Тайна горы Сугомак - Юрий Гребеньков

На рассветной зорьке поспешил мастер к березе. На место пришел, когда туманная дымка от земли поплыла.

Встал парень возле дерева поудобнее. На руки поплевал. Взмахнул топором, а ударить не успел, так как за спиной кто-то прямо взмолился:

— Не губи, Тарас, мою березоньку! Не руби ее тело белое. Хоть и горбата она, но душа у ней приветливая, ласковая.

Оглянулся Тарас на голос и рядом девушку увидел. Милую да пригожую. Высокому парню девушка до плеча будет. Сарафан на девушке, словно черемуха в мае. Белый, белый. И весь диковинными лесными цветами расшит. Тут подснежники с медуницами. Ландыши с голубыми незабудками. И от каждого цветка аромат струится. Девичий-то сарафан с рукавами широкими и размашистыми. На одном рукаве — птица-лебедь в клюве радугу несет. Над радугой тучка клубится. И вроде бы норовит дождичком на землю брызнуть. На другом рукаве — красное солнышко улыбается. Погожий денек сулит. Девушка берестяную корзинку держит. Корзинка-то, словно спелой ягодой, хрустальными бусинками наполнена.

Загляделся мастер на девушку. При виде красоты удивительной у парня слова на губах замерзли.

А красавица улыбнулась, и сразу все вокруг преобразилось. Каменные горки из темных алыми сделались. Черные леса встрепенулись. Дикую неприветливую хмурь с себя сбросили. Стекла озер светом брызнули. Заиграли радужно.

А девушка на левую руку корзинку повесила и давай правой рукой хрустальные да рубиновые бусинки во все стороны кидать и напевно приговаривать.

Горбатая-то береза, что Тарас срубить хотел, на глазах меняется. То серебряным бисером она засверкает, то золотым дождем подернется. Потом в бирюзовое платье оденется и тут же его на розовое обменяет.

Пересилил Тарас оцепенение и девушку спрашивает:

— Откуда ты взялась да появилась? Говорунья глазастая, веселая да цветастая. Из себя ладная, пригожая — на заводских девок не похожая. Зачем ходишь по росе хрупчатой, привлекаешь парней косой трубчатой?

Наговаривает ей скороговорками, как при первом-то знакомстве принято. Сам же глаз отвести не может. В голове думки вспыхивают. Три весны прожил в таежном урмане. Сколько заводских девок набегало сюда по ягоды, а такой не встречал.

Тут красавица хрусталь разбрасывать перестала и на думки Тарасовы ответ дала:

— Знаю, Тарасушка, мил дружок, что третью весну по хозяйскому приказу здесь живешь. Колеса с санными полозьями ладишь. Работа тебе не в тягость. От людей почет да поклон. Я тоже здесь родилась. Здесь свою работу исполняю. От моей работы весенние да летние дни начинаются.

Случается, что и я с вечера закручинюсь. До утра с девичьей тоской не расстанусь. Помашу на зорьке левым рукавом — ни одной росинки не уроню из корзинки. Люди и говорят по этому случаю: на земле сухорос — день к ненастью прирос. А им-то невдомек, что тут моя тоска девичья виновата. Зовусь же я Росяницей. На зорьках солнечным лучам ворота отворяю и из росы дорожки стелю. Когда же на земле мороз похаживает да метель по снегам пляшет, сижу я в земле под толщей каменной.

Еще раз спасибо тебе, Тарас, что пощадил ты березу горбатую. Мою няню старую. Всмотрись-ка сюда получше. Видишь? Сторожит береза вход в палаты, мраморные, сапфиром отделанные. Здесь я живу. Хрусталем да изумрудом играю. Гранильным ремеслом занимаюсь. Для погожих дней росинки готовлю. Не зря же молвится людская пословица, что без утренней да вечерней росы не видать земной красы.

А сейчас, Тарас, шагай по своим делам. Скоро солнышко поднимется и росинки мои сушить начнет. Пора мне на отдых.

Стали Тарас с Росяницей каждый вечер возле камня встречаться. Вскоре встречи-то в любовь перекинулись. А когда любовь в радость, то любое дело в руках горит. Любая работа спорится.

Управляющий-то новым заводом колесным мастером не нахвалится. На прибавку к заработку не поскупился. За одно лето, считай, крепостные мужики заводскую плотину насыпали. Из-за колес у мастеровых да приписных даже крохотной заминки не приключилось. Все телеги на исправном ходу. В полном порядке.

Может, и дальше бы у Тараса жизнь по хорошему пути двигалась, но к его таежному подворью каслинскую барыню Устю Коробкову занесло. Задумала барыня большой торговый караван в Казахские степи снаряжать. Вот и понадобилась колесная снасть. Прочая тележная справа. Решила она на роскошном тарантасе к прославленному мастеру сама заглянуть. Вначале с мастером заказ обговорить, а потом с управляющим поторговаться. На выгодной-то цене тогда легче сойтись.

