Звёзды вовне - Натан Альтерман

И одна лишь молитва:

Да будешь моей,

Чтоб тебя смог забыть, наконец, я.

Мои дни без тебя жизни смысл потеряли,

Где твой голос? Что б мог я сказать, что бы дал

Лишь тобою наполненной дикой печали,

Руку сунуть готовой в раскалённый металл?

От угла до угла тут бежит шёпоток,

Тут, хватаясь за двери, засов теребят,

Тут остатки ума собирают в мешок,

Как браслеты и кольца, собираясь бежать.

Образ твой неотступно преследовать стал:

Сжал, ослабил кольцо

И сжимает опять.

Ты как древняя нота,

Весела и чиста,

Но на флейте груди не сыграть.

Если Бог мне от петли поможет уйти,

И твой образ глазам даст покой на часок,

Расскажу, как иссохшие губы смогли

Твоё имя всю ночь повторять, как урок.

Слышишь, ветер осенний гудит. Ты одна.

Кто-то к тёмному дому спешит, погостить.

Если пряла иль шила ещё у окна,

Погаси свечу и ложись.

Ты задремлешь. Я молча войду при луне,

Сяду на пол,

Любуясь тобою,

И, как туфли, тебя буду ждать в темноте

У кровати в тиши и покое.

Ты проснёшься, сиянием озарена:

Это Бог мой прошёл во сне.

Ты проснёшься,

И сразу недобрых два сна

Не спеша подойдут,

За запястья возьмут

И тебя приведут ко мне.

Вино осени

В каплях свет фонарей городских засверкал.

Тучи, дождь, слышен улицы говор невнятный.

Как крушение царств, эта ночь велика.

Вся в сетях водяных, широка, как река,

Безнадёжна, шумна, ароматна.

Эта ночь! Как звучит,

Как воспета она!

Её плач, словно куклу, на коленях держа,

Утешают малышки, присмирев у окна.

Осень мечется в вихрях, взывает, дрожа.

Осень с лаской глядит на тебя лишь одну.

Тебе, девочка, светлые платья к лицу.

В дверь не стукнет никто. Только издалека

Ощутимо касанье неясных огней.

Как на ярмарке, в небе стоят облака,

Тяжело громыхают, сильней и сильней.

Лишь на миг вспыхнет молния морем огня,

С высоты и с бульваров их платья срывая.

И на миг лишь, холодным сияньем горя,

Небо к улице вдруг припадает.

А тебя,

Когда узким ты мостиком шла,

Разве буря та, в шею целуя, не жгла?

Ты – её! Над тобой её губы блестели,

Ты – её! Для тебя её яблоки рдели.

Кто мне к сердцу прижал твоё имя? Чьи двери

Отворились для шороха листьев, чтоб мог

На последнем дыханье упасть на порог?

Он замрёт. Он замрёт. Город вновь оживает.

Месяц остр, и прохладно сиянье его.

И туман моросящим платком отирает

Нежно губы асфальта, газона чело.

Поднялась ты под песню ступеней уже'

К своей комнате, ждущей в тоске тишины.

За тобою ползёт шёпоток этажей,

А подвалы и крыша лихорадкой больны.

Их печаль в твои двери стремится, уставши.

Засыпай! Всё прошло и замолкло в душе,

Превратилось в свечение листьев опавших

И капли дождя в шалаше.

                         *

Одинокой ту  ночь ты оставила вдруг,

Что стояла в дверях, трепеща пред тобой,

Что несла мой тебе посвящённый недуг,

Что лишь имя твоё возглашала вокруг.

Эту ночь, ночь твою ожидает покой.

В тех руках, что касались тебя, жар угас.

Как у ног твоих жизнь мне была дорогà!

Ты чужда мне, чужда, не являйся сейчас.

По сравненью с тобой так печаль велика!

И в последней свече – для кого я их жёг? –

Пир, оставшись без повода, сник. Только гром

Мебель тащит небрежно – высок и далёк.

И, гигант, ухмыляясь, молчит ни о чём.

Не являйся сейчас! Умер мальчик во мне.

Ты забыта. Смежили глаза зеркала.

В залах мира огромных, пустых в тишине

Даже смех свой, в испуге, ты б узнать не смогла.                

Суть вечера

Густые бороды деревьев треплет ветер.

Проходит долгий час без тени, без картин.

Карманным фонарём голубоватым вечер

Окно, грача, проулок осветил.

Вся тяжесть мира в капельке росы скопилась.

Последнее вино. Конец всего и суть.

Ты сердце тёмноё, коснувшись, осветила.

И ты сама светла, тиха, как летний путь.

Легко спугнуть мгновенье хрупкое такое.

Как блики на воде, дрожишь в глазах моих.

Лицом к лицу наедине с тобою

В любви невыносимой я затих.

То смысл застывших слов. То грома тяжесть,

На барабане вдруг решившего играть,

То наши дни, скопив и ум, и высь, и свежесть,

Тебя, одну тебя, в букет хотят вобрать.

Кто ты мне, что ты есть, я зря понять пытался.

Слова признанья в сердце, как в скале, зажав,

Я, девочка моя, от смерти отдалялся,

Сквозь платье лёгкое колено увидав.

Проулок, грач… Листву деревьев треплет ветер.

Проходит час, и окна начали темнеть.

И если осветил тебя так ярко вечер,

То, значит, жаждет вечно на тебя смотреть.                                                                      

Ещё один дождь и память

Он боролся, покуда последний огонь не угас.

Он бурлил, этот день. До чего же далёк он!

Я увижу его, как тогда, ещё раз:

Дождь стоит у ворот - голубой, высокий.

Это день твой. Он жив. Не покончил с собой

И не сдался врагу. Отступает от фронта

Вместе с городом, с шумом деревьев, с грозой,

С воспалённым зрачком горизонта.

В нём сады неспокойны. До крыш он промок,

А в потёмках небес звёзды подслеповаты.

От всех клятв он тяжёл, от всех слов изнемог,

Потускнел от  медных закатов.                             

В нём чуть слышно гроза прорастает опять.

Твоего возвращения он ожидает.

Дрожь ресниц он во мраке не может унять,

От любви к тебе разум теряет.

Час твой улиц железных тьму собой заполняет,

И на площади шум возрастает, поёт.

Голубь, два голубка,

Облака, облака,

Ветер в ветках деревьев, девчонка смешная

И ещё…

Я, конечно, пойду. Площадь над фонарём

Стрелки старых часов повернёт.

Голова закружи'тся, холодным огнём

Руки мне твоя память зажжёт.

Но закат, ослабев, перестанет гореть,

И, устав, перестану блуждать я.

Побледнеют кусты, что пришли посмотреть,

Как меняет заря свои платья.                                                                     

Река

Лампа светит и дверь отперта.

Вечер, тих и широк, потемнел.

Не спеши, заходи. Здесь всегда

Так сердечно рады тебе.

Не узнаешь меня: вежлив стал,

Улыбаюсь чужим. Не прижму

Головы твоей, как прижимал

В ночь, когда ты ушла во тьму.

Месть взывала ко мне: не щади никого!

Но, не зная врагов на земле,

Я кружился без мыслей у имени твоего,

Как дверь на скрипучей петле.

Если голос мой до тебя дошёл,

Выпей чая глоток; а теперь

Оденься скорей, как тогда, в лёгкий шёлк,

Постучи ещё раз в мою дверь.

Я сирот успокою твоих на руках.

Нищета дарит свет дорогóй мне.

На прогулке присядь у меня на губах.

Я всех рек на земле спокойней.

Своё устье в конце обнимает река,

И шум тишиною сменяется хрупкой.

Смотри – к горизонту пошли облака.

Стоят

И дымят там трубкой.                                                                              

Станция в полях

                            1

Степь затаилась: ровными рядами

Идут деревья. Вечер. Станция в полях.

И нескончаемый покой меж поездами

Скамей в росе и дерева в плодах.

И только раз простор свод неба разрывает,

Из сердца исторгая бурный слов поток,

Когда на зов Отца  из дали возникая,

Внезапно паровоза падает гудок.

Шаги. Засов скрипит и снова тихо очень.

Ночь. Станционный сторож у забора встал.

Он, станционный сторож, ощущает ночи,

Как запах горизонта, дыма, рельсов, шпал.

                             2

Просторы двинулись, и стук умолкнул стали.

А у тебя – всё тени, рыжий кот в руках.

Собрались на твоём пороге облака и стали.

И тишина свой плач сжимает в кулаках.

Тропинка, что в траве ждёт ног твоих касанья,

Спокойна, как конец, дороже, чем весь мир.

Прими же эту песнь, как жертву на закланье,

Прими её, как дочь, и лаской усыпи.

И лето глаз твоих, и рóсы трав, и небо,

И дрожь кустов всем сердцем принял я.

Ночь горяча твоя в золе страстей и гнева

И тяжела, но звёзды в ней – осколки дня.

                             3

То тишина, что до зари яд источает сладкий,

То небо, что свой груз растратить не спешит,

То месяц, что в тени на столике перчаткой