Китайское чудо. Критический взгляд на восходящую державу - Дженнифер Рудольф

на Западе. Количество китайцев, обучающихся только в США, в 2005–2006 годах составляло более 62 500; к 2015–2016 годам их число превысило 328 000. И еще многие тысячи учатся в филиалах иностранных университетов на территории Китая. Большинство китайских семей, отправляющих детей в иностранные учебные заведения, могут оплатить учебу из собственных средств и потому не зависят от государственных стипендий. Как Си собирается остановить это массовое бегство из китайских колледжей? Несколько лет назад он давал чиновникам указания забрать детей из иностранных школ. В то же время дочь самого Си была на середине бакалавриата в Гарварде. Она не ушла — она закончила учебу. Какой пример это подает другим семьям чиновников, не говоря уже о семьях, не связанных с государственной службой?

Конечно, сегодняшние китайские студенты совсем не похожи на тех, кто впервые стал учиться за рубежом после Культурной революции, когда некоторые студенты смотрели на Запад в поисках новых идей правления, способных вывести Китай из хаоса последних лет Мао. Сегодня китайские студенты — выходцы из гордо встающей во весь рост нации, которые прекрасно сознают ее экономическое и дипломатическое влияние. Большинство из них настроены патриотически и, вероятно, рассматривают западное образование как прекрасный фундамент для своей карьеры, а не как воздействие идеалов демократии. И все же маловероятно, чтобы по возвращении в Китай они приняли кредо одного немецкого философа середины XIX века, основанное на анализе раннеиндустриальной Британии. Может быть, Китай Си Цзиньпина и провозглашает марксизм своей объединяющей идеологией, но это лишь декорация. Его место в конце концов займет мысль Генерального секретаря Си, как при Председателе это было с маоизмом.

Последним элементом маоистского государства была Народно-освободительная армия (НОА). Мао всегда заботился о том, чтобы его поддерживало большинство полководцев, особенно когда столкнулся с такими героями революции, как маршалы Пэн Дэхуай и Линь Бяо. Си Цзиньпин, очевидно, не может претендовать на революционные лавры Мао, а потому ему нужны более явные средства указать на поддержку НОА. Ранее в своем правлении он убедил восемнадцать генералов написать короткие статьи в «Жэньминь жибао» с заверениями в лояльности. Затем он принял новое военное звание: Главнокомандующий объединенного штаба Центрального военного совета. По случаю объявления этого титула Си появился в военной форме, намекая, что, в отличие от любого из своих предшественников, он будет командующим на поле боя, если возникнет такая необходимость. Но будут ли готовы полководцы НОА спасать Си в случае политического кризиса, как спасали Мао во время Культурной революции и Дэна Сяопина на Тяньаньмэнь, — пока неизвестно.

Си Цзиньпин отправил Китай назад в будущее с удивительной скоростью. Восстанавливаются маоистские институты и ценности, хотя в некотором отношении политика Си обозначает четкий разрыв с маоизмом. Хотя Председатель сознательно дал китайской молодежи свободу вершить революцию, в Китае Си Цзиньпина не намерены терпеть самоуправство, даже в случае борьбы с коррупцией. Разоблачители имеют шансы оказаться в тюрьме. И все же Мао — центр притяжения режима Си, высшее оправдание его политики и роли в государстве и обществе. Так что портрет Председателя и дальше будет висеть на Тяньаньмэнь, а граждан продолжат сгонять в его мавзолей.

Мао до сих пор многое значит.

4. Что является причиной межэтнической напряженности в Китае?

Марк Эллиотт

Еще недавно для большинства образованных жителей Запада, в том числе и для многих ученых, было нормально считать, что Китай этнически однороден. А потому он отличается от других стран, стремящихся примирить ожидания современной националистической идеологии с реальностью управления населением, включающим в себя этнические и религиозные меньшинства, так как у него нет «этнической проблемы». И ее действительно не было, по той простой причине, что все были «китайцами».

Будем милосердны — для такого мнения имелись некоторые основания. При населении с подавляющим перевесом ханьского большинства — 91,51 % по переписи 2010 года (тут наблюдается некоторое снижение по сравнению с примерно 94 % в середине XX века) — и без единого не-ханьца в руководстве национального уровня, а также при том, что основная масса не-ханьских групп населения сосредоточена за пределами более известных восточных городов, — легко проигнорировать тот факт, что бок о бок с ханьским населением Китая живет весьма значительная группа так называемых «национальных меньшинств», на сегодняшний день состоящая приблизительно из 112 миллионов человек и поделенная государством на 55 разных категорий.

При любом раскладе, 112 миллионов — большое число: это почти население Японии, одиннадцатой по численности населения нации в мире. Тот факт, что занимаемая ими территория на сегодняшний день составляет более двух третей всей площади Китая и охватывает почти все сухопутные границы Китая (в том числе с Северной Кореей, Россией, Казахстаном, Пакистаном, Индией и еще девятью странами), еще яснее показывает, что сложный этнический профиль современного китайского государства — весьма нетривиальный аспект его становления. Пожалуй, он может даже считаться определяющим фактором. Официальная формулировка для этой ситуации с середины 1980-х годов гласит, что «Китай — единая мультиэтничная страна» — мантра, обыденно повторяемая в тысячах текстов об этнических вопросах каждый год.

Трагические события последних лет развеяли иллюзии об этнической однородности Китая даже у эпизодических наблюдателей за жизнью страны, ясно показав существенную напряженность между правительством и некоторыми — хотя, разумеется, не всеми — из многочисленных этнических групп в стране. Среди этих событий — вспышка насилия в тибетских регионах в 2008 году, за которой последовало более сотни случаев самосожжения в последующие годы. Все они вливаются в долгий печальный ряд воспоминаний, восходящий к кровопролитным протестам конца 1980-х годов, уничтожению монастырей во времена Культурной революции и подавлению восстания в Лхасе в 1959 году. Еще одно недавнее свидетельство, что в Китае действительно существует «этническая проблема», также включает в себя отдельные протесты в некоторых частях Внутренней Монголии, но после 2009 года, без сомнений, взрывы и погромы в Урумчи и других городах по всей стране, включая Пекин, попали в заголовки газет. Почти все эти инциденты, унесшие сотни, если не тысячи жизней, приписываются уйгурским «террористам», базирующимся на территории, которую западные СМИ сейчас привычно называют «неспокойным» (или «непокорным») Дальним Западом Китая, преимущественно имея в виду отдельные города Таримской впадины в южном Синьцзяне.

Проблема межэтнической напряженности

Независимым журналистам в основном запрещено работать в Синьцзяне и Тибете, а печатные и электронные СМИ во всем Китае находятся под жестким контролем. Поэтому практически невозможно проверить специфические подробности каких-либо инцидентов или подробно выяснить мотивацию тех, кто к ним причастен. Это, в свою очередь, затрудняет ответ на очевидный вопрос, следующий из этого печального факта: чем так недовольны не-ханьские народы, в первую очередь