Великие оригиналы и чудаки - Рудольф Баландин

…Выдающиеся личности не возникают в результате счастливых и случайных генетических комбинаций. Такие люди появляются, когда есть в них насущная потребность, когда народ и общество дозрели – как плодотворная почва – до того, чтобы вырастали именно гении, а не ловкие и прожорливые сорняки.

Шуты

Шут в силу своей профессии должен демонстрировать свое решительное отличие от окружающих. Он имеет возможность высказываться буквально как бог на душу положит: прикидывается дураком (или таковым является).

Шуты подчас дошучивались до больших неприятностей. Нешуточное это дело – пребывать шутом при абсолютном монархе. Своими словами и ужимками народ веселишь, да как бы не заиграться. Если ты не дурак, а таковым прикидываешься, приходится быть особенно умным, увертливым, двусмысленным, пользуясь предоставленной свободой весьма умело.

Эпиктет

Эпиктет (ок. 50–125 гг.) по отношению к жизненным благам был подобен Диогену. Не удивительно: он родился рабом. Из Малой Азии его привезли в Рим. Его купил телохранитель Нерона. Говорят, Эпиктет, когда хозяин бил его палкой по ноге, сказал:

– Ты вот-вот ее сломаешь.

Так и случилось. Философ (оставшийся хромым на всю жизнь), не теряя самообладания, заметил:

– Я ведь тебя предупредил.

Эпитект, получивший свободу после казни его хозяина как пособника Нерона, ничего не писал. Мысли его изложил современник Марка Антония Флавий Арриан.

Высказывание Эпиктета «людей мучают не вещи, а представления о них» заставляет вспомнить труд Артура Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Кто не знает слова Шекспира: «Мир – театр, а люди в нем актеры». Но задолго до этого Эпиктет сказал: «Подумай о том, что ты являешься актером в драме и должен играть роль, предназначенную тебе поэтом, будь она велика или мала… Твое дело – хорошо исполнить возложенную на тебя роль; выбор же роли – дело другого».

Свободу, а вовсе не богатство или власть он считал высшей ценностью. Человека считал главным вершителем собственной судьбы: «Состояние и свойство невежды есть никогда от себя самого не ожидать себе ни пользы, ни вреда, но всегда от внешних вещей. Состояние и свойство Философа есть всякой пользы и всякого вреда ожидать только от самого себя».

Каждому следует иметь в виду простую, но тем более верную его мысль: «Если бы тебя усыновил царь, твое высокомерие не знало бы пределов. Почему же ты не гордишься сознанием, что ты – сын божий?»

Одно из любимых высказываний Эпиктета, учившего словом и своим примером: «Терпи и воздерживайся».

Иван Балакирев

Иван Балакирев, шут Петра I, был сыном бедного дворянина. В отличие от многих представителей его профессии, он не рядился в потешные наряды и даже не притворялся дураком. Сначала он по протекции камергера Монса стал камер-лакеем императрицы Екатерины I. Выведывал придворные сплетни и новости, сообщал ей. Царю он нравился за остроумие. По той же причине случалось Балакиреву опасаться за свою неприкосновенность.

Как-то решил царь узнать у шута, что говорят в народе о строительстве новой столицы – Санкт-Петербурга. И услышал:

– Царь-государь, народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей мох, с четвертой – ох!

Говорят, разгневанный Петр, схватив свою трость, стал охаживать шута, приговаривая: «Вот тебе море, вот тебе горе, вот тебе мох, а вот еще и ох!»

Было так или не было, а в народе действительно так говорили. А то и добавляли, что воздвигают город на крестьянских костях. В другой раз, вроде бы, Петр поинтересовался:

– А правду ли говорят при дворе, что ты дурак?

– Слухам не верь, Петр Алексеевич. Всякое говорят. Они и тебя называют умным, но кто же этому поверит.

Рассердился царь. Бить наглеца не стал, а приказал:

– Вон с глаз моих и с земли русской!

Пришлось Балакиреву спешно покинуть столицу. Пересек он шведскую границу. За малую плату пограничная стража позволила ему насыпать мешок местной земли и удостоверила, что она – шведская. На этом мешке и вернулся Балакирев в Санкт-Петербург.

Стал он разъезжать таким образом по городу, пока его не встретил Петр.

– Ну, теперь пеняй на себя, коли ослушался моего приказа, – сказал император.

– Не извольте гневаться, ваше величество! – отвечал шут. – Я на шведской земле нахожусь. – И указал на мешок.

Другая байка. Петр I поручил Меншикову какое-то дело. А тот, не желая им заниматься, стал возражать. Решение отложили на следующий день. И когда снова Меншиков начал спорить с царем, появился Балакирев. В одной руке он держал курицу, в другой решето с яйцами.

