Тайна горы Сугомак - Юрий Гребеньков

С высокой горы далеко окрестные леса видно. Хвойное море от пожаров огневщики и стерегли. На самых заметных шиханах их посты располагались. Работа, понятно, сезонная. Вместе с весенними опалами начиналась. Огневщики заранее хворост заготавливали. Дымное смолье рубили. И на видном выступе скалы в кучи складывали. Тут тоже уменье да сноровка требовались. Чтобы в любую минуту, мгновенно костры зажечь. Сигнал о лесном пожаре подать. Зажженный костер знаком служил. На заводе с пожарной каланчи за теми сигнальными кострами дозорные следили, с огневой азбукой знакомые. Как только огневщик с горы пламенный знак подавал, сразу же в сторону таежного пожара людей посылали. Таким вот образом берег заводчик от огня лесное добро.

Однажды после долгой жары затяжное ненастье на Урал опустилось. Горные дали закрыло. До малой травинки землю промочило. Как и другие огневщики, стал Бутыльчик домой собираться. Пустую котомку на плечи закинул, топор за кушак воткнул. С горы по сырой траве мигом скатился. А там осклизлая тропа мимо хмурых лиственниц запетляла. К звонкому ключевому ручью вывела. И в рассыпном бисере незабудок, возле воды, наскочил Бутыльчик на стонущего, окровавленного человека.

Человек-то беглым золотоискателем оказался. Песок промывал в горных ручьях да речках. Блестящие крупинки старательского счастья в кожаный кисет ссыпал. Тайком, по-варнацки, от расторгуевских сыщиков промышлял. На хороший песок в этом ручье натакался. От удачи в азарт вошел. А на песчаной косе медвежий водопой был. Матерый зверь к воде и вывернулся. Видно, не понравилось медведю, что на его водопое еще кто-то объявился. Бросился он на золотодобытчика. И задрал бы. Но выхватил старатель кинжал из-за пояса. И всадил его зверю под левую лопатку. Прямо в сердце попал. Но от боли сознание потерял.

Открыл старатель глаза, когда шаги человека услышал. И на узкой звериной тропе взгляд варнака со взглядом Бутыльчика встретился. Руками красными от своей и медвежьей крови потянулся золотоискатель к заветному потайному карману. Кожаный кисет достал. К ногам огневщика кинул. Посинелыми губами еле слышно выдохнул:

— Спаси только! Все тебе отдаю. Ради бога, спаси. Помереть не дай! В охотничьей избушке от сыщиков укрой, дорогой человече. От хворобы отойду, вовек твоей доброты не забуду.

Бутыльчик кисет на лету поймал. Тугое устьице растянул. Золотой блеск жаром сердце обнес. Неожиданное богатство в руки свалилось. Словно ворон крылом, черная мысль в голову ударила: «Сейчас, пока в беде, золото варнак предлагает. А потом, когда поправится, обратно потребует. Не бывать этому!» И выхватил Бутыльчик острый топор из-за кушака. На старателя пошел. Все понял варнак. Не мигая, в глаза убийцы взглянул. И выкрикнул напоследок:

— Золотом владей, золотом людей губи! На мраморной жиле споткнешься!

До глубокой зимы не оказывал Бутыльчик золотого припаса. Лишь тогда к тайному скупщику обратился, когда налетели из-за гор студеные, обжигающие ветры. Каслинский завод снегами засыпали. И сразу Бутыльчик деньгами забренчал. Но понимал: золотишко-то похоже на колобок — от тебя уйдет, к другому пристанет, да и там долго-то не задержится. Надо деньги в ход пускать. При золотом даре лучше жить при наваре. Решил Бутыльчик торговлю открывать. Тут без приказчиковой дружбы не обойтись. К приказчику подкатился. Золотую пилюлю ему поднес, на винном угаре настоянную. Первым гостем стал у Бутыльчика каслинский приказчик. В ту пору и родилась в Каслях поговорка: за богатым застольем — приказчик, Бутыльчик да поп, а за бедным — мастеровые, водичка да клоп.

С золотой пилюли Бутыльчиково богатство, как на дрожжах заподнималось. Торговля тоже дело сделала. В карманах у Бутыльчика капитал прижала. Монету к монете. Да и сам заводчик-то, Расторгуев, из купцов был. Торговцам богатеть не препятствовал.

При золоте да деньгах и черт тебе не брат. Устроил как-то раз Бутыльчик шумливую пирушку. Вся каслинская знать собралась в хоромах у торгована. Поп с дьяконом на левом краю стола водку хлещут. Приказчик с десятком прихлебал уже песни поют. Бутыльчикова жена с кухарками еду да питье подносят. Дорогих гостей потчуют. Гулянка в полном разгаре. А за окнами майский закат алым цветом набух. Словно кровь пролилась. Несмотря на веселье, от сумерек тревога сочится.

