Музей искусства Нельсона-Эткинс Канзас - М. Силина

Данная работа Тьеполо открывает цикл из ста рисунков о жизни и смерти Пульчинеллы. Персонаж с горбом, крючковатым носом и характерной шляпой подходит к постаменту памятника с надписью: «Развлечение для детей». В руке он держит куклу. Именно это действующее лицо пользовалось широкой популярностью у юных зрителей. Нервная манера рисунка, мощный пьедестал и одинокая фигура героя вносят в работу особое настроение. Развлечения, театральная игра, шутки на сцене, ежедневный смех являются для Пульчинеллы тяжелым трудом, который увековечит его. Вещи и одежда бродячих артистов, изображенные у постамента слева, придают сцене монументальный аллегорический характер.

Ряд шедевров музея продолжает работа великого живописца-экспериментатора Уильяма Тернера. Он является самым известным и, пожалуй, скандальным английским художником XIX столетия. Мастер рисовал пейзажи, причем предпочитал морские виды, часто писал дождливую погоду, порывистый ветер и ненастье.

Это раннее произведение автора, но в нем прекрасно видны основные качества Тернера-живописца. Композиция делится на три части: слева — корабль, справа — берег с трудящимися на нем людьми, верхнюю половину холста занимает небо. В рисунке облаков, уходящих за горизонт, — основа очарования таланта мастера. Кажется, что он рисует играючи, не задумываясь работает кистью. Моментально создается живое ощущение огромности мира вокруг. Смелость мазков закономерно вдохновляла первых французских импрессионистов. Неудивительно, что Тернер считается одним из предшественников этого направления. Однако, наряду с новаторскими поисками выразительности, англичанин учился у старых мастеров. Он мог видеть большое разнообразие картин художников XVII века в частных коллекциях аристократов. Влияние искусства Голландии видно по сцене на берегу справа: фигуры людей типизированы и написаны в единой сдержанной цветовой гамме.

Это полотно на мифологический сюжет сделано по принципу тромплея. Так называли картины-обманки, в которых живописцы создавали иллюзию реальности предметов. Белое покрывало, изображенное на холсте, словно настоящее. Таким причудливым способом американец Рафаэль Пил, работавший в первой половине XIX века, стремился осмыслить тему мастерства художника, которая была поднята еще в античное время. По легенде, один творец (Зевкис) сумел нарисовать гроздь винограда так, что птицы, приняв ее за настоящую, сели, чтобы склевать ягоды. Другой же (Парразий) столь искусно изобразил изорванную в лохмотья штору, якобы прикрывающую картину, что обманул самого Зевкиса. Здесь романтик обыгрывает и ханжество современников, которые хотят прикрыть трепетное нагое тело человека покровом напускной морали (белый цвет традиционно означал невинность). Рафаэль — один из 16 детей в семье живописца, где все мальчики были названы в честь великих художников.

Эта приятная и на первый взгляд неприхотливая работа принадлежит руке Джона Констебля. Он — один из самых знаменитых живописцев романтизма в Англии. Произведение, как и следовало ожидать от романтика, является выражением настроения мастера, а не только «снимком» определенного места, которое было ему дорого. Художник всю жизнь рисовал пейзажи Англии, особенно родные места в окрестностях графства Саффолк. Изображенную лощину он очень любил. Впервые Констебль посетил ее в 1800, после чего писал другу: «Я здесь в одиночестве среди дубов и глуши Хелмигхемского парка… здесь изобилие всяких прекрасных деревьев». Позже в этом месте он оказался в 1814 и в тот год исполнил картину, являющуюся почти копией этой. Сейчас она тоже хранится в США, в Филадельфийском музее искусства.

Представленная работа была создана много лет спустя. В галерее Тейт в Великобритании, на родине мастера, выставлен рисунок, повторяющий данный вид. Художнику ценны воспоминания о времяпрепровождении в этой небольшой лощине. Он пишет мирную деревенскую атмосферу: пасущиеся коровы, вековые деревья, небольшая речушка. Фактура холста отличается густотой мазков, полотно очень сложное и богатое по насыщенности цветов: использованы красно-коричневый, разные тона зеленого — от темного до оливкового. Каждый его сантиметр с особой тщательностью проработан Констеблем. Картина демонстрирует живописные ценности искусства пейзажа: поверхность настолько насыщена цветовыми точками и мазками, что приобретает дополнительную глубину.

