Пучина боли - Джайлс Блант

Но конечно же в конце концов мистер Десмонд все-таки заполучил Стэна Кардинала, как перед этим он заполучил мать Джона Кардинала и как он рано или поздно получит всех обитателей Алгонкин-Бей. По крайней мере, католиков. К востоку отсюда, через несколько кварталов имелся другой похоронный зал, туда отправлялись протестанты; и было еще одно, сравнительно недавно выстроенное заведение, которое, похоже, вело весьма оживленный бизнес, занимаясь недавно преставившимися мусульманами, иудеями и «прочими».

Собственно, мистер Десмонд был не одним человеком, а многоликой сущностью, чьи печальные, но необходимые обязанности рьяно выполняли многочисленные сыновья, дочери, зятья и невестки Десмонда.

Когда Кардинал вместе с Келли вошел в вестибюль похоронного зала, эмоции тучами сгустились у него в груди. Ноги задрожали в коленях. Дэвид Десмонд, аккуратный молодой человек, воплощение педантичности, обменялся с ними рукопожатиями. На нем был элегантный серый костюм, из нагрудного кармана которого выглядывал идеальный треугольник безукоризненно накрахмаленного носового платка. Его поблескивающие черные ботинки-броуги скорее подошли бы человеку постарше.

— У вас сорок три минуты до того, как начнут прибывать люди, — сообщил он. — Хотите войти сейчас?

Кардинал кивнул.

— Хорошо. Вам в Розовый зал, вот туда, через вторую пару дубовых дверей — направо, пройдете мимо высокого комода со стоячими часами. — Указания звучали так, словно они описывали путешествие длиной в несколько миль, а не тридцать футов пути по ковру пастельных тонов. — Пожалуйста, сразу входите, — добавил он. — Если что-то понадобится, я буду здесь.

Кардинал уже бывал в этом помещении и знал, чего ожидать: стены успокаивающего пыльно-розового цвета, подходящие друг к другу диваны и кресла, изящные приставные столики с матовыми лампами, благодаря которым все здесь было окутано рассеянным, благосклонным светом. Но когда он переступил через порог, то замер. Из груди его вырвался странный всхлип.

— Что такое? — спросила у него за спиной Келли. — Что-то не так?

— Я просил закрытый гроб, — удалось произнести Кардиналу. — Не думал, что еще ее увижу.

— Ну да. Я тоже.

Они вошли внутрь и стояли не двигаясь. Комната растянулась в розовый туннель, в конце которого Кэтрин лежала в ожидании, невозможно прекрасная.

Наконец Келли сказала:

— Хочешь, я их попрошу его закрыть?

Кардинал не ответил. Он пересек зал медленными, нерешительными шагами, как будто пол под ним мог в любую секунду расступиться.

Много лет назад, когда в этом же помещении лежала мать Кардинала, фигура в гробу мало чем напоминала ее при жизни. Болезнь, поразившая ее, не оставила и следа от жизнерадостной, волевой женщины, которая любила его всю жизнь. И с отцом вышло так же: лишившись очков и своей воинственности он казался совершенно незнакомым человеком.

Но Кэтрин осталась собой: широкий лоб, пухлые губы со скобочками по бокам рта, вьющиеся каштановые волосы, живописно спадающие на плечи. Каким образом Десмонды уничтожили следы повреждений, причиненных ей падением, Кардиналу знать не хотелось. Сейчас это опять была его прежняя жена, с гладким лицом, с щеками без шрамов.

Увиденное швырнуло его в какое-то новое измерение боли. «Боль» — это было недостаточно сильное слово для того, чтобы описать эту обитель скорби.

Время сделало поворот, и вот он уже скрючился на одном из розовых диванов, измотанный, сотрясающийся от рыданий. Келли сидела рядом с ним, стискивая пропитанный влагой комок салфеток.

Кто-то заговорил с ним. Кардинал неуверенно поднялся на ноги и пожал руки мистеру и миссис Уолкотт, соседям по Мадонна-роуд. Оба были учителями на пенсии и почти все свое время проводили в перебранках друг с другом. На сегодня они, видимо, решили заключить перемирие и теперь выступали единым фронтом, выражавшим тихое официальное сочувствие.

— Мы очень сожалеем о вашей потере, — произнес мистер Уолкотт.

Миссис Уолкотт проворно шагнула вперед.

— Такая трагедия, — заявила она. — И в такое чудесное время года.

— Да, — ответил Кардинал. — Кэтрин всегда больше всего любила осень.

— Вы ведь получили запеканку?

Кардинал посмотрел на Келли; та кивнула.

— Да, спасибо. Вы очень добры.

— Надо будет только ее заново разогреть. Двадцать минут при двухстах пятидесяти градусах, этого хватит.

Стали прибывать остальные. По одному они подходили к гробу, чтобы постоять рядом; некоторые вставали на колени и крестились. Здесь были преподаватели из Северного университета и местного колледжа, где Кэтрин вела занятия. Бывшие студенты. Седовласый мистер Фиск, которому в течение нескольких десятилетий принадлежал одноименный фотомагазин, пока наконец его вместе с половиной Мэйн-стрит не вытеснил «Уол-Март» с его губительными щедротами.[9]

— Великолепный снимок Кэтрин, с этими аппаратами, — заметил мистер Фиск. — Она заходила ко мне в магазин именно в таком виде. И всегда на ней был этот анорак или рыбацкий жилет. Помните этот жилет? — Волнение проявлялось в мистере Фиске как развязность: он словно бы обсуждал с ними странности общего приятеля, который уехал из их мест.

— Много народу, — добавил он, одобрительно поглядывая по сторонам.

Студенты и студентки Кэтрин, некоторые уже средних лет, а другие — молодые и заплаканные, бормотали Кардиналу добрые слова. Они были вполне общепринятыми, но Кардинал поразился, насколько они его трогают. Кто бы мог подумать, что обычные слова способны обладать такой силой?

Стали появляться его коллеги: Маклеод в костюме, явно скроенном на человека меньших габаритов; Коллинвуд с Арсено, напоминавшие безработную комическую пару. Ларри Бёрк сотворил крестное знамение перед гробом и некоторое время стоял перед ним склонив голову. Он не очень хорошо знал Кардинала, так как сравнительно недавно пришел в розыскной отдел, но он тоже подошел и принес свои соболезнования.

Пришла Делорм, в темно-синем платье. Кардинал не мог вспомнить, когда он в последний раз видел ее в платье.

— Такой печальный день, — сказала она, обнимая его. Он ощутил, как она чуть-чуть дрожит, сдерживая слезы сочувствия, — и не смог ничего произнести. Она несколько минут стояла у гроба на коленях, а потом подошла к Кардиналу и снова обняла его, и глаза у нее были мокрые.

Пожаловал шеф полиции Р. Дж. Кендалл, в сопровождении детектив-сержанта Шуинара, Кена Желаги и всех остальных сотрудников отдела уголовного розыска, а также всевозможных патрульных констеблей.

Река дня сделала еще один поворот, и вот они уже в крематории «Хайлоун». Кардинал не помнил, как въехал на эти холмы. Кэтрин не хотела церковного отпевания, но в ее завещании, которое она в свое время составила вместе с Кардиналом, она попросила, чтобы отец Самсон Мкембе сказал несколько слов.

Когда Кардинал был алтарным служкой, все священники были или ирландского, или французского происхождения. Но в нынешние времена церкви приходилось набирать себе служителей из отдаленных мест: отец Мкембе приехал сюда из самой Сьерра-Леоне. Он стоял в переднем приделе часовни при крематории — высокий, костлявый человек с лицом словно выточенным из хорошо отполированного эбонита.

Часовня была почти полна. Кардинал увидел Мередит Мур, возглавлявшую отделение изобразительных искусств в колледже, и Салли Вестлейк, близкую подругу Кэтрин. Среди присутствующих он различил курчавую голову доктора Белла.

Отец Мкембе говорил о силе Кэтрин. Собственно, большинство ее положительных качеств он назвал верно, — безусловно, потому, что перед этим он звонил Келли и беседовал с ней о матери. Но говорил он и о том, как вера поддерживала Кэтрин во всех превратностях судьбы: традиционное лицемерие, ибо Кэтрин заходила в церковь лишь по очень важным поводам и давно перестала верить в Бога.

Раскрылись створки печи, блеснуло пламя. Гроб въехал внутрь, створки закрылись, и священник прочел заупокойную молитву. В сердце Кардинала бился роковой колокол: «Ты обманул ее».

Когда он вышел наружу, краски мира показались ему неестественно яркими. Небо было ослепительно-голубое, точно огонь газовой горелки, а ковер осенних листьев, казалось, излучал свет, а не просто отражал его: золотое, желтое, ржаво-красное. Тень прошла над Кардиналом, когда дым, который когда-то был его женой, на мгновение притушил солнечный свет.

— Мистер Кардинал, не знаю, помните ли вы меня…

Мередит Мур пожала Кардиналу руку своей маленькой сухой ладонью. Она была совсем тщедушной, словно бы обезвоженной: казалось, ее надо погрузить в жидкость, чтобы она разбухла до своего настоящего размера.

— Мы с Кэтрин были коллегами…

— Да, миссис Мур. За эти годы мы с вами несколько раз встречались.