Судьба офицера. Книга 1 - Ярость - Иван Стариков

Из-за купы огромных старых деревьев вдруг вынырнул «кукурузник». Он снизился над колонной, чуть ли не цепляясь колесами за штыки, взмахнул несколько раз крыльями и отвалил в крутом вираже. Пилот-женщина подняла руку. Истомин отдал ей честь, благодаря за проводы. Самолет ушел в сторону города.

Как только прошли последние домики, появился старшина Тимко в сопровождении нескольких горцев, держащих за поводья ослов. Капитан Истомин объявил десятиминутный привал. Он подошел к пулеметчикам, лично проверил выкладку, состояние пулеметов, на Оленича старался не смотреть. Потом они отошли в сторону, в тень невысокого дерева.

— Все же выклянчили ослов. — Впервые капитан посмотрел в лицо Оленичу, и в его глазах мелькнуло одобрение. — Умеете настоять на своем. И за проводника спасибо.

— Надо сберечь силы бойцов: они и так недоедают, а тут еще переход через горы. Взводу минометчиков тоже выделили ослов. Проводник же сам вызвался помочь нам — это отец того бойца, которого я отпускал в аул, Шора Хакупов.

— Ну да, теперь все в горах знают, сколько нас, куда идем и чем вооружены. Ничего себе военная тайна! Все вам, лейтенант, до сих пор сходило с рук и служилось легко. Труднее теперь будет без покровительства Крутова.

— Вы глубоко заблуждаетесь относительно меня, капитан! Не нуждаюсь в посторонней поддержке, у меня имеется собственная точка опоры, и я крепко стою на земле.

— Хорошо, что не робеете, лейтенант, — смягчился Истомин. — И не станем углубленно выяснять наши отношения. Но знать вы должны, что я не люблю чистоплюев, не люблю панибратства в армии, подхалимства, презираю любимчиков.

— Не принадлежу к их числу. Мне только непонятно, почему вы, капитан, так предвзято, так подозрительно относитесь ко мне?

— Есть на то причины, — вдруг откровенно признался Истомин. — Надеюсь, что найду время и предлог преодолеть свою неприязнь к вам, лейтенант. Нам ведь завтра-послезавтра стоять плечо к плечу в суровых испытаниях.

— Капитан, можно один вопрос? Вы сформировали два стрелковых батальона. Они что, так и останутся пли пойдут на пополнение подразделений дивизии?

— Скорее всего, в таком составе и пойдем в бой.

5

Узкая горная тропа извивается между крутыми склонами, скалами, среди густого кустарника, то поднимается вдруг вверх, то стремительно падает вниз. Колонна невольно растягивалась, но все-таки упорно карабкалась вперед и выше. Солнце перевалило за полдень, было жарко и душно, а капитан все торопил: быстрее, быстрее.

— Не надо спешить, — посоветовал горец-проводник. — Еще надо спускаться в долину… Вам, людям равнин, вниз идти будет труднее, — и старый Хакупов звонко прицокнул языком.

Солдаты молча поднимались с одного гребня на другой, казалось, что не будет конца этим крутым подъемам, этим горам. А небо сияло — чистое и синеватое, и от камней исходил горячий воздух…

Поднялись еще на один гребень, и тут неожиданно повеяло свежим горным ветром. Оленич даже остановился, увидев сияющие на солнце фаянсовые вершины Эльбруса, только на этот раз гораздо ближе: казалось, пройти всего несколько километров — и очутишься рядом с блистающими снегами.

Зной начал спадать, солнце все быстрее катилось вниз, к горным вершинам. Несколько часов трудного пути дали себя знать — людей объединили и общий путь, и общие трудности, бойцы познакомились, свободно общались, среди пехотинцев и пулеметчиков нашлись земляки.

Оленич и Соколова прошли в голову колонны. Истомин хмуро посмотрел на Женю:

— Младший лейтенант, как вы очутились в походной колонне? Вы не числитесь в списке офицеров, назначенных в наше подразделение.

— Так точно, товарищ капитан! В подчиненные вам подразделения я направления не имею. У меня назначение в полк, в который войдете и вы. Так что разрешите следовать до места расположения полка вместе с вашими подразделениями.

— Разрешаю, — сухо, недружелюбно произнес капитан. — Что в колонне? Имеются происшествия?

— В отряде все в порядке. Лишь один солдат от жары потерял сознание. Нет-нет, это не солнечный удар, скорее всего, он обессилел от зноя и недоедания. Очень молоденький, почти подросток. Сейчас он чувствует себя нормально.

— Хорошо. Можете быть свободны.

В голове колонны появился политрук Дорош — человек лет пятидесяти, крепкого телосложения, с большими руками и большой круглой головой, на макушке которой чудом держалась пилотка.

