Знаменитые русские о Риме - Алексей Кара-Мурза

В Риме Брюллов почти ежедневно посещал расположенные у Испанской площади «Caffe Greco» (это кафе на Via Condotti, 86, имеющее двухсотсорокалетнюю историю, сохранилось до наших дней) и не менее популярный в интернациональной среде художников трактир «Lepre» («Заяц»). В летние месяцы ездил с друзьями в Неаполь, на осликах поднимался на Везувий, путешествовал на лодке по окрестным островам.

По возвращении в Рим с Брюлловым произошла неприятная история, сильно повредившая ему в общественном мнении: одна из его молодых поклонниц, француженка Демулен, приревновав Карла к русской графине, подъехала как-то в наемной карете к берегу Тибра, расплатилась с кучером, сняла шляпку и шаль и бросилась в Тибр с Понте Молле. Сын Г. А. Гагарина, молодой князь Григорий Григорьевич Гагарин, начинающий художник и ученик Брюллова, вспоминал:

«Это происшествие наделало в Риме много шума… Приближалось лето… Мы ‹семья Гагариных› собирались переехать в Гротта-Феррата ‹вилла в окрестностях Рима›… Чтобы извлечь Брюллова из того затруднительного положения, в какое он попал по своей собственной вине, мои родители предложили ему уехать вместе с нами на некоторое время за город. Он понял, что отдых среди чудной природы, совмещенный с правильной жизнью в семье, пользующейся общим уважением, может благотворно повлиять на его потрясенную душу и что новая жизнь поможет ему восстановить себя в общественном мнении, – и принял наше предложение».

Г. Г. Гагарин (в 60-70-е годы он станет вице-президентом Санкт-Петербургской Академии художеств) оставил воспоминания о совместных прогулках с Брюлловым по окрестностям Рима:

«Сколько раз, таща наши краски и складные стулья, ходили мы с Брюлловым, изучая: он – как маэстро, я – как ученик – то старую заброшенную кузницу, то мадонну, вделанную в узловатый ствол дуба, то чудные, большие зонтичные листья… В этих-то прогулках он посвящал меня в тайны колорита, объяснял мне то, что я чувствовал, не отдавая себе отчета. Однажды, рисуя нарядные листья, свесившиеся в воду на берегу ручья, он начал словами анализировать их красоту и кистью передавать цвета и оттенки, прозрачность вод и все бесконечно мелкие вариации световой игры природы. Все это он передавал с таким глубоким пониманием, таким увлечением и правдой, что казалось, словно вы слушаете физиолога, живописца и поэта вместе. Урок Брюллова был для меня как бы откровением, – с тех пор я понял, что в прелестях природы скрывается не только интерес невольного наслаждения, но и интерес разума».

По вечерам у Гагариных Брюллов переносил свои ощущения на бумагу. Тогда, по словам молодого князя Гагарина, «происходили чудеса», «появлялось или одно из сравнительно больших его произведений, или же несколько маленьких шедевров».

Г. Г. Гагарин: «То были или впечатление, принесенное с прогулки, или фантазия романтического, порой классического характера, или иллюстрация последнего чтения, то, наконец, воспоминание юности или опыт нового способа живописи, или же случайно нарисованная фигура, о которой он весьма живо импровизировал вслух целую историю с забавными замечаниями…»

После возвращения с Гагариными из Гротта-Феррата Брюллов продолжил работу по частным заказам. Писал он необыкновенно быстро: портрет полковника А. Н. Львова, один из признанных шедевров портретной живописи, Брюллов написал всего за три часа. О методе работы Брюллова вспоминал позднее его римский коллега, художник-гравер Федор Иванович Иордан:

«В Риме все удивлялись таланту Карла Брюллова; он работал по временам запоем; бывало, утром начнет что-нибудь трудное, вечером усталый и голодный является с папкой и жалуется, что очень устал; когда же покажет работу, то приводит в недоумение от столь огромной и так скоро оконченной работы».

В 1927 г. Брюллов написал в Риме еще одну знаменитую картину – «Итальянский полдень». А после исполнения им следующей работы – копии в натуральную величину с фрески Рафаэля «Афинская школа» (над которой художник с перерывами работал четыре года) – царь Николай I велел заплатить Брюллову сверх назначенной русским посольством цены в десять тысяч рублей еще пять и пожаловал ему орден Владимира 4-й степени (небывалый случай для «художника 14-го класса» согласно табели о рангах!). Интересный факт: 5 мая 1828 г. в Станце Сигнатуры Ватикана произошла встреча Брюллова, заканчивавшего копировать «Афинскую школу», и бывшего тогда в Риме Стендаля. Знаменитый француз написал в своих «Прогулках по Риму»:

«Копия эта, по-моему, была бы превосходна, если бы художник не позволял себе иногда восстанавливать то, что время уничтожило в произведении Рафаэля, и даже некоторые детали, которых Рафаэль не хотел изображать на картине, рассматриваемой с расстояния семи или восьми шагов».

