Сказка о сером волке - Евгений Пермяк

Бахрушин чмокнул Елену Сергеевну в щеку и, вспомнив, что его давно уже ждут послы от голубятников, крикнул:

- Я выхожу! Берите инструменты. Сходили за мелкими гвоздями?

В ответ послышалось:

- Сходили... Кладовщик нам и краски дал...

- Тогда лады.

Проводив глазами мужа, Елена Сергеевна решила по холодку заняться прополкой огурцов на огороде.

Странно... Можно было бы и не сажать их. И вообще выращивать свое обходится дороже... Но привычка и порядки, заведенные годами, - как старая комолая корова Тютя, от которой не жди ни молока, ни мяса. Ни в колхоз ее не сдашь и не прикончишь... Жалко старую.

Недолго уж осталось. Вот переедет Елена Сергеевна на Ленивый увал и заведет на новом месте новые порядки. Дом - это жилье. Работа - это птицеферма. И никаких при доме поросят, индеек, уток, кур и даже клубничных гряд. Другое дело - сад. Цветы. Десяток яблонь. Тройку вишен. Грушу. Не для плодов. Для красоты. Для цвета.

Надо же когда-то кончать с единоличными репьями в семье передового председателя колхоза.

Это все тоже между прочим. Для лучшего знакомства с женой Бахрушина и для завершения главы.

XI

Минуло еще два дня. Настало воскресенье. Накануне, в субботу, Петр Терентьевич подстригся, выпарился в бане и чувствовал себя помолодевшим.

Прослушав обзор газет, а за ним утренний легкий концерт, пропустив для равновесия воскресную рюмку шиповниковой, он готов был к встрече с Трофимом.

Елена Сергеевна, хотя и надела то самое будничное платье, которое было на ней в день вмешательства Петра Терентьевича в кухонные дела, все же выглядела павой. Платье было так выстирано, подкрахмалено и отглажено, что залюбовавшийся нарядной женой Бахрушин не удержался и сказал:

- Елена, когда ты постарше будешь?

- А зачем это мне? - ответила она, подсаживаясь к Петру Терентьевичу. - Муж у меня молодой... Дети выращены, пристроены. Сейчас самая пора чайной розой цвести. А там видно будет.

Бахрушин закрыл шторку. Нехорошо, если кто-нибудь, проходя мимо, увидит, как немолодой председатель милуется со своей женой.

В эту минуту Бахрушин услышал, как остановилась машина напротив его дома.

Глянув в окно, Петр Терентьевич увидел легковой автомобиль "Волгу" и сидящего в автомобиле Трофима, которого он узнал сразу же, и крикнул ему:

- Дома я, дома... Сейчас выйду...

И вот он вышел за ворота. Трофим грузно вылез из машины и тяжелой рысцой подбежал к Петру Терентьевичу.

Из окон смотрели соседи. Как-то они встретятся? Обнимутся или нет? Кто первым подаст руку? Какие слова скажут?

Все это вдруг стало немаловажным.

- Здравствуй, брат, - сказал Трофим, протягивая руку.

- Здравствуй, Трофим, - ответил Петр Терентьевич и пожал ему руку.

Трофим, оглядев брата и вытерев платком вспотевшую шею, сказал:

- Никак дождь будет? Парит.

- Вчера тоже парило, а дождя не было, - поддержал разговор Петр Терентьевич.

Трофим снова посмотрел на брата, потом перевел глаза на родительский дом и, вздохнув, сказал:

- Стоит, как стоял.

- А что ему сделается?

- И нижние венцы не подопрели?

- Да нет, малость тронулись... Седьмой десяток как-никак дюжат.

- Седьмой! - снова вздохнув, сказал Трофим. - Давно стоит дом.

Опять помолчали. Опять поглядели друг на друга. Петр Терентьевич, пряча волнение, решил прикрыть его шуткой:

- Если, Трофим, у тебя больше неотложных вопросов нет, то проходи в избу.

- Да я ведь не один. - Трофим оглянулся на "Волгу". - Познакомься, указал он на вышедшего из машины и стоящего поодаль толстячка лет сорока. Это мистер Тейнер, о котором я писал.

- Вдвоем-то, как бы сказать, сподручнее ездить. Милости прошу, обратился Бахрушин к Тейнеру, слегка наклонив голову. - Переведи, Трофим, мистеру, что я его приглашаю тоже...

- Я слышу, я слышу и благодарю вас, господин Бахрушин Петр Терентьевич, - отозвался по-русски Тейнер. - Ваш брат в России не был больше, чем я. И мне теперь многое из вашей жизни приходится переводить русскому Трофиму.

Тейнер непринужденно подошел к Петру Терентьевичу и запросто поздоровался с ним.

- Значит, и я и моя жена зря по двадцать английских слов выучили, сказал смеясь Бахрушин. - Но, чтобы не пропадать им полностью, камин в дом, мистер Тейнер, камин.

