Ребекка с фермы «Солнечный ручей» - Кейт Уиггин

Я могла бы учиться гораздо лучше, но полтора часа и день мне приходится заниматься шитьем платья. А в это время Эмма Джейн и Симпсоны бегают, развлекаются, играют. Они ходят «на бревнышки», когда мамы не знают. Их мамы боятся, как бы они не утонули, а тетя М. боится, что я замочу подол, и поэтому тоже меня не пускает. Я могу играть и гулять только с половины пятого до ужина или совсем недолго после ужина, а еще — в субботу вечером.

У нас радость: корова отелилась, и теленочек очень хорошенький, весь в пятнах. Год обещает быть яблочным и урожайным, так что вы с Джоном немного порадуетесь и сможете выплатить хотя бы часть залога на ферму. Мисс Дирборн спрашивала у нас на уроке, собираемся ли мы продолжать наше образование и почему. Я сказала, что мне хотелось бы когда-нибудь освободить тебя от залогов и долгов. Тетя М. от кого-то узнала про это, и я была наказана, потому что тетя М. говорит, что залоги и долги — это так же стыдно, как воровство или оспа. Она считает, что я опозорила нашу семью. Эмма Джейн даже не понимает, что такое залог. Ричард Картер и доктор Уиншип тоже не делают залогов, а вот у Симпсонов залогов и долгов даже больше, чем у нас.

Дух закали и нервы напряги,Но маме, милой маме помогиСкостить скорей проклятые долги!

Ты помнишь, как однажды мы купили собаку и пришлось ее запереть в сарае? Она грызла веревку и лаяла. Я тоже как эта собака. С той разницей, что здесь кирпичный дом, а не сарай, и я не могу покусать тетю М., потому что она выкладывает деньги на мое образование, благодаря чему я смогу стать кем-то и избавить нас всех от залогов и долгов.

Глава V. Дороги мудрости

Ребекка приехала к сестрам Сойер в пятницу, а в понедельник она уже начала посещать школу, расположенную в центре Риверборо, в миле от дома. Мисс Миранда Сойер одолжила у соседа лошадь и повозку и отвезла ее в школу. Она переговорила с учительницей, мисс Дирборн, заплатила за учебники — словом, поставила девочку на дорогу, которая поведет ее в безграничный мир знаний.

Скажем несколько слов о мисс Дирборн. Никакой специальной учительской подготовки у нее не было. Это, как говорили ее родные, дано было ей от природы.

В одной книге рассказывается про бобра, который, по свидетельству натуралиста, «с такой же серьезностью будет строить запруду на трех ступеньках лондонского дома, как если бы он возводил ее на озере в южной Канаде. Его природное назначение, — продолжает натуралист, — строить, а отсутствие воды или нужного результата — всего лишь случайность, которой животное пренебрежет». Точно таким же образом мисс Дирборн закладывала в детские умы то, что являлось, на ее взгляд, основами знаний.

Ребекка отправлялась в школу рано утром. Она любила эту часть своей дневной программы. Когда не было большой росы и светило солнце, Ребекка срезала путь, проходя через лес. Она сворачивала с главной дороги, пробиралась через огороженный участок Джона Вудмена, хлопками в ладоши разгоняла буренок миссис Картер, вступала на скошенную траву пастбища, где торная тропинка вилась среди зарослей лютиков и всевозможных сорняков, и ныряла в заросшую голубым папоротником рощицу кустарников, усыпанных словно вырезанными из слоновой кости цветами.

Потом она спускалась по склону небольшого пригорка, перепрыгивая с камня на камень, преодолевала лесной ручей, распугивая задремавших лягушек, чьи зеленые спинки удивительно сверкали в лучах утреннего солнца. Дальше начиналась лесная часть пути, где ее нога ступала на скользкий коричневый коврик опавшей сосновой хвои. Лес радовал утренней свежестью и одаривал всякими неожиданностями. То попадались ослепительно-рыжие скопления поганок, то сверкали ярко-багряным мхом мертвые стволы. Все эти чудеса рождались под покровом ночей. То там, то тут являлись восхитительные соцветия «индейских дудочек», своей красотой спасавших себя от спешащих детских ног. Потом она поднималась по земляным ступенькам, пересекала травянистый луг, пролезала еще под несколькими изгородями и вновь выходила на дорогу. Вот таким образом Ребекке удавалось сократить дорогу на полмили.

