Звёзды вовне - Натан Альтерман

           Блеск кварцевых глаз разольётся дождём.

Как ветер, над нами она пронесётся.

Ей – дым клубами и песни столбом!

Как в клетке, в печах хрип бурлит и пламя.

Брусчаткою плит раскалённой блестя,

Сквозь плач матерей железа и камня,

Что сердцем, как сына, приемлют меня,

Укутана в пыль,

Как рыжая львица...

Воскликну сквозь моря прибой:

Будь благословенна,

О улица,

Сердца свет, мой блестящий герой!

Ты пронзишь головою пустынь горизонт,

Тебе жаркое солнце объятья раскроет.

Твои краски со всех мне сияют сторон,

Ты на сто голосов узнаваема мною.

На ладонях зарю мы тебе принесли.

Она золотом тёмным окрасила стены.

Как он рвётся, пылающий страстью в пыли,

Недостроенный дом

Из лесов, как из плена!

Он маньяк: великан, покоритель – не тронь!

Он родился, растёт, выше грохота своды.

Сквозь проёмы в стенàх его – небо, огонь...

Чёрный дым, как кузнец, поднялся возле входа.

Жаркая душная ночь

Над городом ночь вознеслась и смутила

Базары, игравшие в куклы во тьме.

Сильнее, чем гром, тишина опустилась,

Луна задымилась в пожухшей листве.

Как пугало, город смотрел одиноко,

Без птиц, на сдавивший петлёй горизонт.

Скользнула у губ его ящерка боком,

Летучая мышь глаз коснулась, как сон.

Шла битва молчаний и звуков немая.

За сдавленной дрожью скрывая грехи

И воздух недвижный поспешно глотая,

Дышали в лицо ему жар и пески.

Клялись всем величием суши и зноя,

Клялись всею скорбью, сгущающей кровь,

Взвихрив одиночество над головою,

Пыля желтизною паров.

Во сне он срывает одежды. Как душно!

За ним наблюдает пустынная твердь –

Как дрожь беспощадна, как гром равнодушна,

Готова навек успокоить, как смерть.

Там змеи в холмах, словно птицы без перьев,

Старинными скрипками шей шевелят.

Клубится луна в неподвижных деревьях,

И древние годы в воротах стоят.

И город поклялся (не мы услыхали),

Он хрустом камней клялся память хранить

О дне нашем бурном, о страсти накале;

И в белых потёмках его не забыть

Про шёпот отца, про сияние света,

Про ширь этой ночи, не спящей давно,

Про родины руку, простёртую с ветром,

Чью силу стенаний сломить не дано.

                           *

Картинами весны наш день заворожён.

Воззвания в их честь висят на всех карнизах.

К скале небес диск солнца пригвождён,

И перезвон оков в деревьях златоризых.

О площадь! Свет бурлит здесь, как вино дыша.

К тебе я брошен был насильно утром рано.

Я видел, как выходит в мир моя душа –

Чиста, омыта шумом струй твоих фонтанов.

Твой гомон голубей моих кружит, маня.

Твоя любовь, как лев, меня, обнявши, душит.

А женщины твои, как языки огня,

С высот веранд трясут перины и подушки.

Вдруг улица – столп пламени, машин стальных война,

Скрещенье молний. В этой буре схваток

Проходит девушка – испугана, одна,

Вся зацелованная с головы до пяток.

Бурля, стекается поток со всех сторон.

Рвёт обручи в броженье винном гомон.

Возводит день-гигант Раамсеис и Питом*),

Наполнил город и базары жизни громом.

*) Города, построенные фараоном Рамсесом II, упоминаются в ТАНАХЕ ("Шемот", ["Исход"],1, 12)      

Таммуз *)

Поднялось солнце в самый

Зенит.

Пойду на призыв труб света.

О няня светлая, агнца храни!

Затерялся он в странах лета.

Аллеи ринулись гривой огня.

Как к свету взор вознесу я?

Небесная дева

Смеётся… обнажена…

Я в губы её поцелую!

Астроном ею бредил, впиваясь во тьму,

И плакал у телескопа...

А я не просил ничего. Потому

Так красны фиалками тропы.

Пустой причал под ногами взлетел,

Сверкая, круша – захватило дух!

Я упал. Голос мне "На колени!" – велел –

"Кричи: свет велик и, как гром, глух!

Его красками сутки уже зажжены,

Его светлые братья – всяк храбр и молод –

В зелёных косах

Встали на верх стены',

Чтоб день наш открыть, как город."

