Солнечный круг - Михаил Герчик

— Где достали? — Витька тут же принялся сдирать кору со звонкого березового полешка.

— На кудыкиной горе, — подмигнул мне Африкан. — Где достали, там уже нету.

— На сенокосе украли, — проворчал Ростик, — обормоты… — Оказывается, у него еще было в запасе четыре слова.

Витька занялся костром, а мы с Африканом помчались купаться. Обжигающе-холодной показалась мне после душного лугового пекла вода, я яростно растирался песком, чтоб смыть желтую пыльцу и липкие крошки коры, а потом с разбегу нырял прямо в солнце, покачивавшееся на легкой ряби у берега, и, наверно, купался бы, пока не поспеет картошка, если б не услышал Лерин голос:

— Эй, ребята, сюда-а! — размахивала она косынкой. — Скорее!

Я обернулся, и у меня стало сухо во рту. Возле нашего костра стояла та самая женщина в белой, с синими горошинами косынке. За руку она держала мальчонку-рыболова.

Первая мысль, какая пришла мне в голову, — удрать. Выйти на берег и рвануть, чтоб ветер в ушах засвистел. Но я тут же понял, что ничего из этого не получится. Во-первых, там одежда, а во-вторых, почему из-за меня должен отдуваться один Африкан? Крали-то дрова: вместе… Да и в конце концов не такое уж мы преступление совершили, чтоб удирать. Вот ведь жадина эта тетка, из-за двух охапок дров в такую даль по жаре тащиться не поленилась!

— Это они, бабушка, они! — крикнул рыболов, едва мы вылезли из воды. — Я их своими глазами видел!

— Ах вы, сукины дети! — накинулась на нас женщина. — Где ж ваша совесть! Ну, дрова покрали, так уж черт с вами, если у вас ручки-ножки поотсыхали, чтоб всякого ломачья насобирать. А зачем же вы мне весь обед загубили?! Скоро ж косари придут, чем я их кормить буду? Жеребцы вы, тунеядцы несчастные, сами вон какие ряжки нажрали да на песочке прохлаждаетесь, а люди работают, аж с них по десять потов сходит, да из-за вас еще и голодными останутся…

— Какой обед? — растерялся я и посмотрел на Африкана. Он заботливо расчесывал свою гриву, будто все это его совершенно не касалось. — Что такое?

— Да кто его знает, — наконец ухмыльнулся он. — У нее там что-то подгорело или выкипело, наверное, а она на нас свалить хочет.

— Это у меня подгорело?! — Женщина уперла руки в бока и пошла на Африкана, как танк. Он благоразумно попятился. — Это у меня выкипело?! Ах ты, собачьи твои глаза… Да я тебя сей же час…

— Стоп, стоп, тетка! — закричал Африкан, подхватив гитару и заслоняясь ею, как щитом. — Ишь, расходилась…

— Тетенька, а что они сделали? — осторожно спросила Лера.

— Что сделали? — резко повернулась к ней тетка. — В котел с картошкой тушеной бутылку уксусной эссенции вылили и две пачки сахара всыпали, вот что. Все варево испоганили, в рот не возьмешь.

От изумления у меня отнялся язык, я даже слова не мог выговорить. А Африкан спокойно жмурился на солнце и дергал струны гитары. Ах, как мне вдруг захотелось трахнуть его этой гитарой но голове!..

— Ребята, — наконец выдавил я, — поверьте…

— Это тебе-то верить!.. — Женщина сдернула с головы косынку, волосы у нее были черные, с седыми прядями. — Пошли, Митенька, что с ними разговоры разговаривать…

— Погодите! — закричала Лера. — Погодите! У нас есть картошка. И сало. Может, еще не поздно что-нибудь приготовить? Правда, у нас маловато…

— Хватает у нас и картошки, и сала. — Повариха вытерла косынкой раскрасневшееся лицо. — Да только когда ты что теперь сготовишь? Вон уже где солнце, пока соберешься, ужинать пора — не обедать…

— Мы вам начистим целый воз картошки! — загорелась Лера. — Правда, ребята?! Вы нам только ножи дайте, у нас свои всего два. Нас семеро, да вы, да Митенька… Пока будем чистить, вода закипит. В кипяток опустим — раз! — и готово.

— А им что — так и обойдется? — непреклонно спросила повариха. — Это ж котел картошки с мясом — коту под хвост… И главное — за что?

— Не обойдется, — пообещала Лера и так глянула на меня, что я съежился. — Мы с них за это шкуру спустим. Потом. Сами.

— Ну, что ж, — повариха пригладила на макушке у мальчонки вихор, — ваши нашкодничали, вы и помогайте. Нельзя в сенокос людей на сухомятке держать, ног не потянут.

— Пошли, — вздохнул Витька. — Все на фронт! — Он сгреб в охапку рюкзак и одежду. — За мной, братики-матросики! Впере-е-ед!

