Инцидент в Ле Бурже - Максим Шахов

— Это тут ни при чем! — горячась, заявил Ликостратов. — Откровенно говоря, с этим самым… ну, вы понимаете… тоже далеко не все ясно. Между прочим, меня очень трудно напоить, а тут… Все будто в тумане. С какого-то места просто ничего не помню! Невероятно!

— Алкогольная кома, — понимающе кивнул Молчанов.

Человек с наушником в ухе негромко хохотнул. Молчанов покосился на него неодобрительно и опять обратился к Ликостратову:

— А пили вы, значит, с Даниловым?

— Да нет же! — уже с досадой воскликнул Ликостратов. — Вы меня не слушаете! Данилов как раз поехал к вам, а я остался ждать в его номере. Это была его идея. Он боялся, что в номер опять кто-нибудь залезет…

— Залезет в номер?! — удивился Молчанов. — Зачем?

— Вот этого я не знаю. Вероятно, из-за той информации, которую получил Данилов. За ним то ли следили, то ли… Не знаю. Вам бы лучше с Даниловым поговорить.

— Да, наверное, — согласился Молчанов и сочувственно добавил: — А знаете что? Давайте-ка приходите завтра, а? И Данилова приводите. А то вы сегодня, я бы сказал, не в форме. Завтра, да? Вот и отлично! Договорились. А сейчас хорошенько отдохните, выспитесь… Надеюсь, клин клином вышибать не собираетесь? Не надо. Лучше, знаете, поесть хорошенько, кефирчику, кофе… Так вы говорите, в «Оптимуме» работаете? Так-так…

Он похлопал Ликостратова по плечу, давая понять, что аудиенция окончена. Тот, несколько растерянный, вышел, услышав уже в дверях, как высокий с наушником говорит вполголоса:

— В прежнее время такого бы выслали в двадцать четыре часа, не чикались бы, и в журнале бы он уже не работал…

Кровь тут же бросилась в лицо, но Ликостратов проглотил обиду и поспешил выйти на улицу. Голова по-прежнему кружилась, и тошнота подкатывала к горлу. Все было плохо. Никто здесь ему, разумеется, не поверил, и, положа руку на сердце, будь он на месте Молчанова, то и сам вряд ли бы принял всерьез слова человека, от которого несло перегаром, потрепанного, но готового влезть в драку, путающегося в подробностях.

«Так всегда и бывает, когда человек лезет не в свое дело, — подумал он. — Хотя, если серьезно, речь-то идет о престиже Родины! А он не может быть не моим делом. Нет, тут надо включать дедукцию. Итак, что мы имеем?»

Ликостратов присел на парапет большой клумбы с ярко-алыми цветами, потому что ноги его уже едва держали, и стал размышлять:

«Выводим за скобки информацию про самолет и рассмотрим события, которые касаются и меня тоже. Итак, за Даниловым шел некий человек арабской внешности. Для Парижа это никак не в диковинку, но ведь потом кто-то с похожей внешностью забрался на балкон. Порасспрашивать бы на этот счет портье, но он сегодня не работает. Мы же никакого араба не видели. Однако Данилов утверждает, что в вещах рылись — поверхностно, наскоро, но рылись. Потом мы вдвоем все обсудили, Данилов сел в такси, мне принесли в номер бутылку вермута, а вот дальше наш блестящий план полетел к черту. Такое впечатление, что в дальнейшие события вмешалась чья-то злая воля. Но каким образом? Откуда могли прознать о наших планах? А что, если…»

Ликостратову вдруг пришло в голову, что в номер к Данилову могли проникнуть, чтобы установить «жучок». Секундное дело. Прилепил крошечный передатчик под столом — и слушай, сидя в машине, все, что говорят в комнате. Слушай и мотай на ус. Он смутно вспомнил, что человек, доставивший в номер поднос с выпивкой, не был похож на человека из обслуги. Не было в нем той профессиональной сноровки, угодливости, которой отличаются работники отелей. Да и форменной одежды, кстати, тоже не было. Вчера Ликостратов пропустил эти детали мимо своего внимания, а сегодня оставалось только сожалеть о своем легкомыслии.

Во всяком случае, появилась какая-то более-менее связная версия происходящего. Он решил немедленно поехать обратно в гостиницу и поискать «жучок».

«Может быть, Данилов вернулся, вот и обсудим вместе, как быть дальше. День сегодня все равно пропал. И кто бы мне сказал, какого черта я навешал на себя все эти объективы?! Проклятие!»

Войдя в отель, Ликостратов сразу же бросился к стойке и поинтересовался, не возвратился ли мсье Данилов.

— Мсье только что взял ключ, — сообщил портье, молодой серьезный человек с прилизанными волосами.

— Отлично!

Забыв про свое плохое самочувствие, фотограф кенгуриными прыжками помчался на второй этаж и буквально ворвался в номер, горя желанием не только увидеть наконец своего коллегу, но и хорошенько отругать его за неуместное исчезновение.