Бутыльчик в три горла пьет. На жену да прислугу покрикивает. Час ударил дружков удивлять. Закусочкой в вешнюю пору редкостной. Жена торгована на серебряном подносе вынесла соленые груздочки в чаше. В пряностях выдержанные. Зимним льдом сбереженные. Последний Бутыльчиков запас. Грузди, как мраморные, белые да крепкие.

А в горнице в канделябрах восковые свечи зажгли. Тут, около самого стола, Бутыльчикова женка с подносом в руках запнулась. И упала. На приказчиков сюртук рассолом плеснуло. Грузди по грязному полу рассыпались. Для Бутыльчика случай конфузный. Да и любимой закуски лишился. Схватил он бронзовый подсвечник и в гневе по голове жену ударил. Та только ойкнула. В судорогах забилась. На виске мак расцвел. Из рта кровавая пена потянулась. Гости хоть и хмельные, но сразу поняли: неладно дело-то. Из-за стола полезли. Кто-то за лекарем сбегал. Тот с зеркальцем к губам. Не запотело даже. Гости в испуге домой засобирались. Но хозяин слугам приказал: ворота никому не открывать и как ни в чем не бывало пирушку продолжать. Тело же убитой велел в погреб вынести. До самого утра вино рекой лилось да пьяные песни поселку спать не давали.

После пирушки похоронил Бутыльчик жену. Кто-то, желая торговану насолить, каслинскому уряднику донос об убийстве состряпал. Хотя урядник на пирушке тоже был, но, спасая честь мундира, допытываться стал, как женщину ухайдакали. Видимость допроса Бутыльчику устроил. Урядник в карман куш положил. А вину на конюха Еремея свалили. Дескать, конюх по пьяной злобе в тот вечер хозяйку убил. Еремей-то верой и правдой торговану служил. Выездных лошадей у него обихаживал. Суд приговорил Еремея к десяти годам каторги. Когда конюха стражники уводили, то закричал он, в железные цепи закованный:

— Спирька! Черная твоя душа! Попомни мои слова! На мраморной жиле споткнешься!

Вздрогнул, как от удара, Бутыльчик. И этот, как убитый варнак, стращает. Будто сквозняком, тело страхом охватило. Но у богатого, как у прокаженного, чем больше доход, тем зуд жадности сильней. Когда душа зудится, то о страхе быстро забываешь. Забыл и Бутыльчик конюхово пророчество.

А время летит, ветрами гудит. В работе хлопочет, в радости хохочет. Каменные горы качает. Молодые руки к труду приучает.

Тут каслинские мастера на весь мир чугунным художественным литьем громыхнули. Заводчик огромные прибыли в карман положил. Приказчику от тех барышей тоже кое-что перепало. От хвастовства да чванства заводских прихлебателей, как индюков, раздуло. А торговану завидно. Но завод — сила. А Бутыльчик, хоть и богат, — все же мошна не та. И решил он, помимо торгового дела, при доме камнерезную мастерскую открыть. За поделки из уральских самоцветов заграничные купцы бешеные деньги платили. Дорого мастерство оценивалось, да жизнь крепостного люда дешевой была.

Съездил Бутыльчик за Касли и нужного для задуманного дела мастера привез. По словам людей, средней руки камнереза. Егоршей Огневым звали. Правда, мастер-то молодой. Но крепкий на вид. Стройный такой. Волосы кудрявые, словно кольца белого дымка на голове завиваются. Из глаз веселая синь брызжет.

Едва утром парень на ноги встал, Бутыльчик сразу к нему с расспросом:

— Говори про каменное дело. Кто? Как обучал?

А Егорша-то с детских лет возле камня находился. Отец обучил парнишку камнерезным ремеслам.

Поведал Егорша Бутыльчику, что знает обработку малахитовых ваз, яшмовых украшений. С рубином тоже возиться доводилось. Но эти камни в цене отменной.

— Подешевле камень нельзя ли взять? — спрашивает Бутыльчик.

— Из дешевых камней и поделке цена грошевая. Разве что мрамор в ходу… Да не грамотен я по ремеслу горщиков. Каменные приметы не знаю.

— Не твоя забота о камне, — прошипел Бутыльчик. — Спервачка испробую-ка твою пригодность к делу на мраморных скалках. Хорошо, говорят, ими пельменное тесто раскатывать.

Через неделю привезли с дальнего рудника мраморные глыбки. Егорша нужный инструмент приготовил. К работе приступил. Зубило с молотком над камнем заплясали. Сразу почувствовалось, есть у парня навык. Белой крупой мраморная крошка сыплется. Вскоре и до станка очередь дошла. Скалки получились гладкие да ровные. Не работа, а форменное загляденье. Все каслинские богатеи к Бутыльчику бросились скалки заказывать. Тот и заломил им цену сумасшедшую. Но поделки-то больно по душе оказались. Раскупили. Дальше серьезные заказы пошли. И с ними справился Егорша. По заграничным чертежам стал работы производить. Мраморные подсвечники для Каслинского монастыря тоже он мастерил.