Миссия в ионическом море - Патрик О'Брайан

Стояла ясная солнечная погода, мощные подзорные трубы явили Салли-Порт - четкий и красочный, гостиницу с белым балконом, а на балконе - Софи и Диану бок о бок, рядом с Дианой - Ягелло с рукой на перевязи, а рядом с Софи - уменьшающийся ряд детских голов, трепыхание носовых платков время от времени.

- Там Ягелло, - сказал Стивен. - Я прибыл в его экипаже, который и явился источником неприятностей.

- Но, несомненно, Ягелло превосходно правит лошадьми?

- Конечно, правит как Иегу [7]: мы довольно шустро выкатились из Лондона, и Ягелло правил в литовской манере, стоя и склонившись над упряжкой, подбадривая лошадей улюлюканьем. И какое-то время все шло очень хорошо, и мы с Дианой могли спокойно поговорить, потому что Ягелло и его скотина разговаривали на одном языке, но когда мы стали менять лошадей, кое-что случилось.

Кроме того, Ягелло не привык к правилам езды в Англии: Литва страна аристократическая, где простые люди убираются с дороги, и когда медленно ползущая телега из Петерсфилда отказалась съехать на обочину, он так вознегодовал, что решил подрезать и высказать все, что думает. Но возница так ударил кнутом нашу левую переднюю лошадь, что мы свернули, задели мильный столб и потеряли колесо. Большого ущерба не случилось - мы не опрокинулись, и как только подняли кузнеца и тот запалил кузницу, то через пару часов все оказалось в порядке, кроме руки Ягелло, которую он сильно растянул.

Я редко видел кого-то столь же сильно раздосадованным. Наедине он сказал мне, что никогда бы не превысил скорости легкого галопа, если бы знал, что придется править лошадьми в позорной демократии. Это едва ли справедливо, но тогда парень пребывал в ужасном унынии, да на глазах у Дианы...

- Впечатлительные иностранцы, - произнес Джек. - Ягелло - отличный парень, иногда почти забываешь об этом, но на самом деле он всего лишь иностранец, бедняга. Полагаю, ты взял вожжи?

- Не я. Диана. К тому времени солнце уже поднялось. Она гораздо лучше управляется с четверкой, чем я.

Диана как раз четко виднелась в окуляре, солнце ярко ее освещало. Все годы, что Стивен ее знал, Диана боролась с неблагоприятными обстоятельствами: сначала дорогостоящий, фешенебельный образ жизни в девичестве без достаточного количества средств, чтобы его поддерживать, потом страшная бедность и зависимость, затем трудные, доставляющие неприятности, страстные и даже жестокие любовники. Все это подточило ее энергичный характер, сделав его колким и жестким, так что уже давно Мэтьюрин не ассоциировал Диану со смехом: красотой, порывистостью, стилем, даже остроумием, но не со смехом.

Сейчас это переменилось.

Стивен никогда не видел ее такой счастливой, как в последние несколько месяцев, и такой красивой. Он не был настолько самодоволен, чтобы полагать, что лишь их брак являлся тому причиной. Скорее, этому способствовало то, что Диана наконец-то обрела дом с обширными и разнообразными знакомствами, богатой легкой жизнью, которую вела - она обожала быть богатой. Даже вполне осязаемый муж мог этому поспособствовать, даже если и не обладал «правильной» национальностью, происхождением, наружностью, религией или вкусами. Даже если не являлся тем, кого ее друзья могли бы желать ей раньше.

Джек молчал, полностью сосредоточившись на Софи, находящейся далеко за водной гладью: теперь она склонилась к маленькому мальчику рядом с собой, подняла его высоко над ограждением, и оба вместе с сестрами опять замахали руками.

Джек уловил мелькание их носовых платков сквозь реи "Аякса" и "Беллерофона" и с нежностью улыбнулся по эту сторону подзорной трубы - чувство, которое его соплаватели редко могли наблюдать.

- Не думаю, - произнес Стивен, продолжая внутренний диалог, - что я создан для детей, - как будто его обвиняли в совершении преступления, - их слишком много, чудовищная избыточность, и у меня нет никакого желания, ни малейшего вообще, видеть своё увековечение. Но в случае Дианы, может, это даст ей счастье?

Как будто осознав его взгляд, Диана тоже помахала кораблю и, повернувшись к Ягелло, указала на море.

"Агамемнон", идущий из Пролива домой, пересек им обзор - великолепное облако белых парусов, а когда он прошел, Портсмут исчез, отрезанный мысом.

Джек выпрямился, сложил подзорную трубу и взглянул вверх на паруса: они были обрасоплены так, как только можно пожелать, что едва ли удивительно, поскольку он сам формировал у молодого Моуэта представление о том, как управлять кораблем, и паруса толкали тысяча восемьсот сорок две тонны "Ворчестера" по воде со степенной скоростью в пять узлов - все, что можно ожидать при таком ветре и течении.

- На довольно значительное время это последнее, что мы видим из удобств жизни на берегу, - заметил Стивен.

- Вовсе нет. Мы плывем только до Плимута на комплектование, - рассеянно заметил Джек, устремив глаза вверх: брам-стеньги "Ворчестера" были слишком высоки, избыточно высоки для его корпуса без завалов. Если в Плимуте останется время, он постарается заменить их на более короткие, а также поставить отдельные бом-брам-стеньги.

Джек намеренно обратил разум к проблеме установки этих гипотетических бом-брам-стеньг позади эзельгофта, и довольно низко, чтобы уменьшить нагрузку на корабль, печально известный плохими креплениями, в случае средиземноморской бури: он знал опасную силу мистраля в Лионском заливе и те убийственно короткие волны, что ветер мог поднять в течение часа, волны, совсем не похожие на длинные атлантические валы, для которых подобные корабли, по большей части, и предназначались. Он делал так, чтобы заглушить боль расставания, намного более сильную, чем ожидал, но, видя, что грусть не проходит, вскочил на коечную сетку, позвал боцмана и поднялся наверх, на самую высь, посмотреть, какие изменения придется сделать, когда доставят его укороченные брам-стеньги.

Джек все еще пребывал наверху, с легкостью и ловкостью орангутанга качаясь между морем и небом, глубоко погруженный в технический спор со своим упорствующим, упрямым, консервативным седобородым боцманом, когда в более чем ста футах под ним барабан протрещал "Ростбиф Старой Англии", приглашая офицеров на обед.

Стивен вошел в кают-компанию - великолепное, длинное помещение с превосходным длинным столом посередине, залитое светом из большого кормового окна во всю ширь, помещение, которое, несмотря на каюты лейтенантов по обе стороны, предоставляло много места для десятка офицеров, каждый - с вестовым за спинкой стула, и множества гостей, если бы их решили пригласить. Тем не менее, сейчас помещение оставалось малолюдным: три морских пехотинца в красных мундирах около окна, а в центре, положив руки на спинку стула, задумчиво стоит штурман, казначей смотрит на часы, Пуллингс и Моуэт у двери, попивают грог и явно ожидают Стивена.