пусто. Бог, видно, всех нас поберег. А что там вокруг тебя навроде как цветы на снегу были, или мне чего показалось?

– Показалось. Спасибо вам. – Я почти счастливо улыбалась, несмотря на сильную боль. – Вы такой хороший.

– Да ладно тебе, хороший. Все ты так прям сразу и видишь. Знаешь, какое ночью может быть? Я такого навидался. – Он старался меня отвлечь. Может, боялся, что сознание потеряю.

Когда мы остановились у приемного отделения Склифосовского, мой спаситель побежал внутрь, и я слышала, как он кому-то уже говорил: «Скорее, скорее, белая как смерть».