Житейские измерения. О жизни без вранья - Людмила Табакова

– Я люблю Вас… – приоткрыв дверцу машины, крикнул Олег стройной блондинке, задержавшейся на переходе.

Женщина подняла глаза, помахала рукой, улыбнулась. К своему удовольствию, Олег успел заметить на её лице смятение. Людской поток подхватил незнакомку и понёс через дорогу.

– Зачем я это сделал? Разве фальшивое признание добавит женщине, хотя бы каплю счастья? – рассуждал Олег, продолжая путь, и нашёл себе оправдание. – Что тут плохого? Она будет помнить об этом долго. Не удержится – расскажет подругам, будет перебирать в памяти знакомых, но не найдёт среди них ни одного похожего. Ей будет слышаться бесконечно повторяющееся «я люблю Вас», она станет задумчивой и рассеянной, вызывая недоумение мужа… – Странный мы народ, русские… Для нас слово «люблю» всё равно, что заявление в ЗАГС, в то время, как европейцы в этом чувстве признаются на каждом шагу, и признание это почти ничего не значит.

Незаметно подкралась осень. Жизнь не спешила дарить Олегу чудо. Он как слепая лошадь ходил по замкнутому кругу: дом – работа, работа – дом… Фикус, который отгораживал его от внешнего мира, засох. Теперь жизнь женского коллектива была, как на ладони, и восторга не вызывала.

Каждый раз, останавливаясь у знакомого светофора, Олег улыбался. Вот и сейчас он ждал, когда сильный порыв ветра сметёт разноцветные листья, прикрывшие глаза хозяина перекрёстка.

О, чудо! По пешеходной дорожке шла она. Короткое красное пальто в талию, длинные светлые волосы ручьями по плечам, идёт, улыбаясь, будто всё у неё хорошо, и ей захотелось тоже быть единственной в чьей-то жизни. Водители сигналили, пешеходы улыбались, а Олег крикнул:

– Я люблю Вас! – и, словно застеснявшись, прикрыл рот рукой.

Слова, как ключи, могут открыть любое сердце. Оглянулась! На лице – радость, недоумение, интерес! Кто же он? Кто?

– Я дурак! Обыкновенный дурак! Мимо прошло моё счастье, – Олег не подозревал, что ответил на не прозвучавший вопрос.

Осенние дожди не улучшали настроение. К тому же Олег поймал себя на мысли, что до сих пор толком не знает, что такое любовь. Он только понимал, что это очень больно. А к чему терпеть боль? И равнодушие паутиной опутало сердце.

В конце ноября замёрзшая земля, желая согреться, потребовала снежное одеяло. Зима постаралась, и падающий крупными хлопьями мокрый снег застелил всё, что мог, и даже прикрыл белой пеленой глаза светофора. Олег никуда не спешил, наблюдая, как трудятся «дворники», настойчиво очищая лобовое стекло. Он терпеливо ждал, провожая равнодушным взглядом людей в снежных шубах и воротниках.

– Спешат к ужину, домашнему теплу и уюту, – завидовал он.

Вдруг чьи-то руки в узорчатых варежках придержали «дворники». Это была она. Снежная шапка на голове, снежинки на ресницах…

Олегу захотелось, чтобы она выбрала его. Она была ему нужна. Светофор отчаянно заморгал, очистил от снега зелёный глаз и разрешил движение. Незнакомка сделала выбор и через минуту оказалась в машине.

– Вы Ольга? Угадал? Вот чудо! А я – Олег! В этом что-то есть: русский князь Олег и его княгиня Ольга. Я холост, ищу невесту… – он тонул в словах, торопясь и захлёбываясь.

– Наверно, готовится к серебряной свадьбе, – подсказал женщине внутренний голос.

– Влюбился в Вас с первого взгляда… – для достижения цели Олег пустил в ход любимый инструмент.

– Это признание для того, чтобы не тянуть с интимом, – проснулась её интуиция.

– Имею собственный бизнес. Правда, небольшой. Миллиона два чистой прибыли в месяц.

– Есть ли у него работа? Его старенькие «Жигули» вот-вот развалятся…

– Вас смущает моя машина? – Олег прочитал её мысли. – «Мерседес» на профилактическом осмотре в сервисе.

– Сейчас по плану начнёт вызывать жалость. Нет, ошиблась… – Однако, свободен, богат, успешен и без ума от неё! – хотелось верить.

Олег токовал, как тетерев. В других обстоятельствах он продумывал всё заранее. Но в романтических отношениях была важна красота сиюминутного хода, а там, хоть трава не расти. Желание должно было осуществиться здесь и сейчас.

– Оля, когда у Вас отпуск? Махнём в Италию? – шепнул он, едва коснувшись губами завитка, прикрывающего её ухо, в душе надеясь, что она зайдёт к нему на чашечку кофе.

– Для него пустячок, а мне приятно. Не попросить ли притормозить у магазина? Самое время приобрести бикини. Мечтай, женщина! Мечтай! – иронизировала она в душе, наблюдая за его жестами.

Олег прикрывал рукой рот, потирал веко, почёсывал шею, оттягивал воротничок, смотрел куда-то мимо.