Кто, земля, на тебя взгляд направит в упор?

Ты имён и вещей смысл являешь пред нами.

Все оттенки и звуки ты слила в свой хор,

Тебе сердце отдал синеокий простор,

И его ты дробишь золотыми зубами.

Тишина, что тебе всех ценней и ясней,

Твоё небо, свистя, прочертила.

Только б ты, с беззащитной душою своей,

Только б ты её приютила!

Бой в низинах идёт. Там зарницы блестят.

Не погаснет, не рухнет светило.

Взбудораженный дуб, мой зелёный солдат,

Всё штурмует, бежит что есть силы.

*) Летний месяц (июнь-июль)

Горы

С чем сравнить, мой Бог, цепи' такой созданье?

Что за бык свирепый камня вал нарыл?

Гор волна застыла, потеряв дыханье,

Словно бурю вдруг удар хватил.

Посмотри, как почвы склоны обнажили,

Став вином и хлебом и цветеньем крон.

Чем земля чужая так их устрашила,

И какой недуг её так жарок и силён?

Тишина, как скалы, простоит веками.

Только раз, как молот, здесь гремела мгла.

Гордый грех её укрылся за стенами,

И любовь ей сердце молнией прожгла.

Олива

Царило лето

Семьдесят лет,

Пламенем мести с рассвета лучась.

И только маслина

Снесла этот свет,

Не сдвинулась с места, в бою не сдалась.

В мире клятвы её нет святей ничего.

Не звёзды в ветвях её чёрных сияют.

"Песнь песней", - земля моя, - бедность её,

Она твоё сердце пронзает.

Горячим слезам из Всевышних очей,

Может быть, лишь она знает счёт –

Над дышащей яростью книгой твоей

Склонилась, как счетовод.

Ты уверена: горы падут под конец,

Будет стадо молить о дожде и кормах,

Но она устоит – одинокий боец,

И судьба твоя в крепких руках.

Когда вечер, набухший закатом, идёт,

Она ощупью ищет тебя,

И в корявом стволе сок горячий течёт –

Плач твой дерево прячет, храня.

Зной растёт, как огнём налитая река,

Но, столкнувшись с оливой,

Сникает:

Горы крепки и дерево живо, пока

Хоть единый росток его грудь разрывает.

Обнажённый огонь

                               1

Дымится древний гнев земли, рождая зной.

Ей, как рабу царя, лишь месть во мраке снится.

Она всю жизнь свою раскрыла пред тобой

И выбелила солью глаз твоих ресницы.

Старей вина в ней жажда. Зло её древней

Самой любви – хоть мàнит нас, но не прощает.          

И человек, и корни дерева пред ней,

Окаменев от страха, сразу замолкают.                             

Ты снова лом в неё вонзаешь, как палач,

Но крепок щит её

И жаром гордость дышит.

И боль в руках твоих, как тела тихий плач…

Чужд камень чувств людских и ничего не слышит.

Удар затих.

Смотри:

Стоит, стоит гора!

Не содрогнётся, не отступит ни на пядь.

Не рухнет вечность. Завтра так же, как вчера,

Вновь будет свет и синь, и будет ад сиять.

                             2

Горда рудой и серой, кремнем твердь крепка.

В ней обнажён огонь – как солнце, не потухнет.

Обуглится, коснувшись, дерзкая рука,

И песнь, приблизившись, как срубленная, рухнет.

Лишь в памяти её есть время, мёртв простор.

Она ждала тебя. Ты ей один явился

Последней искрой мудрости с тех самых пор,       

Как свет безумствует и разум помутился.

День озверевший

Здесь

Насытился сполна.

Закат израненный подмяв, к ней тащит силой.

Ужасной мощью звёзд далёких рождена,

Земля их страшные картины не забыла.

Гром её рóдов полнит эхом каждый грот,

Её детёнышей пещеры скал приемлют.

Ждёт поцелуй огня неосторожный рот,

Что родиной готов назвать                                           

Такую землю.

                                3

Шалаш и небеса. Одни в краю пустом.

К их входу путь ведёт – горяч, как пламень.

К их входу к ночи человек бредёт с трудом,

И взгляд потухший                                                        

Отражает камень.

Нет жалости к земле в его руках. Ни слов,

Ни сердца нам с тобой он не отдаст, ни силы.

Пришедший из пустынь, одно обнять готов

Железо, что в ударах тяжких затупилось.

Ни тучи чёрной нет, ни нивы золотой.

Земля столбами пыли горы застилает.

Он положил кирку и лом перед собой.