Каково же было его разочарование, когда Данилова в номере не оказалось. Вместо него обнаружился какой-то субтильный мужичонка с рано сформировавшейся на макушке плешью и с водянистыми глазками, взгляд которых было невозможно поймать. На нем красовалась униформа отеля, но что-то в этой униформе было не так — что именно, Ликостратов никак не мог сообразить. Но еще более озадачило то обстоятельство, что пришелец при его появлении как раз поднимался из-под стола, а увидев Ликостратова, быстро спрятал что-то в карман. В голове Ликостратова мгновенно промелькнули все его тревожные соображения насчет подслушивающих устройств и прочих шпионских штучек. Тяжело дыша, он встал на пороге и впился взглядом в мужичонку.

Кажется, тот растерялся. Быстро сделав безразличное лицо, пробормотал дежурное «бонжур» и попытался проскользнуть мимо Ликостратова в коридор. Окончательно поняв, что дело нечисто, фотограф схватил коротышку за шиворот и, торжествуя, вознамерился хорошенько тряхнуть его, чтобы сразу подавить всякое желание сопротивляться, однако сегодня, похоже, был не его день. Пальцы бойца-тяжеловеса ухватили пустоту, он покачнулся, а дальше случилось нечто уже совсем невероятное — коротышка присел, ловким образом вывернул запястье Ликостратова, дернул его, и фотограф самым позорным образом перевалился через спину француза и всем своим немалым весом припечатался к полу так, что звякнули стекла в оконной раме. В глазах у него на мгновение потемнело, по всему телу пробежал разряд острой боли, и перехватило дыхание.

Когда Ликостратов отдышался и смог, кряхтя, подняться на ноги, выяснилось, что коротышки и след простыл, что под столом нет никакого «жучка», а очень хороший цейссовский объектив разбит вдребезги.

Глава 5

В то время как Ликостратов сокрушался по поводу разбитого объектива и пытался выяснить, что за тип побывал у Данилова в номере, дела самого Данилова шли из рук вон плохо. Он неожиданно оказался в столь плачевных обстоятельствах, что странное опьянение Ликостратова могло показаться на их фоне просто недоразумением.

Пробуждение его было мучительным. Ему казалось, что он расплющен каким-то огромным черным камнем, настолько болело все тело. Он не мог пошевелить даже пальцем, не мог приподнять веки. Кровь размеренно билась в висках с глухим чугунным стуком, и от каждого такого удара все в Данилове содрогалось. То же самое творилось и в голове — все мысли смешались в кашу, он не мог вспомнить, где находится, почему ему так плохо, и даже насчет собственного имени был не слишком уверен. Сознание возвращалось медленно — какие-то случайные обрывки мыслей, картинки, рассеивающиеся, как туман, чьи-то голоса. Отчетливее всего было ощущение боли и сильного холода. Холод делался все нестерпимее, он обжигал кожу и вызывал дрожь во всем теле. Именно холод вырвал наконец Данилова из небытия, и он в какой-то момент осознал, что лежит, уткнувшись щекой в шершавый сыроватый песок.

«Почему песок? — тупо подумал он, делая бесплодную попытку приподнять голову. — Эдак ведь и застудиться недолго. Зачем же я тут лежу? Где я вообще? Почему мне так плохо? Я попал в аварию? Я напился? Меня избили? Кажется, сейчас утро? Или вечер? Есть тут еще кто-нибудь?»

Ритмичный шум в ушах от вяло пульсирующей крови мешался с другим похожим звуком, который шел извне и казался эхом. Но постепенно Данилову удалось мысленно разделить эти звуки, и он понял, что кроме шума собственной крови слышит шум морского прибоя. Песок под щекой и плеск моря сложили в его воображении уже нечто более цельное, но все же Данилов еще плохо понимал, что с ним происходит.

«При чем тут море? — подумал он. — Сегодня мне с утра в редакцию. Чашка кофе, бутерброд, как обычно… Четыре остановки на метро. В отпуск я, кажется, не собирался. Откуда же взялось море? Чертовщина какая-то! Пусть кто-нибудь мне это объяснит, и поскорее, потому что я больше не выдержу!»

Собрав все силы, Данилов сделал еще одну попытку оторвать щеку от холодного песка. От натуги у него налились кровью глаза, а шум в ушах превратился в угрожающий грохот приближающегося поезда. Во рту пересохло, а в груди что-то неприятно заворочалось. Перед глазами все поплыло, и Данилов снова потерял сознание.

Прошло еще не менее часа, когда он снова открыл глаза. И снова не смог ничего сообразить. Правда, физически он чувствовал себя самую малость лучше, хотя от холода у него сводило все мышцы. Все-таки он сумел как-то подняться и сесть, обхватив себя за плечи. Его трясло.