Настоящий парад шедевров продолжается этим полотном знаменитого французского мастера романтического направления Эжена Делакруа. Здесь также очевидны живописные качества: зритель не просто смотрит на холст, «прочитывает» сюжет, оценивает композицию. Текстура краски и цветные мазки будто притягивают его, они воспринимаются как что-то объемное, их хочется ощутить в руках. Особая осязаемость слоя, фигурок героев, всей композиции и особенно морской волны говорят со зрителем на языке чувств. В этом — дар Делакруа. Христианские мотивы привлекали мастера из-за накала страстей, монументального пафоса, трагедии истории. Данное произведение — всего лишь эскиз для картины, над которой работал художник. Очевидно, что, когда будущие французские импрессионисты видели его подлинники, у них подспудно начинало просыпаться новое ощущение цвета и света, будто кисть способна строить, лепить пространство.

Харизматичный французский поэт Шарль Бодлер написал серию статей о мастере после его смерти. Он сообщал о методе работы, в котором соединилось чувство и холодный расчет совершенной техники: «Делакруа был страстно влюблен в страсть и с холодной решимостью искал средства для выражения страсти наиболее зримым образом». По свидетельству Бодлера, художник постоянно находился в поиске: пробовал новые составы красок, много читал и размышлял над самыми разнообразными философскими проблемами бытия, учился у природы, неустанно работал. Ему не хватало дня, чтобы закончить все то, что наметил. Живописец оставил после себя богатейшую коллекцию картин.

Первая половина XIX века — период расцвета школы французских ювелиров. Их произведения были востребованы императорским двором и знатнейшими людьми Европы. Потомственный мастер Жан-Валентин Морель работал для короля Луи-Филиппа (1830–1848), позже отправился в Англию, где получил должность ювелира королевы Виктории. Его клиентами стало и семейство Ротшильдов, славившееся богатством и политическим влиянием.

Этот предмет, настоящий шедевр, — часть чайного и кофейного сервиза. Он сделан из серебряных форм, напоминающих морские раковины, и позолоченных серебряных листьев и цветов. Трудно поверить, что такое совершенство под силу человеку. Стилистика работы объединяет эстетику итальянского и немецкого ренессансного искусства: обтекаемые формы оправ, в которые вставлены раковины, массивная ножка, нарядные флоральные украшения, расположенные симметрично по сторонам. Когда спустя двадцать лет после создания, в 1862, сервиз экспонировался на Международной выставке в Лондоне, он получил приз за «новаторство».

Изделия Севрской мануфактуры составляют национальное достояние Франции. Производство было переведено в замок Севр недалеко от Парижа из Венсенна в 1756. До начала XIX века здесь изготовляли предметы из мягкого фарфора, легкоплавкого материала, который позволял мастерам добиться особой сочности и нежности декора. В 1772 стали выпускать вещи из твердого фарфора. К этому ряду принадлежит и представленный экспонат.

Создание этого величественного кубка заняло несколько лет, над ним трудилась целая группа мастеров-декораторов. Он — один из пары монументальных чаш, заказанных в 1863 императором Наполеоном III. Из-за сложности производства и большого объема декоративных работ властитель получил его лишь в 1870.

Кубок исполнен в стиле неоклассицизма в сдержанной гамме изумрудно-зеленого, сиреневого и золотого. В произведении ясно выделены две части: ножка и сама чаша. Ножка имеет конструктивный, геометрический узор и декор в виде изящных гирлянд. Четкие линии и аналогии с колонной призваны усилить впечатление устойчивости. На тело сосуда нанесены четыре пасторальные сцены по мотивам античной литературы. Мастера представили популярную любовную историю пастуха Дафниса и пастушки Хлои. Изображения сделаны на белом фоне красно-коричневой эмалью, что придает всей сцене отстраненный, чуть холодноватый, но при этом монументальный характер.