Радиоконтакт с потусторонним миром - Фридрих Юргенсон

Мое оборудование уже некоторое время находилось в режиме записи. Время было после обеда, и я находился в мастерской один. Я как раз собирался надеть наушники, как вдруг раздалось тяжелое дыхание, которое можно было услышать и через наушники и без них.

Звук был настолько громкий, что я испытал настоящий шок. Затем я сообразил, что он обязательно запишется на пленку. Он явно напоминал тяжелый выдох, сделанный дважды. Это походило на то, как если бы кто-то демонстрировал технику дыхания. Затем легкие освободились, и можно было слышать свистящий звук бронхиальных мембран.

После второго выдоха мужской голос сказал по-немецки: «Как холодно!».

Это было первое, что прозвучало и в комнате и через наушники, и оно записалось на пленку. Если воспроизвести запись, можно услышать, как я вхожу в мансарду, подхожу к столу и надеваю наушники.

Все эти звуки ясно различимы, так же, как и любопытное пыхтение и возглас: «Как холодно!».

И снова у меня было 100 % доказательство, что я не страдаю галлюцинациями, что это не сон, не фантазия и не душевное расстройство. Я поблагодарил в душе своих невидимых друзей за то, что они избавили меня от последних сомнений и решил обратиться за советом к известному шведскому ученому. Но прежде, чем я расскажу об этом, я должен попросить читателя набраться терпения, потому что мои записи скрывали еще два приятных сюрприза, которые я обнаружил примерно через 2 недели. В своем рвении и неопытности я не обратил внимания на голос в самом начале записи.

В начале января я получил печальные вести. Мой друг Борис Сахаров погиб в автомобильной аварии в октябре 1959 года. Его жена была в коме и находилась в больнице в Байройте. Я получил эту новость от немецкого издательства, которое отправило мне также опубликованную книгу Б. Сахарова «Большой секрет». В ней было бесчисленное множество фотографий, на которых был запечатлен Борис в различных позах йоги. Эти фотографии вернули мне воспоминания о нашем детстве и юности и оставили в душе боль от потери друга.

На последней странице можно было увидеть Бориса, выполняющего дыхательные упражнения. Он стоит со втянутой диафрагмой, освобождая легкие, и улыбается. Когда я более внимательно рассмотрел эти фотографии, я сразу вспомнил о двух «выдыхающих» звуках и решил еще раз прослушать эту пленку.

В этот раз я был более внимательным и в самом начале обнаружил приглушенный мужской голос, который несколько напряженно, но на ясном немецком произнес: «У оборудования… Твой Борис!». Имя «Борис» было произнесено затрудненно. И с дребезжащим «р».

Итак, это был мой верный друг Борис, раз и навсегда развеявший все мои сомнения.

А теперь вернемся в январь 1960 года. Ободренный своими четкими записями, я решил проконсультироваться по телефону с одним известным шведским ученым. 

Глава 10

Первая «публичная» демонстрация — Невидимкам предоставляется слово. -

Настоящее оцепенение.

Я знал имя доктора Бьеркхема уже много лет. Я читал о его экспериментах по глубокому гипнозу. Этот талантливейший ученый имел степень доктора философии, теологии и медицины, и я думал, что как психиатр и парапсихолог он сможет распознать истинное значение моих контактов. Имя доктора Бьеркхема было хорошо известно за пределами Швеции, у него было очень много работы, и я беспокоился, смогу ли с ним связаться.

К моему удивлению, у нас состоялся очень положительный телефонный разговор. Этому человеку не нужно было долго объяснять, он сразу понял суть дела. Доктор Бьеркхем пообещал навестить меня у нас дома в Стокгольме в понедельник 28 декабря 1959 года.

Кроме доктора Бьеркхема я решил пригласить своего друга Арне Вайсе с супругой, работавшего в Шведской радиовещательной компании, с которым мы вместе подготовили множество радиопередач. Кроме того, присутствовала моя сестра Элли — она гостила у нас на Рождество — и сестра моей жены Анника, которую я специально пригласил на эту встречу.