Тейнер подпрыгнул, звонко расхохотался и, аплодируя, крикнул:

- Браво, дорогой Петр Терентьевич! Гип-гип ура!

В ответ на это послышался одобрительный смех из соседских окон.

- Вот видите! - воскликнул Тейнер. - Я всегда говорил, что на этом уровне люди договариваются скорее.

Полное улыбающееся лицо Тейнера с бровями в виде двух рыжеватых точек светилось. Зеленоватые зоркие глаза излучали веселье. Хохолок на его лысине и тот обнадеживающе приятно дорисовывал портрет невысокого жизнерадостного человека, заряженного безудержным весельем.

Петр Терентьевич вежливо улыбнулся и спросил, как быть с машиной.

- Она будет ждать, сколько необходимо ждать.

- В таком случае прошу быть гостями. - Петр Терентьевич открыл калитку, затем сказал шоферу: - Свернул бы ты, парень, в холодок, под тополя, а то изжаришься на обочине...

Трофим тем временем робко переступил подворотню калитки и оказался на родном дворе. И первый шаг - только один шаг - вернул Трофима в ту пору, когда ничто не разделяло его с этим домом. Сохранилась даже старая бочка под навесом сарая, превращенная в конуру для черно-пестрой собаки Зорьки. И теперь из конуры выбежала черно-пестрая сучонка, похожая на Зорьку.

Может быть, она была далекой правнучкой собаки, которую когда-то подобрал и вырастил Трофим?

Двор был вымощен, как и многие уральские дворы, большими каменными плитами. Время не коснулось их. Они лежали в том же безмолвии, сохраняя те же извилины стыков, засыпанных золотистым песком, что натаскал маленький Трофим в лукошке с речки Горамилки.

Трофим вдруг остановился и зарыдал.

Петру Терентьевичу были понятны эти слезы, но ему не хотелось - он не мог - утешать Трофима.

Пока Трофим всхлипывал, закрывая обеими руками лицо, Тейнер, то присаживаясь, то отходя, суетливо фотографировал его, приговаривая:

- Эта пленка не будет иметь цены. Все будут плакать, когда увидят, как он плачет. Это великая драма встречи с родным двором.

Чтобы как-то принять участие, Петр Терентьевич накачал из колодца ведро воды.

- Трофим, умойся холодненькой. Помогает.

Тот послушался. Умылся. Потом посидел на бревнышке под навесом и стал оправдываться:

- Слезливый я какой-то стал. Над вашими газетами тоже другой раз реву. Хоть и не верю напечатанному, а реву. Слова в них родные.

- Это бывает, - согласился Петр Терентьевич. - Ополоснись еще раз, да пойдем позавтракаем с дороги... Оно и полегчает. А вы как, господин корреспондент, пьете водку?

- О! - Тейнер причмокнул губами, целуя воздух. - Я алкоголик на двести процентов.

- Ну, значит, контакт устанавливается полный. Прошу!

Первым Петр Терентьевич провел Трофима, показывая этим, что он хоть и не столь желанный, но настоящий гость, а Тейнер, так сказать, во-вторых.

Встреча состоялась. Самое трудное для Петра Терентьевича миновало.

Пока все шло безупречно...

XII

Старый бахрушинский дом, срубленный крестом, то есть с двумя внутренними взаимно пересекающимися стенами, оставался таким же, каким его знал Трофим. Кое-что сохранилось из прежней отцовской утвари. Были живы толстенные лавки, намертво прикрепленные к стенам. Стоял на тех же тяжелых ногах обеденный стол. Видимо, и теперь находили удобным обедать рядом с русской печью, чтобы поближе было подавать еду. Сохранилась и божница, на которую подчеркнуто помолился Трофим до того, как поздоровался с хозяйкой. Пусть на божнице вместо икон стояла приземистая глиняная ваза с ветками папоротника - это не имело значения.

- Бог внутри человека, - объяснил он Елене Сергеевне, - а не в углу на деревянной божнице.

- У кого где. Смотря по человеку, - не преминула вставить свое словечко Елена Сергеевна.

Русская печь, как заметил Трофим, была переложена заново. Она стала меньше и опрятнее. Лохань ушла. На месте ее встал франтоватый умывальник с мраморной доской и зеркалом. Тут же Трофим увидел стиральную машину "Урал". И это ему тоже показалось вполне нормальным. Как-никак прошло сорок лет. Если за эти годы до стиральной машины не дойти, тогда о каких же успехах можно говорить!

Осматривая горницы, Трофим не сумел скрыть улыбку. С потемневшими бревенчатыми стенами и низкими дощатыми потолками так не вязались стулья из орехового дерева затейливой работы, сервант, книжный шкаф, телевизор на тумбочке тоже орехового дерева и тоже полированный. Эта городская начинка, особенно в комнате Елены Сергеевны, выглядела не по избяному пирогу.

Бахрушина читала по лицу Трофима, какую критику он наводит в ее доме. И ее сердило, что так затянулся переезд на Ленивый увал. Посмотрел бы он тогда, в каких домах живут люди!