Ольге была знакома такая категория мужчин. Обжигалась…

– Я тебя люблю… – и женщина тает, придумывая имя первому ребёнку, а он на следующий день исчезает с радаров.

– Мерзавец! – негодует дама.

А он ничего и не обещал. Сегодня в постели он её любил. Это так и есть. Он, правда, хотел жениться. А завтра вспомнил, что любит друзей, пиво, ночные клубы. А ей не звонит, чтобы не врать.

– Так смешно слушать, а перебивать жалко. Человек старается. Терпения наберись. Разочаровавшись в одном человеке, не наказывай другого… – вспомнила она что-то своё и терпеливо ныряла вслед за Олегом в бурное море обещанного счастья. – Стоп! – не выдержала. – Остановите машину! Я выйду!

Вышла! Помахала рукой и исчезла в толпе.

А он продолжил путь в постылое одиночество.

С утра на работе переполох. Наконец-то закончилось безвластие! Новый начальник бюро вслед за другими сотрудницами пригласил Олега на собеседование. Вошёл, скромно опустив глаза, и услышал знакомый женский голос.

– Ольга?

– Нет, Римма Алексеевна Орлова. Ваш новый начальник бюро и по совместительству переводчица с мужского.

Обманутые далью

На косогоре, как плоты на речном заторе, вздыбились избы. Смотрели они горящими на солнце окнами на енисейские дали, на плакучие ивы у самой реки, на деревенских мальчишек, ловивших с берега рыбу, на беду, выручку и надежду – паром, соединяющий не только берега, но и людей с их проблемами, отношениями, чувствами.

Мудро распорядилась хозяйка-природа: не надеясь на человека, за тремя реками спрятала она богатства Сибири, сделала недоступными для рвачей и хапуг, защитилась дальними расстояниями, весной и осенью – плохими дорогами, летом – несметными полчищами мошки, зимой – трескучими морозами.

На берегу у парома теснились в очереди люди. Лица хмурые, неулыбчивые. Вон сердитый хромой бородач застыл в неудобной позе на телеге с сеном. Рядом недовольно поджала губы полная женщина в яркой панаме. В ожидании посадки волнуется народ, но сдерживает эмоции, готовые по условному сигналу вырваться на волю, стоит только чиркнуть спичкой о коробок.

А вот колоритная парочка – белый верблюд и осёл. Рядом, видимо, их хозяин – невысокого роста молодой красавец – азиат в тюбетейке. Необычное явление. Любопытно. Эй! Кому хочется быть оплеванным или получить удар тяжёлым копытом двухметрового великана, подходи!

Есть желающие! Мужчина – азиат со всей ответственностью стремился выполнить просьбу пьяненькой женщины. «Мадам» не хотела идти по скользкому трапу, она пыталась взгромоздиться на осла. Попытки оказались безуспешными. «Мадам» перекатывалась через спину ослика, не успевая задержаться в вертикальном положении. При этом она цеплялась за одежду мужчины, притягивала его к своему разгорячённому телу. Наконец хозяин нашёл выход. Одной рукой он держал женщину, другой – поводья.

– Старый осёл молодую везёт!

– Поездка во сколько обойдётся?

– Платить будет как? Натурой? – наконец-то развеселился народ, соревнуясь в остроумии.

Я, улыбаясь, со стороны наблюдал эту сцену. Но как только оказался на пароме, сразу подошёл к азиату, отодвинул плечом «мадам», погладил невесёлого верблюда, потрепал за уши осла.

– Таджикистан? – спросил я, протягивая парню сигарету.

– Да, Пенджикент, ба худо. Веришь? – улыбнулся таджик. Я – Фарход. А ты?

– Зови меня Фёдор. Какими судьбами в этих краях? – я торопился задавать вопросы и затянулся сигаретой так, что она мгновенно превратилась в окурок, обжигающий пальцы.

– Мы здесь втроём. Я, верблюд и осёл. Ты заметил? Что может позвать далеко? – глаза Фархода подёрнулись мечтательной дымкой. – Ты не видел мою невесту… Красавица. Лена. Русская она. Жениться хочу. Деньга надо. Жирный Даврон – человек-вагон на лето одолжил мне верблюда и осла. Пойду у от села к селу. Мальчик катаю туда-сюда, груз везу… Да-а… Показ – деньга беру…

Я засомневался в смелом проекте Фархода, но разочаровывать его не стал. Пусть и ему, как мне когда-то, откроется новая даль, и пусть она его не обманет.

Что может быть страшнее одиночества среди людей? В Сибири я оказался зимой. Помню, пьяный, лежал на спине сугроба, смотрел на звёзды, пригоршнями ел снег, чтобы заморозить тоску по тёплым родным краям, близким людям и приглушить запах водки. Рядом поляна нетрезвой рябины, спелые ягоды которой ещё осенью забродили от счастья в тёплых объятиях бабьего лета. Теперь раскрасневшиеся на морозе, они покачивались на ветках, смущённо прикрываясь снежными шалями. А дрожащие от холода нижние ветки стыдливо, неумело пытались натянуть на обнажённые стволы лохматые сугробы. Шустрый соболёк в нарядной зимней шубке, застёгнутой на две блестящих бусинки хитрющих глаз, захмелев от пьяных ягод, стройным гибким телом приглаживал сугроб под рябиной.