Звезды Эгера - Геза Гардони

К обеим околицам деревни Добо отрядил двух трубачей. Они должны были возвестить о приближении неприятеля.

Ждать до вечера не пришлось.

В три часа дня у восточной околицы деревни раздался звук трубы, и несколько минут спустя послышался топот скакавших к усадьбе трубачей.

Цецеи оглянулся.

— Все на месте?

Недоставало только матери Герге. Бедная женщина пришла в смятение от доставшегося ей обилия золота и теперь где-то прятала, закапывала его. Оставить у Цецеи свое сокровище она не решалась — боялась, что турок отберет. Быть может, она ушла даже в лес, чтобы там схоронить свое богатство.

— Закрывай ворота! — распорядился Добо. — Притащите еще мешков, камней и бревен. Оставьте только такую щель, чтоб всадник мог проскочить.

Трубачи вернулись.

— Идут! — закричал один еще издали.

— А много их? — спросил Добо.

— Мы видели только передних.

— Тогда скачи обратно, — гаркнул Добо, — и посмотри, сколько их. Удрать успеешь, когда погонятся за тобой.

Печский наемник покраснел и, повернув коня, понесся обратно.

Добо обернулся к наемникам, которых привез из Печа, и сказал:

— Так вот вы какие солдаты!

— Нет, — ответил один из них, устыдившись, — этот малый только на днях к нам пристал. Он был прежде портным и пороха еще не нюхал.

Несколько минут спустя портной прискакал снова. Позади него в облаках пыли мчались человек пятнадцать акынджи в красных шапках.

Теперь уж за ним и вправду гнались.

— Впустите его! — приказал Добо и подал знак своим стрелкам: — Огонь!

Десять стрелков прицелились. Затрещали выстрелы. Один турок свалился с коня и упал в канаву. Остальные шарахнулись, повернули коней и понеслись обратно на рысях.

Портной проскочил в открытые ворота.

— Так сколько же их? — спросил с улыбкой Добо.

— Тысяча, — ответил портной, запыхавшись, — а может, и больше.

Добо махнул рукой.

— Если их не больше сотни, мы еще нынче попляшем.

— Да я же сказал, ваша милость, что тысяча.

— Я понял тебя, — ответил Добо. — Раз ты увидел тысячу, стало быть, их сотня, а может, и того меньше.

На краю деревни взвились клубы дыма. Акынджи уже поджигали дома.

Добо покачал головой.

— Так вы что же, не полили крыши?

— Это сено и солома горят, — отмахнулся Цецеи и ударил кончиком сабли по верхушке ворот.

На дорогу выскочил закованный в панцирь кривой янычар. За поясом у него торчали кинжалы и пистолеты. Рядом с ним скакал венгр, которого Герге прозвал цыганским палачом. Позади них — отряд акынджи, а по обеим сторонам улицы бежали несколько пеших асабов, с горящими факелами в руках.

— Ласло Морэ! — крикнул Добо и даже топнул ногой. — Позор отчизны нашей! Исчадие ада!

Ошеломленный янычар взглянул на скакавшего рядом с ним человека.

— Не верь ему, — воскликнул Морэ, побледнев, — он обманывает тебя!

Янычар остановил коня, поджидая ехавших позади.

— Тебя я тоже знаю, Юмурджак! — крикнул опять Добо. — Так вот она, турецкая честь! Грабишь тех, с кем вчера еще вместе сражался? Разбойник! Такой же отпетый негодяй, как и твой сообщник!

Янычар взглянул на Добо, но ничего не ответил.

— Иди, иди сюда, — кричал Добо, — раз уж ты заделался шутом у Ласло Морэ! Принимай приветствие от меня!

Он прицелился — хлопнул выстрел.

Юмурджак покачнулся на коне и свалился в дорожную пыль.

Тут пошли палить и остальные ружья. Турки ответили на «приветствие» пистолетными выстрелами.

Морэ как будто хотел поддержать падающего янычара, но только выхватил у него кинжал из-за пояса. Мгновение спустя он плашмя ударил кинжалом своего жеребца. Жеребец взвился на дабы и понесся. А Морэ изо всех сил погонял его.

— Эй, держи, золото удирает! — крикнул Добо туркам.

Турки опешили на миг, потом с яростными воплями помчались вслед за Морэ, а Добо считал скакавших мимо дома всадников:

— …десять… двадцать… сорок… пятьдесят…

Он подождал с минуту, затем соскочил с помоста:

— Ребята, по коням! Их и шестидесяти не наберется!

Солдаты вскочили на коней, а Добо, уже выезжая из ворот, крикнул Цецеи:

— Если турок в панцире жив, заприте его! А поджигателей пусть прикончат крестьяне!

Проскочив в ворота, они умчались.

В деревне уже местах в пяти змейкой поднимался дым. Крестьяне, размахивая косами и топорами, кинулись из ворот.

