Чаша гладиатора - Лев Кассиль

Нелегко было вырвать его из приюта, над которым шефствовало какое-то американское филантропическое общество, уже готовившееся переправить мальчика за океан. Очень сложные отношения царили в мире людей, по тем или иным причинам и в разное время оставивших Родину. Те, кто принадлежал к кругам белых эмигрантов, покинувших страну в первые годы революции, считали, что грехи их перед Родиной за давностью лет большей частью прощены. Большинство из них и правда относились к Советской стране с постепенно нарастающим уважением. Они искренне презирали и ненавидели фашистов, гордились победой русского оружия. Как они выражались, Советская Россия выполнила свою историческую миссию — «славянский щит опять спас Западную Европу от тевтонского меча и рабства». В этих кругах многие жили надеждой снова вернуться на Родину особенно молодежь, уже выросшая на чужой земле и свою в глаза не видевшая. К так называемым «перемещенным» они относились с нескрываемым осуждением и старались не якшаться с ними.

Среди «перемещенных» было очень много всевозможного сброда, человеческого отребья, вынужденного скрываться от справедливого гнева и суда родной земли. Но было тут и немало несчастных, случайно захваченных черным вихрем второй мировой войны. Отринутые злосчастно сложившейся судьбой от всего, что им было родным, они в то же время старались держаться подальше от белоэмигрантов, считая их буржуями, аристократами и чуждым для себя элементом.

Все это очень осложняло дело, когда Артем решил вырвать мальчика из сиротского приюта. Но среди чиновников нашлись люди, приверженные к спорту, они хорошо помнили славу Незабудного. В конце концов ему удалось усыновить Пьера. Ради него одного уже стоило вернуться, чтобы мог расти мальчишка на родной земле среди своих соплеменников, а не мыкаться по приютам в чужих краях. Хотелось возвратить Родине живую душу, чтобы хоть этим как-то отдать малую толику неоплатного долга, в котором всегда чувствовал себя Артем Незабудный. Да и самому хотелось помереть дома, лечь на покой в родную землю, где, должно быть, давно уже лежит старуха мать, с которой он расстался тогда же — в 1918 году. Но не так-то легко отпустили его домой. Поднялся крик, что он обманным путем завлек мальчика, похитил его из так называемого «свободного» мира и теперь насильно тащит в страну большевиков. Против Незабудного выступили некоторые правые газеты. Он получал анонимки с угрозами, которые, впрочем, не производили на него большого впечатления, так как он привык к подметным письмам, сулившим ему мало приятного еще с давних лет, когда расцветала его борцовская карьера.

Несмотря на то что советское посольство своими встречными действиями поддержало хлопоты Незабудного, местные власти всякими уловками пытались задержать его отъезд. Чиновники придирались к каждой букве документов, цеплялись за любой повод для проволочки.

Спортивная школа предъявила ему огромную неустойку. Пришлось распродать все, что можно, чтобы покрыть долги. Распрощался Артем со многими своими чемпионскими медалями и кубками, только один оставил — «Могилу гладиатора». Хоть и напоминал он о тайне, терзавшей душу бывшего чемпиона мира, но не мог расстаться с этим кубком Незабудный. Да и опасно было напоминать этим призом об истории, которую, может быть, не все еще знали или помнили.

Приходили к Незабудному люди, прослышавшие о его намерении вернуться в Советский Союз. Многие из них грозили уже вслух всякими неприятностями, пугали, стращали или, наоборот, пытались сманить, сбить с толку и Артема Ивановича и его приемыша. Посылали к Пьеру и монахов и репортеров. Увивались вокруг мальчишки какие-то подозрительные субъекты. А один из них уже перед самым отъездом Артема, увидев у него на столе приготовленный к запаковке кубок «Могила гладиатора», нагловато подмигнул борцу — дескать, знаем мы историю и со второй вазой… Вот если шепнуть кому-нибудь об этом в Москве, то, пожалуй… Быть бы этому человеку со сломанной шеей, спустил бы его Незабудный с лестницы, да, спасибо, помешал Пьер, вбежавший на рык Артема Ивановича в комнату…

Ни угрозы, ни посулы, ни мерзкие намеки не подействовали. И вот Артем Незабудный вместе с усыновленным Пьером, который называл его дедом, вернулся в родные края.

Глава IV

Земляки вы мои, земляки

Вот откуда взялся в Сухоярке великан, который встретился сегодня утром Сене Грачику и его верному другу Сурену Арзумяну, когда оба приятеля спешили в школу.

Худенький Сеня Грачик, несмотря на прохладную еще погоду, был уже без пальтишка, в одной форменной гимнастерке, с проступавшими у ворота ключицами и угловатыми плечами.

Весь он был словно расперт изнутри жердочками. Тоненький, летучий, шел он, подпрыгивая от нетерпения, — каждый шаг с наскоку, сам весь легкий, напряженный, словно воздушный змей, которого вот-вот запустят и он взмоет упрямо ввысь…

Его друг Сурен, на полголовы выше, выглядел немного увальнем. Он шагал неспешно, нахохлившийся и очень серьезный. Голова у него была круглая, давно не стриженная. Волосы сзади, с толстой шеи на узких покатых плечах, когда он ворочал головой, ездили по воротнику пальто.

Да и сам он, ушастый, круглоглазый, с длинными, сросшимися на переносице, мыском вниз, бровями, маленьким горбатым носом и торчащими, высоко поставленными ушами, очень смахивал на совенка.

Конечно, оба мальчика сразу же обратили внимание на встретившегося им великана. Они заметили его еще издали и теперь отбегали назад на целый квартал, чтобы снова пойти навстречу и разглядеть как следует еще и еще раз.

— Вот это да! Дядя Степа! — шепнул Сеня Грачик.

— Шагающий экскаватор сто кубов, — подтвердил Сурен.

— Дяденька, достань воробушка, — хихикнул Сеня.

Казалось, великан не обратил на них внимания. Он продолжал шагать по обочине тротуара, огромными махами переставляя толстые ноги в ботинках на плотной каучуковой подошве. Палица в его руке взлетала и с глухим стуком опускалась, оставляя на влажной земле глубокие следы — Типичный Куинбус Флестрин, — изрек с ученым видом Сурен, став еще более многозначительным.

— Точно, Куин…

Исполин внезапно стал. И, прежде чем Сеня успел отскочить, он почувствовал, что какая-то мягкая, бесшумная сила мгновенно вознесла — его под самые, как ему показалось, облака. Неуловимый взмах огромной руки — и мальчишка очутился на карнизе балкона, за перила которого успел судорожно уцепиться. А великан низким, добродушным басом, от которого загудела, казалось, вся земля вокруг, спросил внизу под балконом у оставшегося там Сурена: