Дикарь - Данелла Хармон

У нее были очаровательное личико, аккуратный носик и чудесные темные глаза под тонко очерченными дугами бровей. Она была миниатюрна и грациозна, и тем не менее чувствовалось, что она смела, энергична и не пасует перед трудностями. Нетрудно догадаться, почему брат полюбил ее. Но не было в ней ни веселья, ни наивности, которые так превозносил Чарльз. Эта женщина казалась старше своих лет, как будто она пала духом под бременем печалей и невзгод.

Нет уж, так дело не пойдет! Если он выживет, то излечит ее от этой напасти. Она слишком молода и хороша собой, чтобы раньше времени становиться старухой!

Он закрыл глаза, радуясь тому, что его голова покоится на ее коленях и она заботливо и бережно придерживает ее. Подумать только: девушка, с которой был помолвлен Чарльз, здесь, в Англии! А ребенок, крошечное тельце которого прижимается к нему и сердечко бьется рядом с его сердцем, — это дочурка его брата…

— Тпру! — заорал Перри, останавливая упряжку. — Эй, кто-нибудь!

Джульет придержала руками Шарлотту и Гарета, чтобы те не упали. Дилижанс еще не успел остановиться, как его друзья настежь распахнули дверцу. Вместе с ними ворвался порыв холодного ветра с дождем. Джульет торопливо взяла на руки Шарлотту и почувствовала, как напряглось тело Гарета, когда его друзья ввалились внутрь дилижанса и, подсунув под него руки, подняли его с ее насквозь пропитавшихся кровью юбок.

— Есть, я держу его плечи!

— А я взял за ноги!

— Осторожнее с ним, слышите? Гарет! Гарет, нам нужно тебя перенести. Держись, старина!

Они вынесли его. Шарлотта снова раскричалась. Успокаивающе похлопывая по спинке дочь, Джульет с замиранием сердца наблюдала, как друзья Гарета торопливо несут его к внушительным средневековым дверям Блэкхитского замка. Когда Гарета вносили внутрь, он махнул ей рукой. Она так и не поняла, то ли этот жест был прощальным, то ли молодого лорда просто забавляло, что все так суетятся вокруг него.

Она поднялась с сиденья и разгладила ладонями измятую, окровавленную юбку, не зная, последовать ли ей за остальными или подождать в дилижансе, когда кто-нибудь придет за ней и Шарлоттой. Очень скоро в дилижанс заглянул мужчина и протянул ей руку:

— Мадам?

Это был Перри. Он отстал от остальных и, как подобает истинному джентльмену, сохранял самообладание среди всей этой кутерьмы.

Джульет улыбнулась ему благодарной улыбкой и, завернув в одеяльце Шарлотту, спустилась с помощью молодого человека по ступенькам дилижанса. На мгновение она остановилась на дорожке, потом Перри предложил ей руку и, ни слова не говоря, повел к замку.

Блэкхит оказался еще более величественным, чем его описывал Чарльз. Джульет во все глаза смотрела на дом, преисполненная благоговейного страха. Перед ней возвышались две башни с амбразурами, которые, казалось, уходили в ночное небо и были старше, чем само время.

Над одной из них смутно виднелся флагшток; полотнище флага, казалось, щелкало по черному своенравному небу при каждом порыве ветра, словно усмиряя его. Замок потрясал своим царственным величием. Джульет была ошеломлена, растеряна и вообще почувствовала себя здесь человеком из другого мира.

При мысли о встрече с герцогом она чуть было совсем не утратила присутствия духа. Огромный замок с собственным флагом, деревня, через которую они только что проехали, земельные угодья на многие мили вокруг — все это принадлежало одному человеку, который мог пожелать, а мог и не пожелать отнестись к ней благосклонно. В Бостоне мысль о том, чтобы поехать в Блэкхит и просить его о помощи, не вызывала у нее особого беспокойства. Но теперь, когда она своими глазами увидела все это пугающее величие, собственный поступок показался ей слишком дерзким. Хотя, с другой стороны, если бы судьба сложилась более счастливо, она стала бы членом этой семьи. Да и сам Чарльз просил ее поступить именно так.

Надо гнать прочь эти глупые мысли! Она в Англии, в семье Чарльза, и отступать теперь поздно. А что касается высоких каменных стен замка, которые приближались с каждым шагом, то их грозный вид почти заставил ее пожалеть о том, что она сюда приехала, — Джульет купила билет на судно, принадлежащее «лоялистам», когда началась массовая эвакуация после того, как месяц назад англичане оставили город.

«По правде говоря, и выбора у тебя не было никакого», — напомнила она себе. Ее отчим Закерайя еще в январе умер от пневмонии, и больше ей было некуда пойти.

Она была на подозрении как «лоялистка», поэтому в Бостоне ее жизни угрожала опасность. Как одинокая мать, отцом ребенка которой, по слухам, был ненавистный английский офицер, она подвергалась презрению, оскорблениям и угрозам. Хочешь не хочешь, а она была вынуждена сделать то, что сделала. Если не ради Чарльза, то ради его дочери «Крепись! Чарльз хотел, чтобы ты была сильной».

Они уже подошли к подножию каменной лестницы.

Дверь наверху, через которую внесли лорда Гарета, осталась открытой, и из нее на газон падал луч света. Деревянная дверь толщиной не менее двух футов была схвачена тяжелыми металлическими полосами, каждая из которых крепилась гвоздями с большой шляпкой. Перри, который, судя по всему, был здесь частым и желанным гостем, помог Джульет взойти по лестнице и провел мимо двух ливрейных лакеев, застывших по обе стороны двери, в огромный холл. Там она и остановилась, с изумлением разглядывая сводчатый потолок, украшенный лепниной, высота которого достигала высоты двухэтажного дома. Помещение было так велико, что небольшой домишко, в котором они с отчимом жили в Бостоне, мог без труда уместиться здесь целиком.

— Подождите тут, — сказал Перри и умчался, следуя по дорожке, оставленной капельками крови на блестящем мраморном полу. Распахнув несколько дверей, он исчез за одной из них, перед которой кровяная дорожка обрывалась.

Джульет осталась одна.

— Гарет! Черт тебя побери, старина, только не умирай! Хью поскакал за доктором, он вернется с минуты на минуту. Держись, только держись!

Пока друзья тащили его по каменным переходам и коридорам Блэкхита, Гарет проклинал всех святых, самого дьявола и вовсю костерил своих приятелей, суетившихся вокруг него из самых лучших побуждений. Каждая внезапная остановка, каждый крутой поворот причиняли ему невыносимую боль. Он стиснул зубы и прижал руку к ране в боку. Его взгляд сквозь полуопущенные веки выхватывал то свечи в подсвечниках, бросающие на стены оранжевые отсветы, то испуганное лицо какой-то служанки, то портреты на стене западного коридора — все это время от времени застилала сероватая дымка, но он храбро старался не терять сознания.

Чилкот неожиданно запнулся, и боль сразу же вернула Гарета к реальности: ему показалось, что у него сломался позвоночник.