В мире хищных зверей - Евгений Торопов

Егор засмеялся.

- Тогда и не забивай голову - наш и точка.

- Сын Божий в самом деле плакал? Значит он не оптимист?

- Ишь! Послушай, это Его единственная слабость. Вначале Бог был молод, полон сил и вершил дела направо и налево. Когда же повзрослел, обрел ответственность за дела свои и однажды, пришед взглянуть на творения, вместо оазиса увидал копошащуюся кучу дерьма, Он возжалел нас, а, возжалев, заплакал. Но потом - ничего, отлегло.

- Это каноническая легенда?

- Это я в своих многосерийных снах видел.

- ...? Каких-каких?

- Многосерийных. Развивающихся во времени. Имеющих продолжение.

- Хм!.. Поэт, а расскажи мне про Город, - попросил Егор. - Я так мало знаю про него. Проблемы, раритеты...

- А не многого ли ты требуешь от меня, благородный рыцарь? воскликнул Поэт. - Про Город ему! Он, мил государи мои, по наивности неведомой полагает, будто хоть кто-то хоть что-то знает про этот самый Город, но это не так. И что такое Город, если подумать отвлеченно, как не величайшее достижение человеческого разумения. Полис, мегаполис, конурбат. Город, благородный рыцарь, это жилье человечества или, то есть, самое что ни на есть первостепенноважное - и по развитию его и удобству можно смело судить об уровне развития самого человечества. А что такое, Егор, человечество?

- Сложный вопрос.

- Две головы - два варианта. Человеческое общество, оно что клейкая паста, связывающая человека с человеком и нет ничего более ценного чем эта связь. Но воспевать надо не человека и не связь эту общелюдскую, а Человека в свете Человечества. И ты еще задаешь вопросы про Город! В Городе либо живут, либо это не Город...

Они прошли область лысых стволов со вздыхающими наростами чаг и болезненно-красными слюнями полипов. Как раз на уровне лица между деревьями провисали липкие паучьи паутины, что до умопомрачения лезли в глаза, в ноздри, в рот и их приходилось с остервенением отдирать от себя, брезгливо стряхивать шустрых членистоногих. Потом они чуть не увязли в обманчивом болотце с вспухающими волдырями тины и тяжелым смрадом тухлых яиц, и поскорее выбирались оттуда, цепляясь друг за друга и за скользкие бурые водоросли, извивающиеся плотным ковром, и напрочь там вымокли и устали, но выбрались невредимыми. Наспех сжевав по бутерброду, побрели в обход этого вязла и неожиданно напоролись на непролазный бурелом, где деревья валялись и торчали устрашающими штырями во все стороны света. Кое-где в воздухе колыхались тускло-жолтые плазменные шары и некоторые даже поворачивались было в их сторону, а один, наткнувшись при этом на сук, взорвался с оглушающим треском и обдал их ворохом пепла, а кожу покоробило кратковременным зудом. Смерть нешуточная бродила вокруг, но им удалось выкарабкаться и из этого навороченного бардака. Впрочем, избавления от Страха это не принесло. Потом они прошли обиталище смерти, где не пели птицы и не шумел верховой ветер, а кое-где в воздухе висели пугающие сгустки-марева, которые даже безрассудный Поэт обходил загодя. Хлипкие кустики и жухлая трава здесь были покрыты будто искрящимся белым инеем. Поэт назвал это Лиловой Изморозью и бесперечь твердил - вот пришествие дьявола на землю. Потом, уже выбравшись из костлявых сатанинских лап, еще раз передохнули, упав на поляне в шелковистую траву. Начинало клонить к вечеру.

- Отдыхаем и последний марш-бросок вперед. С учетом петли, которую дали, думаю осталось несколько километров.

Егор устало кивнул. Они пожевали перемасленные рыбные консервы с хлебом и, хотя вставать было никак невозможно, все-таки пересилили себя и поднялись. Оптимизм Поэта заметно поубавился и болтался как лисий хвост. Вскинув отяжелевший рюкзак, он неуверенно шагнул. Егор попросил помочь ему надеть свой рюкзак. Ныло натертое плечо. Поэт помог, а потом они еще постояли, сгребая подошвами ботфорт старую влажную хвою поверх оставшегося от завтрака мусора.

- Все, вперед! - скомандовал Поэт и пошел.

- Подожди, - остановил Егор, - а разве в ту сторону?

- В ту, в ту, - быстро ответил Поэт. - Идем как шли.

- А я поэтому и спрашиваю, что до остановки мы брали на четверть круга правее.

Тот продолжал грузно идти.

- Поэт! - крикнул Егор, стоявший на месте.

Тот побагровело обернулся и внятно произнес:

- Замолчи! Идем как шли и не путай! - и пошел дальше, но, как показалось будто, помедленнее. Егор поспешил следом.

- Постой, Поэт, - он догнал его и тронул за плечо. - Я ясно помню, что мы шли в том направлении.

Поэт остановился и, улыбаясь, снял с себя рюкзак.

- Все, здравствуй, бабушка. Этого я боялся.

Егор непонимающе смотрел.

- А теперь не двигайся и внимательно вспомни, Егор, откуда мы пришли?

Егор не задумываясь указал рукой. Поэт показал в другую сторону.

- А вот я, брат, - сказал он, - насколько еще доверяю своей памяти, помню что пришли оттуда.

Егор все не понимал. Он был уверен. Впрочем что там, эта уверенность быстро таяла и вскоре как пшик исчезла. Теперь, напрягши память, он видел перед глазами только стволы, стволы и листву под ногами.

- А ты твердо убежден в своей правоте? - спросил Егор Поэта.

- Только без паники.

- Да уж, - сказал Егор.

- Без паники, я сказал! Мы не маленькие дети...

Справа раздался рык.

...

В мгновенье ока, без слов поняв друг друга, содрав неуклюжие рюкзаки свои с плеч, царапаясь и соскабливая кожу с рук и ткань с одежды, забыв про условности и усталости, они расторопно вскарабкались на соседние деревья до развилок сучьев с колотящейся грудью.

- "Кто это?" - "Тсс, тихо!" - "Ружье надо было брать!" "Бесполезно!" - Где-то поблизости - за полем зрения - неуклюже и деловито вытаптывали кусты. - "А по голосу кто? - спросил Егор, потому что ему не хотелось здесь сидеть. - Хищник?" Поэт не ответил. Тогда Егор поднялся еще выше, на удобный сук и достал из кармана измятый клочок схемы леса. Итак, где же мы теперь? Он повертел ее и так и сяк в руках, однако вскоре пришел к выводу, что не понимает в этих символах ни на полушку. Как будто бы схема говорила если и про лес, то не этот. По пути их следования там стояло: приблизительно на месте болота кружочек с четырьмя рисками; бурелом указан верно, но как-то странно, в виде частокола; а дальше вообще шел кавардак - перевернутый грузовичок, сердечко. Потом, наперерез всей схеме тянулась железная дорога, разветвляясь и упираясь одним концом в колючую проволоку тюрьмы, другим в подземный завод посреди тайги, а третьим круто поворачивая к Светлоярску. Ну и ладно, грустно подумал Егор, буду знать впредь, что человеку надлежит полагаться только на себя. Затем он слазил на верхушку дерева, но в вышине так ничего и не смог увидеть, кроме густой зелени. Тогда он слез обратно и позвал Поэта. Шепотом переговорив, они решили спуститься, по крайней мере на первый взгляд в кустарнике больше не шебутились.