Командиры седеют рано - Карпов Васильевич

– Я правду сказал, другого ничего не было.

Полковник верил Жорке. Его даже развеселил этот случай с рефлексом. К тому же сегодня впервые Паханов назвал его батей. Он сделал это неумышленно, в сильном волнении. Значит, в сознании Жорки, в мыслях наедине, полковник существует для него уже как батя. И Миронов чувствовал - слово это Паханов не позаимствовал из Сенькиных писем, оно родилось самостоятельно в теплоте и доброжелательности их отношений.

Вернувшись из Ашхабада, майор Федоров доложил: он разыскал милиционера, который свистел. Постовой сообщил, что Жоркина машина никакого нарушения не сделала - просто у него хотели проверить путевку. Вскоре пришла и официальная бумага. В ней говорилось то же самое, но за побег предлагалось наказать водителя. Так у Жорки на талончике, вложенном в права, появился первый прокол.

Старшина Озеров шутил:

– Теперь ты, Жорка, с дыркой.

Вечером, когда, как обычно, сидели с гитарой в курилке, Озеров, которому Жорка однажды поведал о своей мечте стать водителем туристского экспресса, сказал:

– Учти, Жора, дырка маленькая, а беда большая. Не возьмут тебя с такой дыркой пассажиров возить. Да и вообще на автобусы берут только с первым или вторым классом. Надо бы тебе подготовиться и повысить классность. Получишь новые права, а старые, пробитые, сдашь. Будет полный порядок.

Приятели разошлись. Жорка, прежде чем уснуть, долго думал о словах Озерова. Чтобы получить второй класс, придется попотеть над учебниками. Но совет дельный - старшина ведь зря не скажет… На другой день он взял в библиотеке учебники и вечерами, после возвращения из рейса, начал готовиться.

Команда шоферов во главе с командиром автороты Петуховым должна была получить автомобили в Ташкенте, погрузить их на платформы, закрепить и сопровождать в пути. Когда Петухову по телефону сообщили о решении командира полка включить Паханова в команду, он взъерепенился. Кричал, что никуда не поедет, он не собирается подставлять шею из-за этого уголовника. Однако, поутихнув, даже не позвонил Миронову. Знал - бесполезно. Считая себя обреченным на взыскание, с тоской думал: «Везу волка в лес!»

Команда уехала.

Миронов, занятый множеством дел, все-таки часто вспоминал об уехавшем Жорке и с тревогой ждал, чем это кончится. Через неделю пришла телеграмма от Петухова: «Машины получили. Едем. Все в порядке». Теперь уже не беспокойство, а любопытство точило полковника. Что же там произошло? Как Жорка встретился с дружками, с Ниной?

Эшелон прибыл ночью. Ночью же его разгрузили и машины перегнали в парк. Миронову доложили только утром, и он поспешил в автороту - посмотреть на автомобили. Это был, конечно, предлог. Машины новые, с завода, что их смотреть? Полковнику не терпелось поговорить с Пахановым.

Первым, как и полагалось, Миронова встретил командир автороты Петухов. Отдал рапорт. Доложил о результатах командировки и повел полковника вдоль ряда новеньких грузовиков.

– Как вел себя Паханов? - спросил Миронов.

– Безукоризненно. Пил газированную воду.

– Отлучался?

– Один раз. С моего разрешения. Правда, я отпустил его на всю ночь.

– Ну?

– Вернулся утром. Трезвый. Серьезный. Не злой, не веселый, а именно серьезный.

– Ничего не рассказывал?

Петухов метнул в полковника косой взгляд:

– Он рассказывает только вам.

Миронов не остался в долгу:

– Между прочим, когда я был командиром роты, мои подчиненные на сторону свои душевные дела не носили.

Петухов молча проглотил упрек.

14

Второй год службы прошел у рядового Паханова ровнее. Он получил второй класс и повесил на гимнастерку синий значок с золотой каемкой.

Жорку приглашали на все открытые комсомольские собрания. Особенно ему нравились прения. Острая критика его просто поражала. Раздраконит кто-нибудь товарища, а в перерыве, глядишь, курят вместе и продолжают спорить.

– Я бы его после этого избил или навек врагом посчитал, - ухмылялся Жорка, - а они, смотри, папиросами друг друга угощают.

Однажды секретарь Клименко попросил Паханова остаться в ленинской комнате после собрания. Когда все разошлись, сержант сказал:

– Не пора ли тебе, Жора, подавать заявление?

Жорка поразился:

– Мне? В комсомол?

– Да, тебе.

– Кто же мне поверит?

– Мы поверим - товарищи по службе.

– А рекомендации?

– Я дам, Гнатюк даст, старшина Озеров.

– Разве Озеров комсомолец? Он же немолодой.

– Он коммунист, Жора.

