ХМАРА - Анатолий Гончар

 Чай, поданный на стол в золотых чашах, выглядевших инородными телами в убогих стенах этой халупы, был приторно-сладким и слегка отдавал мятой. Сделав один глоток обжигающего губы напитка, я скосил взгляд в сторону старушенции, на лице которой появилось самодовольная улыбка, а в глазах загорелось злое торжество.

 "Ого, - подумал я про себя, - не всё спокойно в королевстве Датском, надо держать ухо востро, а то что-то расслабился я, на Матрениных-то харчах". Дальше я только делал вид что пью и, выждав момент, когда бабуся отвернулась, выплеснул содержимое чашки в темный, опутанный пыльной паутиной угол.

 -Благодарствую, хозяюшка! - я слегка склонил голову и, приготовившись притвориться безмерно сонным и уставшим, с блаженным видом встал из-за стола. И тут меня повело. Туман застелил взор, глаза слиплись, и я провалился в бездну. Чтобы сбить меня с ног с лихвой хватило и одного глотка, но часть моего сознания бодрствовала, я слышал звуки и чьи-то грубые прикосновения. Наконец меня схватили за ноги и куда-то поволокли. Сколько я провалялся, не помню, но когда смог открыть глаза, на дворе было утро. Лучи солнца пробивались сквозь многочисленные дыры чулана. Я лежал на полу. Вокруг валялись какие-то черепки, косточки, обрывки холстин, судя по их виду бывших когда-то одеждами, иссохшие трупики летучих мышей и лягушек. В углу стояла сломанная кочерга и старая, с переломанными прутьями метла. А на потолке плела свою паутину всё та же паучиха с оторванной передней лапкой. Руки мои безвольными плетями лежали вдоль тела. Правое бедро, едва зажившее от раны, противно ныло. Но мизинец на левой ноге уже покалывало сотней иголок. Значит еще не все потеряно. Пут на мне не было, и если Нурингия не заявиться в ближайшие полчаса, то она сильно пожалеет о сделанном. Я попробовал пошевелить ступней, тщетно. На лбу холодной испариной проступил пот. Я приложил новое усилие, и моя нога сдвинулась с места. Пару секунд передохнул и попытался двинуть рукой. Пшик. Постарался проделать ту же операцию со второй ногой и тоже безрезультатно. Тогда, скрипя зубами, я стал сгибать начавшую слушаться левую ногу. Медленно, очень медленно она сдвинулась с места, и моё колено поползло вверх.

 Вверх-вниз, вверх-вниз, до полного изнеможения, до тошноты, до нестерпимой боли в висках сгибаю и разгибаю ногу, разгоняя по жилам застоявшуюся, скованную проклятым зельем кровь. Ух, правая рука наконец-то съехала с мышиного трупика, пальцы медленно разжались. Вновь сжимая ладонь в кулак, я едва не застонал от жгучей боли, пронзившей мои суставы. Но фокус удался, ладонь медленно сжалась, и благодатное тепло заструилось по моей всё еще практически беспомощной ручонке. Через несколько минут, сжав зубы, я приподнялся на локте и, с трудом удерживая норовящую свалиться на бок голову, заглянул в широкую трещину, украшавшую низ плотно прикрытой двери.

 Посреди старухиной хибары на том месте, где совсем недавно стоял достопамятный стол, возвышалось мрачное сооружение, состоявщее из огромного закопченного котла, под которым пылал жарко растопленный костер. Дым от него, извиваясь подобно гигантской змее, удушливой волной проползал через всю халупу и вытекал в огромную дыру чердачного отверстия. Для чего этот котел предназначался, отгадать особого труда не составляло. В качестве рождественского гуся, кажется, в супчик должен был попасть я. Ведьма, назвать эту людоедку Ягой у меня язык не поворачивался, готовила завтрак, но самой её видно не было. Большая часть комнаты скрывалась от моего взора, и оттуда, из невидимого мне пространства, доносились какие-то звуки и шорохи. Я прислушался. Мой слух уловил едва внятное бормотание старухи. Она что-то бормотала - будто шаманила. Затем послышался скрип открываемой двери и на "сцене" появился новый сказочный персонаж. Маленький, расфуфыренный, выглядел он преотвратительно. Его черные глазки-бусинки воровато бегали по сторонам, длинные руки-плети дергались подобно змеям. Все очертания тела казались зыбкими, расплывчатыми, а в целом мужичок как мужичок, неопределенного возраста, национальности и цвета кожи.

 -Как поживать изволите, Нурингия Лещеевна, как здоровьечко? - пропел вошедший таким сладеньким голосочком, что у меня внутри чуть было всё не вывернулось, и дурнота удушливой волной подкатила к горлу.

 -Здравствуй, здравствуй, Пантелемон Савелыч, вашими молитвами да пожеланиями всё слава бесу, - на середину комнаты выплыла раскрасневшаяся ведьма, в руках она держала огромный кочан капусты, который, не глядя, швырнула в начинающий закипать котел.

 -Как там наш путничек? Не прозябши, не заболевши?

 -Не юродствуй, - строго одернула его старуха, доставая из передника приличного размера кухонный нож.

 -А всё же не худоват ли будет, не жилист ли?

 -В самый раз, мне в моём возрасте жирного нельзя. А что жилист, так ничего, покипит, разварится.

 -Опять переварить удумала, старая!- мужичонка аж побагровел с досады. - Ты ж знаешь, я мясцо с кровью люблю, что б недопеченное, недоваренное.

 -Ничего с тобой не сделается, и такое слопаешь! А не хочешь, забирай свою долю и уматывай. Вари как знаешь.

 -Да ладно, ладно, - примирительно согласился незнакомец. - А как я тебе его поставил, а? Аккурат к дому вывел.

 (Да тут против меня, оказывается, целый заговор! Ну ,бестии, держитесь! Сейчас только руки окрепнут, и мы малость позлобствуем).

 -Ну, в этом деле ты завсегда мастер был, кто ж лучше тебя путника заплутает?! То-то же, никто!- старуха громко икнула и, вытерши нож о грязный передник, двинулась в мою сторону. В душе моей повеяло холодом. Я попробовал встать, но ноги меня не слушались, а руки были слишком слабы, чтобы оказать достойное сопротивление. И хотя мне противостояли "всего лишь" маленький человечек и древняя старуха, обольщаться не стоило. Первая заповедь солдата в боевых условиях гласит: нельзя недооценивать противника. А у меня от чего-то не было сомнений, что будь я даже в полном здравии, эта парочка представляла бы серьёзного супостата, с которым было бы не так уж просто справиться. А сейчас, когда мои руки и ноги были словно ватные, серьезно рассуждать о сопротивлении и победе не приходилось. Но умирать просто так не за понюшку табака - недостойно и не профессионально. Стыдно, в конце концов, я же не баран какой. Что делать? - извечный вопрос застучал в моих висках барабанной дробью. У меня не осталось выхода, кроме как притвориться беспомощным и ждать до последнего в надежде на его величество случай.

 -За ноги его бери, - я из-под опущенных ресниц пристально наблюдал за входящей в мою "камеру" ведьмой. Слава богу, ножа у неё в руках не было. Значит, убивать меня пока не собирались.

 -Ты посудку под свежую кровь приготовила? - человечишка бесцеремонно ухватил меня за ноги и, не дожидаясь помощи от сообщницы, попёр к выходу. "А дури в этом паршивце немерено", - с тоской подумал я, почувствовав, как мои плечи поволочились по каменному полу чулана.

 -Да погодь, погодь, не торопись, сейчас подсоблю.

 -Так что с посудкой-то? - уточнила эта мелкая сволочь, рывком выдергивая меня на центр комнаты.

 -Что-то ты мил-друг совсем к свежатине пристрастился, так и в вурдалака превратиться недолго, - сердито поведя глазами, хмыкнула старая ведьма и весьма неодобрительно покачала головой.

 -Тебе-то какое дело? - в тон ей ответил Пантелемон и довольно больно пнул меня сапогом в бок, - как хочу, так и обедаю. Ты мясо опять переваришь, а эта свежая кровь мне какая- никакая, а подлива.

 -Вот-вот, превратишься в вурдалака, станешь по ночам по могилкам шастать, косточки рыскать, с волкодлаками якшаться, на луну выть. Еще и волкодлачков наплодишь.

 - Лещеевна, не шути так больше, не люблю я этих шуток.

 -Да ты погодь, погодь, я тут на днях вот что пронюхала, - (я невольно навострил уши, может, и жить мне осталось считанные секунды, но разведчик должен оставаться разведчиком до последнего вздоха), - появился в наших краях не то злодей видный, не то колдун черный. Нечисть к нему со всех сторон так и повалила. Вот я и думаю, может и нам к нему ходы поискать надо бы?

 - Нет, Лещеевна, даже разговоров слышать не хочу! Нечисть она и есть нечисть, не чета нам. Мы господа свободные, сами по себе издревле, родами знатные, корнями древние, кровью чистые, а нечисть - голь перекатная без роду, без племени. Прах. Им бы лишь пресмыкаться пред кем да на луну выть, долю свою оплакивать. И не уговаривай, с волкодлаком быть - себя не уважать.

 -Не горячись, Пантелемон Савелыч! Попомни прошлое-то, когда Стылые-то пришли, родаки наши тоже ни к кому не примкнули, в сторонку отступили, в тиши отсидеться хотели. И что из этого получилось? Сколь ты сиротой бездомным маялся, а? Молчишь. Ты подумай, подумай, а я пока горло-то ему перережу да кровцы тебе свеженькой наберу.

 Пантелемон недовольно закряхтел, но смолчал. В словах ведьмы было предостаточно веских аргументов, заставивших беднягу призадуматься. А сама Нурингия, взяв со стоявшего в углу стола нож и, небрежно держа его в правой руке, стала деловито пристраивать мою шею над заботливо подставленной плошкой. Я незаметно сжал кулаки и...