Эта барыня в Каслях на худой славе была. Характер у нее, что кипящий самовар. Вся злобой да завистью булькала. Лицом конопата и неказиста. Глазки красные, поросячьи. С себя кокошник снимать боялась, чтобы у прислуги смех не вызывать. У нее вместо косы, людям на удивление, огромная плешь светилась. Над своими работниками до страсти лютовала. С башкирской камчой не расставалась. Так и спала с ней в обнимку. Горничную, сказывают, так камчой отблагодарила, что девушку отходить не сумели.

Пробовала барыня уродство нарядами прикрывать. Покупала платья заграничные. Бусы там да ожерелья самоцветные. Ларцы и шкатулки дивной работы были ими набиты. Но как ни оденется, еще сильнее уродство-то выделяется. Не зря говорят: «На огородное пугало хоть царский кафтан одень, а страху у птиц не убавишь».

Дворню она вовсе покоя лишила: это не так, то не ладно, третье не вовремя поднесено. За расторопность — в зубы. За медлительность — спиной поворачивайся. За жестокость прозвали ее каслинские мастеровые Кикиморой.

Услышал Тарас звон бубенцов. Из ворот выбежал. Подумалось мастеру, что это управляющий с проверкой приехал. Да видит, что тройки незнакомые и кучера не кыштымские.

Тарас гостей взглядом обвел. С достоинством поклонился. Представился честь по чести. Видят, дескать, они колесных дел мастера Санникова. В избу пройти пригласил.

А барыня от красоты парня обомлела. Потом все-таки отутовела чуток и дар речи обрела. Сама же с парня глаз не сводит.

— Прослышала о хорошем мастере. Заглянуть решила. Только не ожидала, что такой молодой да пригожий.

А рукояткой камчи приказчика в бок тычет. Сигнал ему подает. Начеку чтоб был. А сама опять с парнем балясы точит. Умела Кикимора при случае в голосок сладости напустить. В заблуждение ласковой речью ввести. А на уме другое держит. Решила Кикимора скрытно Тараса с собой увезти. Прямо из тарантаса колесному мастеру приказала:

— Со мной поедешь!

Сама же приказчику подмигнула: не зевай, дескать, тетеря. Не лови ворон.

Тут надо заметить, что приказчик-то у барыни под стать ей подобран был. Тайный знак, что Кикимора подала, тут же растолковал. По этому знаку выходило, что пора приказчику из дорожной сумы наручники достать. Только мастеровой в тарантас рядом с приказчиком сядет, улучить момент и на руки парня железные путы накинуть. Скованный-то крепостной Кикиморе даром бы обошелся.

Только Тарас по-своему поступил:

— Нет, говорит, в тарантас не сяду. С вами не поеду. Без разрешения управляющего на самовольную отлучку из мастерской не решаюсь. Поезжайте с миром. С управляющим договаривайтесь. Как он прикажет, так и будет.

Кикимора в ярости зубами заскрипела. Не по душе ей такой оборот дела. Приказчика с маху камчой ожгла. Тот даже с сиденья свалился. Кучеру крикнула, чтоб в Нижне-Кыштымский завод правил.

Только управляющий-то продать Тараса наотрез отказался. Как ни увивалась возле него Кикимора, какими речами ни потчевала, тот на своем укрепился:

— Хоть до заводчика поезжай, а колесных дел мастера продать не могу. Нужный он для завода человек.

Так и уехала Кикимора обратно в Касли.

После встречи с Тарасом она вовсе ополоумела. Вся дворня на цыпочках заходила. А барыня в кровь бьет правого и виноватого. Красота парня у ней перед глазами стоит.

Не выдержала сердечных мук Кикимора и к себе приказчика потребовала. Вскоре приказчик от Кикиморы прямо к ворожее побежал. К той, что умела к бабам мужиков привораживать, от девок женихов отрывать. Привел приказчик ворожею. В те годы на славе по ворожбе в Каслях бабка Каслинка была. Велела ворожея в спальне у барыни плотнее окна занавесить. В темноте по углам походила. Молитвы с заклинаниями пошептала. Ковшик воды из кадки зачерпнула и на воду подула. Из загнетки печи горящий уголек достала и заговоренной водой сбрызнула. Барыню посреди горницы посадила. Водой с уголька окропила. В хлопотах да ворожбе бабке Каслинке и взглянуть на Кикимору некогда. А когда на нее повнимательнее глянула — вовсе ужаснулась. В затемненной-то горнице Кикимора еще страшнее показалась. Доброй души человеком была бабка Каслинка. Крепостная-то полуголодная старость не радовала, а пить да есть надо. Вот и занималась при старческой немощи ворожбой. При ворожбе бабка Каслинка барыне намекнула, что у парня, про которого она думает, девушка есть. А поэтому большой грех у невесты жениха отнимать.