Цецеи и священник вместе с двумя крепостными поспешно вышли на дорогу. Юмурджак уже сидел на земле, хотя не совсем еще пришел в себя. Пуля, которую послал Добо, вдавила его панцирь как раз над самым сердцем.

— Перевяжите его, — приказал Цецеи, — и отведите во двор.

Турок молча протянул руку.

— В шахматы играть умеешь? — гаркнул на него Цецеи.

Янычар утвердительно кивнул головой, но ответил:

— Нет.

Когда ему перевязали руку, из канавы поднял голову другой турок.

— Ты этого перевязывай, — сказал один из парней, — а я покамест убью вон того.

— Стой! — проговорил Цецеи.

Он заковылял к окровавленному янычару и, приставив саблю к его груди, спросил:

— В шахматы играть умеешь?

— Помираю, — ответил турок, совсем теряя силы.

— Шах?

— Шах, гардэ, мат? — спросил турок со стоном.

— Да, да, Мохамед тебя забодай. Несите его во двор, это мой невольник!

9

Добо с солдатами вернулся только к заходу солнца. Они привезли с собой уйму плащей, кольчуг, всякого оружия и даже пленника — Ласло Морэ.

— А этого волка посадите в хорошую яму! — сказал Добо, соскочив с коня.

Цецеи чуть не запрыгал от радости.

— Как же вы его поймали?

— Сами акынджи выловили его для нас. У них хватило ума не дать ему молоденькой лошадки. Так что они догнали его легко и только начали связывать, как и мы подоспели и разделались с акынджи.

— Всех зарубили?

— Всех, кого удалось.

— Живей тащите лучшую телку! — весело крикнул Цецеи слугам. — И прямо на вертел. Но сперва подайте вина. Выкатывайте из погреба ту бочку, что стоит у самой стены.

— Нет, погодите еще, — сказал Добо, провожая глазами Морэ, которого вели в чулан. — А где же Герге?

— Зачем он тебе? Вон играет на террасе с моей дочкой. Говорят, что убили его мать.

— Убили?

— Да. Кто-то из мерзавцев поджигателей напал на нее и заколол. Ребенок еще не знает.

— А золото?

— Бедняга лежит в углу своей хаты, уткнувшись лицом в пол. Там, верно, и закопала она свое золото.

Добо досадливо кашлянул, затем обернулся к мальчику:

— Герге! Герге Борнемисса! Пойди сюда, маленький витязь. Садись-ка скорей на свою лошадку, сынок.

— Куда вы еще поедете?

— За теми невольниками, о которых рассказывал мальчик.

— Так испейте хоть глоток! Скорей вина! — крикнул Цецеи слугам. — Турок твой жив, он в чулане.

— Юмурджак?

— А бес его знает, как его зовут! Тот, в которого ты выстрелил.

— Он, он! Стало быть, не умер?

— Нет, только в обмороке был. Второго тоже вытащили из канавы. Да тот, боюсь, не выживет.

— Боитесь? Повесить надо негодяя!

— Хо-хо! Это мой невольник!

— Тогда делайте с ним что хотите. А Юмурджака приведите и дайте ему коня.

Пока витязи потягивали вино из кубков, привели Юмурджака.

— Скажи, Юмурджак, — спросил Добо, — нужно было тебе это?

— Нынче мне, завтра тебе, — угрюмо ответил Юмурджак.

Но увидев своего жеребца и сидящего на нем Герге, он от удивления даже рот раскрыл.

Добо подозвал к себе мальчика и выехал из ворот. Скакавшие позади витязи окружили турка.

— Герге, ты знаешь, куда мы поедем? — спросил Добо.

— Не знаю, — ответил мальчик.

— Мы поедем саблю раздобывать.

— У турок?

— Да.

— Для меня?

— Для тебя. А ты не боишься?

— Нет.

— Самое главное, чтоб парень не боялся! А остальное приложится.

Дальше ехали молча. На мечекской дороге кони поднимали белые облака пыли; когда же въехали на каменистый склон горы, конские копыта звонко зацокали.

В ушах Герге, точно отзвук колокольного звона, отдавались слова Добо: «Главное, чтоб парень не боялся!»

10

Невольников нашли в лесу. Их сторожили шесть асабов.

Когда между деревьями появились венгерские витязи, невольники повскакали с мест и с криками радости начали разбивать и срывать с себя оковы.

— Эх, собаки, негодяи! — завопил цыган, и все шестеро асабов бросились врассыпную.

Венгерские витязи не стали гнаться за ними. Они были заняты другим делом: освобождали невольников от цепей.

Добо прежде всего протянул руку священнику и назвал себя:

— Иштван Добо.

— А меня зовут Габор Шомоди, — ответил священник со слезами на глазах. — Благослови тебя господь, Иштван Добо!

Невольники плакали от радости. Женщины целовали освободителю руки, ноги, одежду. А цыган тут же пошел колесом, издавая радостные вопли.