— До перевала еще часа два пути, — сказал он Истомину. — Может, сделаем небольшой перекур?

— Нет, никаких остановок. Только вперед до самой высшей точки. Там ночлег. — Истомин говорил резко, не допуская возражений, но, посмотрев внимательно на своего замполита, спросил: — Вы раньше бывали в горах?

— Нет, не приходилось. Я городской человек.

— Тогда все понятно. Лейтенант, передайте команду: подтянуться, энергичнее шаг. — И снова к Дорошу: — Как появился у нас мальчик?

— Ну, он не мальчик, а юноша шестнадцати лет. Очень просился к нам, — политрук посмотрел на Оленича, — в пулеметчики.

День быстро угасал. Капитан Истомин подал команду: привал на ночлег. Не успели люди поужинать сухим пайком и поудобнее устроиться на отдых, как начало темнеть, а через несколько минут вокруг стало темно — ближние скалы и горы заслонили последний отсвет догорающей зари. Оленич издали услышал, как политрук проговорил, обращаясь к Истомину:

— Теперь я понял, почему ты спросил у меня, бывал ли я в горах. Здесь неожиданно быстро темнеет. В такой тьме можно и людей растерять.

Вскоре лагерь затих. Становилось прохладно, солдаты прижимались друг к другу. В кустах и редких деревьях шумел ветер — задувало со стороны Эльбруса. «Наверно, от его снегов холодный ветер», — подумал Оленич, простелив плащ-палатку и кутаясь в шинель.

Сознание рассеивалось, мысли путались, наконец Оленич забылся. Проснулся он от вкрадчивого голоса Еремеева:

— Товарищ лейтенант… Товарищ лейтенант! Уже время, сейчас подъем.

Оленич раскрыл глаза и увидел еле светлеющее небо, точно где-то внизу, в ущелье, разливался жидкий свет и подсвечивал высь. Но вверху еще поблескивали звезды. Он сел и осмотрелся: стлался туман, и гор совсем не было видно, а ближние скалы и вершины деревьев плавали на поверхности туманной пелены.

Но вот в сереющей полутьме раздалась команда:

— Строиться по подразделениям! Старшинам провести утреннюю поверку. О наличии состава доложить.

Из-за вершин выскользнуло солнце.

И снова глубокие ущелья и крутые подъемы, петляющие тропы через колючий кустарник, по острому камню. Опять жара донимает людей, а разреженный воздух вызывает головокружение. Но люди шли вперед: вниз — вверх, вниз — вверх. А от головы колонны передавалась команда: «Шире шаг!» Наконец Оленич заметил, что тропа устремилась вниз.

Вокруг, сколько глаз видел, развертывалась панорама гор, уходящих в бесконечную даль, белые снеговые вершины сливались с белыми кучевыми облаками и смыкались в бездонной голубизне. Был такой покой и такая тишина, словно целые столетия их не нарушал ни единый звук. И пустынность. Казалось, что здесь еще не ступала нога человека.

Подошел Истомин:

— Лейтенант, разъясните этому кабардинцу, что дальше мы пойдем сами, без проводников. Поблагодарите.

Но Шора Хакупов сам, без зова, появился перед офицерами. Наверное, действительно время было ему возвращаться назад, потому что он, почтительно сняв лохматую овечью шапку и сверкнув стриженой посеребренной сединой, проговорил, остро посматривая небольшими глазами на Истомина:

— Командир, не надо с горы быстро. Ровным шагом спускаться с гор. Там глубокое ущелье, там Баксан. Вода, прохлада.

Оленич приложил ладонь к груди:

— Уважаемый Шора Талибович, наш командир сердечно благодарит вас за помощь. Вы помогли нам преодолеть самую трудную часть пути.

Спокойно выслушал старик слова благодарности, потом вдруг стал озираться, ища кого-то глазами. Оленич понял, что ищет он сына, и крикнул:

— Алимхан!

Молодой Хакупов, словно ждал этого оклика, сразу же предстал перед офицерами:

— Товарищ капитан, разрешите попрощаться с отцом?

— Недолго, одну минуту.

Старый Шора легонько обнял за плечи сына, потом приложился лбом к голове сына и что-то проговорил по-кабардински. Но, видимо, поняв, что нехорошо говорить непонятно в присутствии офицеров, начал свой разговор пересыпать русскими словами, и в общем было более или менее понятно:

— Командир будет вести по карте. Но ты — зоркий, ты знаешь горы: будь помощником командиру. Я не пойду с вами, но я все время буду среди вас. Где горы — там я, потому что я — часть этих седых вершин.

Алимхан молча и учтиво слушал отца.

— Сыны… Вы — Бадыноко… Должны хорошо стрелять. Сын, злого Пако не бойся, он злой к трусам, героев он сам боится.