Журнал «Вокруг Света» №01 за 1978 год - Вокруг Света

...Палатку я увидел в овраге, среди камней, на которые смотрел уже много раз. Рядом с ней стоял человек. Не будь его, не выйди обеспокоенный Виктор, я бы промахнул мимо. Здорово замаскировали охотоведы свой приют. От радости сил почему-то не прибавилось, и я подумал, что, наверно, так замерзают несчастные — на виду у жилья.

В овраг я скатился куклой, выбрался из него на четвереньках; в пяти шагах от палатки долго стоял, чтобы сделать последний рывок, и все рисовал себе кружку горячего чая, мягкую постель, где можно лежать хоть до утра, не беспокоясь, что тебя занесет снегом...

В спальном мешке на раскладушке, дрожа, отогревалась собачонка Шуста. Место было занято. Я осторожно присел на краешек.

— Уходить надо, — сказал Шуст, стоя спиной ко мне у едва теплившегося примуса. — Печь топить нечем. Дров-то они привезли, да, видно, в спешке забыли оставить топор. Лиственница свежая, такую руками не наломаешь.

Только тут я почувствовал, как в палатке холодно. Ветер с такой силой рвал брезент, что, казалось, вот-вот раздерет его на куски.

— Эко вас утомило, — только тут Виктор как следует разглядел меня. — А я-то думаю, чего это вы так долго идете? Идете-идете да ляжете. В небо глядите. Злиться на вас стал, думаю, хорошо ему в валенках да в шубе небом наслаждаться...

Он подал мне кружку крепчайшего чаю. Заметив, как дрожат руки, посетовал:

— Я-то тоже хорош. Потащил вас за собою. Небось ругали, — допытывался он, — проклинали в дороге...

В эту минуту Виктор заметил в окно оленей, появившихся неподалеку от палатки, сунул мне в руку бутерброд с горячей тушенкой и убежал. В задачу его, помимо наблюдений, входило добыть зверя. Я подивился, что он не отказался от этой мысли даже в такой ситуации. Работа у Шуста вообще была не из легких. Ему надо было самому свежевать оленя, производить осмотр внутренних органов, собирать личинок оводов, брать материал для анализов. Руки его во время работы постоянно были в крови и в снегу. Он хорошо запомнился мне в тот момент, когда, запыхавшись, прибежал к Куксову с известием, что нашел больного оленя. «Бруцеллез, — сказал он. — Надо в лабораторию отправлять». Отстрел оленей институту был разрешен для изучения болезней «дикаря», о которых знали еще пока мало. Но туши забитых оленей после обследований передавались госпромхозу, и важно было, чтобы ни один больной олень не попал в дальнейшем к потребителю. Шуст к делу своему относился весьма щепетильно, с большой придирчивостью...

Чай с каждым глотком восстанавливал силы. Я встал, решив наломать веток и хоть ненадолго протопить печь. Ветер без устали терзал палатку, распахивал дверь, выдувая остатки тепла, и я уже не сомневался, что оставаться на ночь здесь не придется...

Сырая лиственница плохо разгоралась, пришлось плеснуть бензина. Отшатнувшись от пламени, я потерял равновесие и упал на кровать. С визгом из мешка выскочила собачонка, о которой я совсем забыл, бросилась из палатки и помчалась совсем не в ту сторону, куда ушел хозяин. Комнатная же, могла и заблудиться! Так и не передохнув, я отправился ее искать. Спрятавшись за камнями, она в испуге косилась на меня, не желая возвращаться. Когда вернулся Виктор, я сказал, что готов идти куда угодно, лишь бы не оставаться.

Покружив, мы с трудом отыскали в снегу карабин и фотоаппараты и двинулись к дому. Ветер сбивал с ног, мы падали, съезжая на склонах, на четвереньках карабкались наверх, чтоб не терять дорогу, но тут уж надежда не оставляла меня. Втроем идти было куда веселее.

К избе мы пришли в таком возбуждении, что, казалось, можем заново одолеть весь пройденный путь.

В избе нас встретили с настороженными лицами. Куксов признался, что собирались выходить на поиски. Выслушав наш рассказ, где все муки мы преподнесли как забавное приключение, он строго сказал:

— Нет, вместе вам ходить нельзя. И вообще, Шуст, дальше избы я тебя больше не выпущу.

Виктор виновато улыбнулся. В этот момент он совсем не напоминал задиру, который вчера спорил за тем же столом.

Часа через полтора дом содрогался от порывов ветра, ураган достиг апогея, дверь невозможно было открыть, будто мы оказались в камере, из которой выкачали воздух. За пеленой снега скрылись ближайшие деревья, я подумал, что с вершины мы успели уйти в самый раз.

Вскоре наступили солнечные и ясные дни. Жизнь на стационаре вошла в обычное русло. Первым просыпался Петя. Я и сейчас вижу эту сцену, как он, скребя шпорами, топчется на насесте, надувается, как шар, стариковски косит глазом и, шлепая крыльями, простуженным голосом орет свое истошное «кукареку».

Эту песню он повторял раз по пятнадцать в день, и всякий раз я сдерживал себя, чтобы не запустить в него валенком. Но норильчанам, не избалованным домашней живностью, пение его нравилось, Куксов постоянно заботился о курах, кормил их рыбой, мясом, пшеном, подбирал диету и не жалел крошить на кварц, которого им якобы недоставало, прекраснейшие друзы. И, забегая вперед, скажу, кое каких успехов он добился: пропащая несушка под конец экспедиции стала нестись!

На петушиную побудку первыми отзывались Громов с Мельниковым. Спали они рядом в углу. Оба, высоченные, первым делом примеряли на глаза очки, умудряясь при этом задеть спросонья за низкие поперечины потолка. Начертыхавшись, они умывались, завтракали и разбредались в разные стороны. Громов — «тропить» волков, Мельников — искать неведомых науке животных... Раннее утро было для них самым лучшим временем.

Следом поднимались и остальные. Куксов с Пилатовым запускали «Бураны» и с карабинами наперевес уезжали на вершину плато к палатке. Мы же с Шустом уходили к незамерзающему истоку реки Аян. Видеть бегущую воду в этом призрачном царстве морозной тишины было удивительно, и меня тянуло к ручью постоянно. Казалось, что там-то и должна сосредоточиться жизнь. И верно, на берегу ручья я нередко встречал по утрам осторожных куропаток, наблюдал брачные игрища зайцев, видел следы волков, лосей...

Однажды, вооруженный пятисотмиллиметровой «пушкой», я подсмотрел переправу зайцев через речку. Услышав рокот снегоходов, поднимавшихся в гору, зайцы пришли в неописуемое волнение. Мчались друг другу навстречу с обоих берегов и прыгали со льдины на льдину. Устроившись за вывороченным корневищем, метров с двадцати я снимал зайцев, истратил всю пленку, уверенный, что делаю редкостные кадры, а обернувшись, увидел в трех шагах от себя роскошного белого великана. Косой нервно дергал губой и смотрел куда-то мимо, будто прятался за мной, как за пеньком.

К вечеру приезжали охотники с добытыми оленями. Слава Мельников усаживался взвешивать мышиные надпочечники или принимался потрошить добытых кукш. Везло всем, кроме Громова — «волчатника», как мы звали его меж собой. За это время все умудрились повстречаться с волками, а Громов пока лишь читал их следы.

— Удивительно интересное и не до конца познанное существо — волк, — рассуждал он. — До чего же пластичный вид! Ведь, если вдуматься, человек его преследует и уничтожает всю свою сознательную жизнь.

Сколько за это время исчезло с лица земли животных, а волк живет!

Громов долгое время работал в Сихотэ-Алинском заповеднике. Он был хорошо знаком с волчьей породой, но здешние волки, оказывается, не походили на дальневосточных. Те, к примеру, выгоняли жертву на открытое место — реку, озеро. Задрав животных, переходили на новое место. Здесь же они не устраивали подобных расправ. Борис Павлов рассказывал, что лишь однажды ему довелось видеть, как волк преследовал оленя по озеру. Но походило это скорее на забаву кошки с мышью. Серый нагонял оленя, прыгал на шею, но то ли олень увертывался, то ли волк оказывался недостаточно ловким, преследование продолжалось, пока волк не заметил людей и не повернул обратно. Первого своего волка в Путоране Громов повстречал на восемнадцатый день неустанных преследований. Он вошел в избу радостный, зачерпнул ковш воды и, не раздеваясь, сел на лавку:

— Целых сорок минут наблюдал! Красивый зверь, умный, живой. Интересно наблюдать, как он идет, будто каждый раз новую задачу решает. Большой, светло-серый, с подпалинами. Я так схоронился, что испугался — вдруг на меня выйдет и придется стрелять. И он словно услышал мою просьбу, постоял, посмотрел и пошел прочь.

Солнце неожиданно стало пригревать так сильно, что на озере появились большие лужи.

— Все, — сказал Пилатов, — на вершину отъездились, «Буран» не пройдет по такому снегу.

Решено было отправиться по истоку Аяна к северу, чтобы узнать, не начали ли спускаться олени к переправам, и там устроить наблюдательный пункт.

С ревом мы выкатили на лед и понеслись по озеру. Сани подбрасывало на ухабах, лайка, которую захватил Пилатов, лизала меня в лицо. Пилатов ловко управлял «Бураном», умудряясь проводить его по самой кромке льда. Миновав ручей, увидели свежие следы волка. Пока Громов с линейкой в руках замерял следы, описывая их в блокноте, я успел сделать немало кадров. Ярко-желтые капоты снегоходов, облаченные в походное снаряжение люди, насторожившая уши лайка на фоне валунов, присыпанных снегом, — пленки жалеть не хотелось.