Дни были восхитительны! Ребекка открывала грамматику Квакенбоса и арифметику Гринлифа с радостным чувством, что знает урок. Судки с едой подпрыгивали у нее в руке, и она уже с наслаждением представляла себе пару содовых бисквитов, намазанных маслом и сиропом, румяные драчены, жареный пирожок и тяжелый кубик имбирного пряника. Часто по дороге ученица громко декламировала «отрывок», который готовила к школьному вечеру, — такие вечера проводились каждую пятницу.

Из Легиона один молодой солдатРанен был на алжирской войне.Женские руки все нарасхват,И женские слезы в большой цене.

Какой красивый ритм, какое сильное чувство! Как трепетал ее юный голос, когда она доходила до рефрена:

Когда я умру, товарищ, свези от меня приветВ Бинген на Рейне, мой город, которого краше нет.[2]

Так чудесно вызванивало в ушах эхо, когда ее плачущий дискант разрывал чистый утренний воздух! Еще с раннего детства она любила (заметим здесь, что с мировой поэзией Ребекку знакомили книжечки «чтецов-декламаторов», составленные из популярных текстов) следующие строки:

Прошу, лесник, это дерево не калечь,Не губи его на корню!Я любила под кроной его прилечь,И теперь я его храню.Отойди, положи топор,А иначе я дам отпор!

Если с Ребеккой «коротким» путем шла Эмма Джейн Перкинс, подруги превращали эти стихи в драматическую сценку. Эмма Джейн всегда выбирала роль лесника, потому что не надо было говорить — знай себе только размахивай воображаемым топором. Однажды она попыталась сыграть романтическую защитницу дерева, но почувствовала себя очень глупой в этой роли и впредь отказалась ее играть, чему Ребекка втайне обрадовалась, потому что скромная роль лесника не отвечала ее амбициям. Она упивалась пылкой мольбой поэтессы и заставляла безжалостного лесника быть как можно более жестоким и грубым — для того, чтобы строки звучали еще более проникновенно. Однажды утром, придя в еще большее, чем обычно, исступление, она упала на колени и зарыдала в юбчонку «лесника». Но чувство меры взяло в ней верх, и такое решение образа девочка отвергла раз и навсегда.

— Нет, Эмма Джейн, это не то. Выглядит глупо. А вот когда мы начнем разыгрывать «Три кукурузных зернышка», там коленопреклонение как раз нужно. Ты будешь отец, а я — голодный ирландский ребенок. Ради Бога, убери куда-нибудь топор. Ты не лесник и не мясник! Ты отец ребенка!

— А куда же мне девать руки?

— Куда угодно! — усталым голосом отвечала Ребекка. — Главное для тебя — быть отцом. Можешь вместо топора взять в руки молот, как твой папа-кузнец. И вот, слушай, что говорит твой сын:

Три кукурузных зернышка —Отец, мне нужно это,Я обязательно долженДожить, дожить до рассвета!

Эмма Джейн в подобных случаях очень страдала и нервничала, но все равно считала себя рабыней Ребекки. Ее тяготили цепи, однако она ни за что не согласилась бы их снять.

Возле последних двух изгородей подруги иногда натыкались на целый отряд детей Симпсонов. Симпсоны жили в черном доме с красной дверью и красным сараем позади дома, там как раз проходила тропинка на голубичные поляны. Ребекка с самого начала прониклась живым интересом к Симпсонам, потому что их тоже было семеро и они тоже ходили в старой, заштопанной одежде, совсем как ее братья и сестры на ферме.

Небольшое здание школы с флагштоком на крыше и двумя дверями спереди (одна предназначалась для мальчиков, другая — для девочек) стояло на вершине холма, по одну сторону которого тянулись поля и луга, а по другую темнел сосновый бор и блестела вдали река.

Внутри не было ничего особенного. Все голо, неприглядно, неуютно. Но иначе и быть не могло: жители приречных деревень так много тратили денег на ремонт и переустройство мостов, что им поневоле приходилось экономить на всем остальном, включая и школу.

На возвышении в углу стояли учительский стол и стул, рядом помещалась неказистая печурка, которую раз в год красили в черный цвет, а на стене висели географическая карта и две доски. Кроме того, в углу на подставке стояло большое ведро с водой, на нем висел ковш с длинной ручкой. На скамейках за небольшими столами сидели ученики. Их было двадцать. В заднем ряду скамьи и столы были выше, и там сидели либо лучшие, либо старшие ученики. Считалось, что это завидные места: поближе к окну и подальше от учительницы.