На пляже остались только я, Африкан и Ростик. Ростик засыпал песком костер.

— Чего стоите? — буркнул он. — Догоняйте. Да дрова прихватите, шпана несчастная…

Я даже не подивился такому красноречию — не до того. Значит, Ростик считает и меня виноватым?! Нет, такого я стерпеть не могу. Я подошел к Африкану и изо всей силы стукнул его по физиономии. Он тут же дал мне сдачи, и мы покатились по песку.

Ростик кое-как растащил нас, наградив обоих увесистыми тумаками.

— Свинья ты, — тяжело дыша, сказал я Африкану. — Я думал, ты просто пижон, а ты грязная, бессовестная свинья.

— Лопух, — ухмыльнулся Африкан, облизывая разбитую губу. — Все вы лопухи. — Он подобрал отлетевшую в сторону гитару, заботливо сдул с нее песок и легонько тронул струны. — Подумаешь, уже и пошутить нельзя! Представляю, как она скривилась, когда попробовала эту картошку! Ха-ха-ха!

— За такие шутки людей нужно убивать на месте из рогатки… — Ростик закинул за плечо свой рюкзак и набрал охапку дров. — Пошли, Тим, разве ж это человек!..

И я поплелся за ним к костру.

…Мы чистили картошку в четырнадцать рук, не разгибаясь, а маленький Митя подкладывал в костер дрова. Бежали и бежали веселыми серпантинами очистки, с глухим стуком падали в ведро картофелины, солнечные зайчики прыгали на влажных лезвиях ножей. Жарило солнце, звенели кузнечики, пахло подсыхающей травой, от костра тянуло горьковатым дымком. А на душе у меня было погано-погано. Я все думал и не мог понять, зачем он так поступил. Специально ведь вернулся, не поленился вернуться, чтобы навредить людям, которые не сделали ему ничего плохого. Зачем?..

Я отложил нож и недочищенную картофелину.

— Ребята, честное слово, я даже не видел, когда он это сделал, я отошел с дровами… Клянусь вам, если б я мог подумать, я не пустил бы его. Ну, поверьте…

— А чего не поверить? — Витька сосредоточенно выковыривал в картофелине глазки. — Будто мы этого Таракана не знаем… будто впервой он нас под монастырь подводит… Ну да ничего, теперь мы с ним за все рассчитаемся. — Витька взмахнул ножом, как саблей, словно показывая, как мы рассчитаемся с Африканом. — Поднажмите, братцы, мало осталось. — И пронзительно — наверное, в городе было слышно! — запел:

Эх, картошка, объеденье-денье-денье,Пионеров идеал-ал-ал.Тот не знает наслажденья-денья-денья,Кто картошки не едал-дал-дал!

Мы начистили полный котел картошки, помогли перемыть, поднесли дров и воды и ушли, хотя оттаявшая повариха долго уговаривала нас остаться пообедать с косцами. Почему-то всем расхотелось есть, даже Казику.

ТАИНСТВЕННОЕ ПИСЬМО

Я спускаюсь в подвал, нащупывая ногами ступеньки, и в душе ругаю себя за то, что не сообразил захватить фонарик или, на худой конец, коробок спичек, хотя запросто мог догадаться, что они мне понадобятся. Темно, хоть ты глаз выколи, а я не совсем уверен, что не нарвусь на какую-нибудь провокацию.

На тринадцатой ступеньке лестница кончается. Я поворачиваюсь направо, выставив вперед руки, делаю два коротких шажка и упираюсь в обитую железом дверь.

Пока все сходится с таинственным письмом, которое я получил сегодня утром. Прибыло оно довольно необычным способом: я читал на тахте, когда в открытую балконную дверь влетел камень, вдребезги разбил лампочку — хорошо, что мы с отцом еще люстрой не обзавелись, вот был бы номер! — и шлепнулся на пол. Камень был обернут листком бумаги в клеточку. Развернув ее, я увидел следующее послание:

«Шифровка, — догадался я и прикусил от любопытства кончик языка. — Сейчас разберемся, что в ней написано!»

Я очень люблю всякие ребусы и головоломки. Заразился я этим от отца: он может целый вечер рыться в словарях и энциклопедиях, отыскивая какую-нибудь гору в Африке из тринадцати букв или химическое соединение из девяти. У него это называется «гимнастика ума». Когда прибывает «Огонек», мы сразу же беремся за последнюю страницу, даже если в номере печатается новая повесть Жоржа Сименона о комиссаре Мегрэ.

Я достал бумагу, карандаш и принялся за работу. Итак, шифровка. Чтобы прочитать ее, нужно найти ключ — систему, по которой переставлены буквы. Четыре строчки букв, не разделенных на слова; ни одного знака препинания. Значит, знаки пропущены или тоже зашифрованы какими-то буквами — не может быть, чтоб в таком длинном предложении, если даже оно одно, не стояло ни запятых, ни тире, ни двоеточия…