Это было настоящим открытием: старшина Озеров - коммунист! Сейчас Жорка знал - коммунисты самые честные и порядочные люди. А если бы он узнал, что Озеров коммунист, в первый год службы, когда в голове его был полнейший сумбур, дружба между ними наверняка не склеилась бы.

– Ну как, будешь подавать заявление? Я помогу подготовиться.

Жорка молчал. Прошлое и настоящее вдруг встало в его памяти, закружилось, перепуталось, да так, что он не мог разглядеть в этом сумбуре свое будущее.

– Пока подожду.

– Почему?

– Рано.

– Не скромничай!

– Верно говорю. Подождать надо. Ты, Клименко, не торопись. Вдруг я комсомольский билет куда-нибудь в неподходящее место занесу? - задумчиво сказал Паханов.

– Да брось ты свое прошлое ворошить! - горячился секретарь. - С этим все кончено. Второй год в армии служишь. Посуди сам - может ли человек после хорошей бани, чистый, раскрасневшийся, в хрустящем новом белье вдруг полезть в грязь, болото смердящее?

– Может.

– Ну, знаешь, тогда это не человек, а падаль! - вскипел Клименко.

– Остынь, остынь. Ты сам бы полез, если нужно, - успокаивал его Паханов. - А если в этой грязи твой друг? Ты что, по бережку будешь бегать и чистое бельишко свое беречь?

– Я подам ему руку.

– А если руки не хватит?

– Ну тогда…

– Вот то-то. В общем, подожду.

Клименко еще не встречал в своей практике такого, чтобы человек отказывался идти в комсомол. Он проинформировал об этом подполковника Ветлугина. Замполит понимал, что серьезное отношение Паханова к вступлению в комсомол - уже само по себе положительно. Нужно за оставшееся время службы приложить максимум сил и расширить его политический кругозор, чтобы он непременно вышел победителем в той борьбе, на которую намекал, которая ждет его после демобилизации и возвращения на гражданку.

Жизнь летит стремительно… Однажды осенью полк выстроился на строевом плацу. Ввиду торжественного случая не пожалели даже драгоценной воды - плац был полит. Асфальт блестел, как глянцевая фотокарточка, от него веяло приятной свежестью. Жора стоит в шеренге увольняющихся «старичков». В руках у него новенький чемодан. На груди значки: второй класс шофера, ГТО, третий разряд по бегу.

Идет церемония прощания. На правом фланге алеет Боевое Знамя, и, сверкая трубами, то и дело играет оркестр туш: вручит командир грамоту - и тут же туш, а по строю полка плещут аплодисменты. Отблагодарив особо отличившихся, командир полка и замполит пошли вдоль шеренги отбывающих - пожимали руки, давали советы, дружески похлопывали по плечу. Около Паханова полковник Миронов остановился, долго держал его ладонь в своей. Смотрел на солдата с удовольствием - одним честным человеком стало больше. И военная форма ему идет! Грудь колесом, веселое лицо, доброжелательные глаза. Солдат как солдат!

– Зайдите, товарищ Паханов, ко мне после построения, - сказал командир и пошел дальше.

После торжественной церемонии солдаты группами потянулись к вокзалу. А Паханов зашел к Миронову в кабинет. Командир еще раз с удовольствием оглядел подтянутого солдата:

– Писать будешь?

– Чтобы вы мои письма еще кому читать дали? - засмеявшись, спросил Жорка. - Буду, обязательно. И если еще какой-нибудь вроде меня попадет, вы мне сообщите. Я ему от себя особо напишу.

– Я как раз думал, что бы тебе подарить на память? - Миронов достал из кармана авторучку. - Вот возьми. Она тебе будет напоминать о письмах. Потом он проводил Жорку до самых ворот. Держа под руку, вел его и говорил:

– Если тебе будет трудно, не забывай - у тебя здесь много друзей. Пиши или приезжай - мы всегда поможем.

– А если бы я на сверхсрочную попросился? - вдруг спросил Паханов.

– Возьмем с удовольствием, хоть сейчас.

– Я бы хотел быть вашим шофером. У меня ведь нет никого. Отец - так он и не отец, а так, сам по себе. Вы всю жизнь по разным местам кочуете, и я бы с вами ездил. Ну, а если война и в случае бомба или снаряд - собой заслонил бы. Одним словом, вы для меня, как и для Сеньки того, - батя. Уж вы не обижайтесь, а я в письмах вас так называть буду.

– Спасибо тебе, Жора, за добрые слова. В письмах зови, как считаешь нужным. А Семену ты напиши. Вы теперь вроде как побратимы.

Паханов даже остановился:

– Верно! Как это я раньше не дотумкал? Брат он мне. Настоящий брат по отцу. - И нежно добавил: - По тебе, батя.

Желая скрыть охватившее его волнение и боясь, как бы прощание не вылилось в слезливую сцену, Миронов заторопился: