Чаша гладиатора - Лев Кассиль

На второй день он отправился к одному своему старому знакомому врачу ревностному патриоту. И тот, когда совсем стемнело, поднялся в каморку Артема, сделал укол, перебинтовал раненого и клятвенно обещал молчать обо всем. Человек он был надежный, жил одиноко, холостяком, — нелюдимый, как бы на замок замкнутый. На него можно было положиться.

Но, когда Артем, после перевязки проводив доктора, вернулся к себе, он увидел, что чернявый незнакомец сидит на кровати, беспокойно вперив куда-то неподвижный взор огромных, широко расставленных глаз. Артем проследил направление его взгляда: незнакомец так и впился в стоявший на столе кубок вазу «Могила гладиатора». Потом, отвалившись бессильно на подушку, спросил по-русски:

— Слушай, отец… Вы сами?.. Ты… Простите, вы синьор Незабудный?

— Лежи, лежи, — прошептал тогда Артем, плотно прикрыв дверь. — Был я и синьор, и мистером был, и месье бывал, а тебе просто Артем Иванович. Лежи. А ты кто сам-то будешь? Ты не таись, не бойся…

— Земляк, — тихо сказал раненый, откинувшись навзничь. Потом собрал силы, слегка приподнял голову и зло метнул глазами на кубок. — Видел я такой точно… у одного гестаповца на столе. Откуда бы?

Не хотелось, ох не хотелось рассказывать беглецу о судьбе второго кубка, будь он неладен! Но пришлось.

Раненый настаивал, опускал упрямо на пол исхудавшие ноги. Пришлось Артему раскрыть свою тайну. И беглец как будто поверил.

Не сводя с Артема пристально-горячечных глаз, устало пал он на подушки. На всю жизнь запомнился Незабудному этот ни малейшей увертки не принимавший взор, словно горячий ключ, забивший с глубокого дна задымленных глазных впадин. Но через четыре дня, вернувшись домой, Артем не застал его в постели. Только записка лежала на столе, придавленная кубком «Могила гладиатора». И вот что было сказано в записке:

«Спасибо, Артем Иванович, всемирно известный земляк. Много о вас слышал еще дома. Оставаться больше не могу. Что вы мне рассказали — верю. Но одно доверить самого себя, а другое — товарищей своих и общее дело. Ими рисковать не вправе. Не имею права и вас подводить. Как я вас понял, вы слишком на примете. Во всяком случае, спасибо за все. Такое не забыть. Может быть, живы будем — еще встретимся дома. Счастливого вам туда пути.

Не сразу разобрал подпись Артем. «Богритули» — было нацарапано там.

«Не поверил, не поверил! — твердил себе огорченный Артем. — Да и как верить, если он знает про то…»

Больше они не встречались. Но не раз слышал Артем о действиях какого-то бесстрашного партизанского вожака Богритули. По слухам, он был из русских, и Незабудный хорошо знал, что слухи эти верные. Он вспоминал, как нес на своих руках израненное, до ужаса легкое тело. Впрочем, тот ли это был человек, им спасенный, или лишь назвался тогда в записке таким именем, Артем дознаться не мог. Он с угрюмой насмешкой перечитывал расклеенные немецким командованием объявления, которые сулили сто тысяч лир тому, кто поможет изловить грозного Богритули или доставит его живым либо мертвым в руки немецких оккупационных властей. Сгинул куда-то с того дня и доктор Саббатини, что приходил перевязывать беглеца. Артем Иванович наведывался в больницу, где тот служил. Но и там ничего не знали. Полагали, что старика схватили гитлеровцы.

После окончания войны Незабудный поехал в Геную, чтобы оттуда на корабле отправиться в Ниццу, так как он списался со старыми знакомыми борцами в Париже, и те предлагали ему поработать в частной атлетической школе.

До отвала корабля оставалось несколько свободных часов. И Незабудный отправился на Стальено — знаменитое генуэзское кладбище, куда непременно заглядывает каждый, кто приезжает в Геную. Не найдя среди живых отбитого им у фашистов человека, что назвался Богритули, Артем думал, что, может быть, найдет его среди мертвых. И все чаще тянуло его теперь побродить по печальным местам вечного успокоения.

Кладбище располагалось в обширной низине, окаймленной зелеными холмами. На вершину одного из них вели марши колоссальной лестницы. Там высился храм. К подножию его примыкало окончание грандиозной колоннады, которая, как прямоугольная скоба, с трех сторон обрамляла площадь кладбища. Все внутреннее пространство его было тесно заставлено невысокими беломраморными надгробиями, на которых стояли вазоны с белыми и золотыми хризантемами. Море мрамора в кипении бело-золотых лепестков… Но здесь были похоронены люди попроще. А те, кто побогаче и знатнее, нашли себе вечный приют под сенью гигантской колоннады. Там, в нишах и между колонн, в гробницах и под тяжеловесными постаментами памятников, покоились именитые граждане, аристократия, негоцианты, городские богатеи, щедро оплатившие эту вещественную и вечную память по себе, недоступную для кармана простого человека.

Озадаченный, стоял он некоторое время, с насмешливым удивлением поглядывая на памятник старой генуэзской бубличницы, здоровенной тетки, красовавшейся среди знатных могил со связкой выточенных из мрамора бубликов. Уверенно расставив толстые ноги, она утвердилась тут в той самой позе, в которой, верно, когда-то стояла у генуэзских причалов, зазывая моряков-покупателей. Посетитель, у которого, заинтересовавшись, попросил объяснения Артем Незабудный, охотно рассказал ему, что бубличница сколотила за жизнь немало деньжат, во всем отказывая себе ради бессмертия. Она еще при жизни купила себе место в Стальено и заказала одному из лучших ваятелей свой памятник. Вот и стоит она за свои собственные деньги среди самых знатных покойников Генуи.

И подивился еще раз Незабудный тщете славы человеческой в том мире, где пришлось ему прожить лучшие годы своего века, потратив их тоже на бессмысленную погоню за славой и деньгами.

Он равнодушно брел затем среди роскошеств бронзы, гранита и мрамора. И только у одного надгробия постоял в раздумье. То был памятник ученому, который, как видно, жил, целиком поглощенный своей наукой, и думал отгородиться ею и от жизни и от смерти. Ваятель изобразил его уже поверженным временем, одряхлевшим, сидящим бессильно на земле. Возле него была брошена раскрытая книга с чертежами. Валялись инструменты, выпавшие из старческих рук. А стена, которую он возводил всю жизнь, высилась за ним, так и оставшись недостроенной. И уже обвалились, упали два-три камня. А сверху, через край пролома, протянулась, готовая сграбастать старика, костлявая рука смерти.

Не скоро отошел от этого памятника Артем. Его одолевали невеселые думы о собственной жизни, ушедшей так нелепо, об одиночестве, которое он ощущал все болезненнее, о неодолимой стене, которой он сам отгородил себя от Родины. Потом он побрел дальше. И среди могил Стальено вдруг увидел скромный, бережно отгороженный уголок. Здесь рядами, как на солдатском кладбище, были расположены небольшие надгробия. На мраморной доске, поставленной у прохода, чернела вырезанная надпись: «Остановись, прохожий, и склони тут голову. Здесь те, кто лег в землю, чтобы ты еще мог свободно ходить по ней».