Ту же особенность брюлловской копии отметил, словно сговорившись со Стендалем, и рецензент «Отечественных записок»:

«Брюллов в ней ‹ в копии Рафаэля › не только сохранил все красоты подлинника, но отыскал, или, лучше сказать, разгадал и то, что похитило у него время».

Впоследствии Брюллов признается, что он решился писать огромное полотно «Последний день Помпеи», только успешно пройдя школу копирования рафаэлевских фресок. Очень точно отметил в свое время высоко ценивший творчество Брюллова А. С. Пушкин:

«Так Брюллов, усыпляя нарочно свою творческую силу, с пламенным и благородным подобострастием списывал Афинскую школу Рафаэля. А между тем в голове его уже шаталась поколебленная Помпея, кумиры падали, народ бежал по улице, чудно освещенной Вулканом…»

Между тем К. Брюллов становится в Риме все более известным и модным художником. Многие русские аристократы, путешествовавшие по Италии, считали за честь заказать ему портреты или «сцены из итальянской жизни» – случалось, что Брюллов отвечал отказом. Один из корреспондентов-доброхотов доносил брату Александру в Париж:

«Твой брат Карл портрет для великой княгини Долгоруковой делать отказался. Демидову картину за 15 тысяч, которую он ему заказал, не хочет делать… Он какой-то получил крест от императора, но не носит, за что ему неоднократно князь Гагарин делал выговор – бесполезно… Хочет быть вне зависимости… От Карла все возможно…»

Что же касается главного труда Брюллова – картины «Последний день Помпеи», то мысль написать большое полотно на этот сюжет пришла ему в голову во время поездки в Помпеи летом 1827 г., организованной проживавшим в Италии русским меценатом Анатолием Николаевичем Демидовым. В те месяцы Брюллов внимательно следил за раскопками Геркуланума и Помпей, изучал поступившие в Неаполитанский музей археологические находки. Об обстоятельствах катастрофы – извержения вулкана Везувий в августе 79 г. н. э., погубившего Помпеи, – Брюллов знал из текста «Писем» Плиния Младшего. Специалистом по данному вопросу, несомненно, был брат Брюллова – Александр; он побывал в Помпеях в 1824 г., и как раз при нем был раскопан комплекс помпейских терм – публичных бань. Позднее, в 1829 г., с авторским текстом и таблицами Александра Брюллова в Париже вышел большой альбом по названием «Термы Помпеи». Считается также, что большую роль в создании Карлом Брюлловым «Последнего дня Помпеи» сыграла одноименная опера Джованни Пачини, которая шла на сцене «Ла Скала» в декорациях Алессандро Санквирико. Однако Брюллов мог увидеть этот спектакль в Милане не раньше конца 1830 г. – в это время основная композиция картины была уже в целом сформирована.

Демидов заключил с Брюлловым контракт, который обязывал художника окончить картину к концу 1830 г.

Однако сроки все время переносились; Брюллова отвлекали частные заказы и новые поездки – в Венецию и Болонью (как он говорил, «для совета со старыми мастерами»)…

В мае 1828 г. произошло крупное извержение Везувия, которое успел запечатлеть проживавший в Неаполе русский художник Сильвестр Щедрин. В те дни Щедрин писал:

«Наконец мне удалось увидеть и сделать этюд с натуры: извержение Везувия… Слухи о сем извержении тотчас дошли до Рима. Оттуда множество иностранцев пустилось в Неаполь, в том числе Брюллов, но лишь Брюллов явился ко мне, то, как на смех, стихший вулкан перестал вовсе куриться, и он, пробыв дня четыре, возвратился опять в Рим».

В 1828 г. Брюллов написал по заказу князя Г. И. Гагарина шесть образов (на медных медальонах диаметром около 35 сантиметров каждый) для «золотых врат» иконостаса домовой церкви русского посольства, которое тогда находилось в Palazzo Odescalchi (между Корсо и площадью Апостолов). Брюллов сообщал в Общество поощрения художников:

«По случаю установления русской церкви в доме нашего посольства все русские художники, находящиеся в Риме, взяли на себя соглашение г-на посланника ‹князя Гагарина› пожертвовать для украшения оной своими трудами; мне досталось написать царские двери; в половине октября сия работа должна быть кончена».