Наши гости прибыли ровно в 18.00. После легкой закуски мы перешли в большую комнату, где некоторое время провели в беседе. Хотя царило приподнятое настроение, тем не менее, чувствовалось какое — то напряжение, становившееся все сильнее.

Лично я чувствовал себя немного неуверенно. Я сравнивал себя с режиссером театра, не знающим, явятся ли его актеры к назначенному представлению или нет.

Я сел рядом с доктором Бьеркхемом как можно дальше от магнитофона и включенного микрофона.

По просьбе собравшихся я включил магнитофон на запись, пока мы беседовали. Запись шла через микрофон в присутствии 7 свидетелей и при полном электрическом освещении. Поскольку я собираюсь описать многочисленные записи, сделанные в разных режимах, я постараюсь в своем отчете сосредоточиться только на самом главном.

Было около 19.30, когда я включил магнитофон на запись и одновременно воскликнул: «Есть!». Позже, когда мы слушали запись, мы обнаружили мужской голос, вставивший: «Poskala!», но никто из нас этого не заметил. Итак, мы начали запись с названия одного шведского города.

Когда наш младший сын Петер на минуту вошел в комнату, женский голос назвал его очень специфическим прозвищем, имеющим отношение к его внешности. Голос говорил по-немецки и по-шведски, но в обоих случаях слышался финский акцент. Это послание носило чисто личный характер, поэтому его не стоит здесь передавать.

Через некоторое время мужской голос, звучавший так, как если бы он принадлежал пожилому человеку, немного в нос, но достаточно ясно произнес: «…tantoparties…». Мы разговаривали только по-шведски, и я как раз ответил на вопрос сестры, сказав: «monga, monga», что означает «много, много». На пленке за этим следует фраза «tantoparties», представляющее собой комбинацию итальянского слова «tanto» (много) и английского «parties» (вечеринки). Это было похоже на продолжение моего ответа. Так как никто из нас в действительности не слышал голосов, мы продолжали непринужденно беседовать.

То, что произошло потом, было очень странно. Одна из присутствовавших женщин обратилась к доктору Бьеркхему с вопросом, на который он ответил в своей обычной спокойной манере. На пленке же прозвучала совершенно иная серия слов. Мы услышали то, чего он не произносил: «StackarslillaBjork» (Бедняга Бьерк!). Возможно, это имело отношение к его серьезным проблемам с сердцем, которых, однако, благодаря его самообладанию, никто не замечал.

Позже появился тот же самый женский гол ос, который назвал Петера его прозвищем. После короткой паузы он выкрикнул: «tanner- tanner!». Никто из нас этого не заметил, пока шла запись, и мы были очень удивлены, когда проиграли пленку.

Этот голосовой феномен, прозвучавший, кстати сказать, несколько механически, так поразил Арне Вайсе, что он внезапно вскочил, подошел к микрофону и громко приказал нашим невидимым гостям покинуть дом.

Я попытался исправить неприятную ситуацию, объяснив с улыбкой и юмором, что все мы здесь собрались именно для того, чтобы услышать голоса. Я шутливо заметил, что нам следует быть повежливее с нашими неизвестными посетителями. Но в душе я был в шоке, потому что боялся, что Арне распугает всю мою «команду».

Когда магнитофон снова включился на запись, я громко спросил, что мы можем сделать для наших невидимых друзей, и чего они ожидают от нас.

Анника предложила устроить минуту молчания, во время которой мы сидели, не произнося ни звука, а затем я воспроизвел эту часть пленки. В тишине комнаты прозвучал неутомимый женский голос, прошептавший с глубокой выразительностью: «Вы всего лишь смертные…».

В течение некоторого времени не происходило нечего особенного, и мы продолжили нашу оживленную беседу. Я рассказал Арне о случае с «выдыхающими звуками», когда незнакомый голос произнес: «Как холодно!».

Арне снова схватил микрофон.

«Где Таннер?» — несколько раз спросил он ясным и твердым голосом. «I Sverige!» (В Швеции!) — прозвучал спокойный ответ.