– Прости, царь-государь, послушай челобитную от сей важной птицы…

Он произнес жалобу курицы на яйца, которые поучают ее. А потому за оное ослушание она просит государя сделать из них добрую яичницу.

– Справедлива ли жалоба? – улыбаясь, спросил Петр присутствующих.

Все со смехом ответили утвердительно, прекрасно поняв намек, лишь Меншиков насупился. Ему-то и поручил царь приготовить яичницу.

Говорят, что после войны с Персией, в которой участвовал Балакирев, Меньшиков при других вельможах спросил его:

– Ты, дурак, в Персии побывал, а какой у персиян язык, не знаешь.

– А вот и знаю, – ответил Балакирев.

– Ну, и какой же?

– А вот такой, как у тебя и у меня, – и шут показал ему язык.

Когда на обеде у князя Меншикова гости хвалили обилие и достоинства подаваемых вин, Балакирев отозвался:

– У Данилыча всегда найдется много вин, чтобы невинным быть.

…Однажды Балакирев упал в ноги царю:

– Воля твоя, Алексеич, хватит мне быть шутом. Перемени мне это звание на другое.

– Да какое же? Дурака? Чай, хуже будет.

– Назови меня царем мух, да выдай такой указ.

Петр исполнил его просьбу. И вот на застолье, где присутствовали знатные господа, Балакирев, с важным видом гулявший по зале с хлопушкой, колотя мух, подкрался к заведующему дворцовым хозяйством, отменному казнокраду, и хлопнул его по лысине.

– Ты что делаешь? – вскричал Петр.

– Не извольте беспокоиться, ваше величество, – отвечал царь мух. – Одна из моих подданных крала твои царские запасы, вот я ее и наказал.

Придворный, обиженный шуткой Балакирева, как-то сказал ему:

– Тебе люди, как скоту какому-нибудь, дивятся.

– Неправда, – ответил он. – Даже подобные тебе скоты удивляются мне как человеку.

О шуте Балакиреве немало сохранилось анекдотов. Трудно сказать, насколько они правдивы. Известно только, что в 1724 году он был арестован вместе с Монсом за «разные плутовства», бит батогами и сослан. Вернули его ко двору при императрице Анне Иоанновне, любившей шутовство.

…Фаворит императрицы Бирон ввел новые налоги, вызвавшие ропот в народе. В правительстве стали обсуждать вопрос, не применить ли к недовольным телесные наказания. Балакирев возразил:

– Нельзя на это гневаться. Надобно же и народу иметь какое-то утешение за свои деньги.

Педрилло

Педрилло, родом из Флоренции, тоже был придворным шутом. Прибыл он в Россию в правление Анны Иоанновны как певец и скрипач в придворной опере. Но быстро переметнулся в шуты, стал карточным партнером императрицы и часто держал вместо нее банк, оставляя выигрыш себе, а за проигрыш предоставляя возможность расплачиваться Анне Иоанновне. Она доверяла ему выписывать актеров для своей оперы и покупать драгоценности для двора.

Говорят, придя на исповедь, он между прочим упомянул, что только что поколотил свою жену. Духовник спросил, в чем же она провинилась?

– Ни в чем не провинилась, – ответил тот.

– Зачем же ты ее бил?

– А я по забывчивости могу не припомнить всех своих грехов. А как начну ее колотить, тут она мне все и припомнит.

Находясь проездом в Риге, Педрилло обедал в трактире и остался недоволен плохой едой за хорошую плату. Он громко спросил толстого немца-трактирщика:

– Скажи-ка, любезный, сколько в Риге свиней, не считая тебя?

Взбешенный трактирщик стал ругаться. И Педрилло уточнил:

– Виноват, ошибся. Хотел спросить, сколько здесь свиней с тобою?

Один граф любил кичиться своими предками. Педрилло сказал ему при случае:

– Тот, кто хвастается только одними предками, подобен картофелю, у которого все лучшее погребено в земле.

В Петербурге ожидали солнечного затмения. Педрилло пригласил к себе друзей, заверив, что главный петербургский астроном профессор Крафт, его хороший знакомый, сам покажет им редкое небесное явление.

Компания весело проводила время. Наконец Педрилло предложил отправиться в обсерваторию. Пока они собирались и ехали, затмение прошло. У входа на башню, где стояли приборы, их остановил сторож:

– Господа, уже поздно, затмение свершилось.

– Ничего, любезный, – возразил шут. – Профессор мой знакомый, он все покажет сначала.

В «Записках о России» Христофор Манштейн упомянул об одной проделке Педрилло. У него была невзрачная худая жена. Бирон, желая над ним посмеяться, спросил: