Житейские измерения. О жизни без вранья - Людмила Табакова

– Ребёночка хочу…

– Соображаешь? Зачем нам третий? Для себя надо пожить… Машину поменять… Ребёнку многое нужно. Большие расходы. Где денег взять? Кашу маслом каждый день мазать надо… – пытается урезонить её Иван.

– А мы её и без масла, – захлёбывается слезами Настя. – Иду по селу – подружки с детьми навстречу. У кого Вадим, у кого Альфред, у кого Адам. Одна я, как дура, Толика за руку тащу, а за нами Мишка бежит. Хочу… Руслана…

Слёзы уже рекой текут. Вдруг Настя шасть к компьютеру – графу «Семейное положение» в «Одноклассниках» исправлять. В миг из замужней женщины Фроловой стала свободной – Рыкалиной.

Хорошо, что Настя научила мужа понимать свои страдания.

– Виноват, виноват, Настенька… Я, дурак, эти имена детям придумал. Поправим дело. Верни, ягодка, своё семейное положение обратно… – уговаривал жену Иван, вспомнив, что Бог считает женские слёзы.

Наконец грешник получил отпущение грехов, а гордый статус «замужем за Фроловым И. И.» вернулся на место.

После ссоры так приятен мир. Постепенно слабея, враждебный дух смирился, потом окончательно утих. Ему на смену снова спешили неземные страсти.

Приближался День пограничника. Иван уважал этот праздник и принадлежностью к погранвойскам гордился. Два года на Сахалине служил. Всякое бывало. Вспоминать о службе любил и с друзьями любил накатить по случаю стопочку-другую. Поздравили его сослуживцы, зелёный берет с кокардой подарили. Правда, он маловатым оказался, но на затылок всё-таки благополучно присел.

– Во! Как раз! К лицу! У тебя же глаз узкий, а нос – плюский, а на затылке – блин, – смеялись мужики.

Выпили, воспоминания Фролова добросовестно выслушали. Потом завгар поднял любимую тему: у кого какая машина.

– Твою машину, Иван, менять надо. Старая она, пробег по России большой, мотор дымит, цилиндр гильзовать без толку, ходовая – ни к чёрту, да и выхлопная на замену просится. Копи на новую, друг.

Приуныл Иван. Под каждым словом завгара подписаться готов. Май заканчивается, а праздновать нечего – нет автомобиля. А что дальше? Попробуй – накопи…

Стопка за стопкой, слово – за слово. Расхрабрился Иван:

– Я, как напьюсь, мужики, никого не боюсь…

– И жены? – подлил масла в огонь слесарь Егор.

– Нет, до такой степени я ещё никогда не напивался.

Однако сдал без единого выстрела границу Иван. Он и не заметил, как напился «до такой степени». А страх всё равно остался. Проблемы казались неразрешимыми, жизнь безрадостной, мечта неосуществимой. Одним словом, отложенные надежды. Муторно на душе и в желудке. Дремлет русский ум, а жаль.

Ночь. Лежит под небом звёздным печальная голая земля… Ни травинки на ней, ни листочка на деревьях… Пограничник Иван Фролов, одинокий и несчастный, к дому еле живой тянется, по дороге смысл жизни теряет… Звёзды на него глаза таращат, на невиданное чудо с высоты взирают… «Улица, улица, ты, брат, пьяна…»

Подошёл Иван к дому – застава на замке. Дважды с верным псом Дозором обошёл вдоль забора границу: «никто не проскочит, никто не пройдёт…» Робко постучал в дверь – тишина. Сел на крыльцо, закурил. Нервничает.

Наконец дверь заскрипела и открылась. Иван успел заметить, как вглубь коридора царственной походкой удаляется Настя. Прошмыгнул он в комнату, разделся, нырнул к жене под одеяло, приняв позу №69, называемую в народе «валет», и сразу же мирно засопел.

– Ещё раз напьёшься, будет выкидыш… за дверь, с вещами… – тихонько, чтобы не будить детей, сказала жена.

Ни слова – в ответ. Тихо. Только мерно постукивали ходики на стене, да где-то за окном мяукал перепутавший месяц блудливый соседский кот.

– Ну, что, пограничник, картошку в этом году сажать собираешься? – спросила Настя утром вполне миролюбиво.

– Так холодно, Настя. Осенью посадим, озимую, – пробовал шутить Иван.

– А ты её в мундире сажай – не замёрзнет, – не сдавалась жена.

– У огорода есть ты, а у меня нет отпуска, – нарушил границу взаимопонимания Иван и, не обращая внимания на слёзы Насти, отбыл на работу.

Праздник закончился, но мужики сказали, что по этикету гулять можно неделю. Эта мысль Ивану понравилась. Так бывает. Сначала человек убивает лучшие чувства в себе, потом в окружающих. Пил, с Настей ссорился, о главном удовольствии мыслей не было, потому что он хорошо помнил о семейной примете. Если ночи до и после Дня пограничника холодные, звёздные, потому что лето где-то загуляло и в срок на работу не вышло, в феврале, ко Дню защитника Отечества, жди на «заставе» прибавление. Это в его планы не входило.

– Пил? – в очередной раз встретила тревожным вопросом Настя вернувшегося с работы мужа.

– Нет.

– Врёшь? Ну-ка, скажи быстро: «Сыворотка из-под простокваши…» – Получилось! Молодец! – Настя бросилась к нему на шею, покрывая отчаянными поцелуями давно не бритые щёки.

Что слаще радости? И вспомнил тут Иван, что человек живёт для удовольствия.

На другой день он и мороженое себе купил – день выдался жаркий, потому что лето наконец-то приступило к работе. Под солнечными лучами нежился сторожевой пёс Дозор, громче, чем обычно кукарекали петухи, кудахтали, привлекая их внимание куры, на вспаханном огороде из земли лезли черви – на рыбалку просились, Мишка и Толик во дворе тянули провода – в электрики готовились.

Как и положено, разноцветное лето сменила ярко-оранжевая осень, потом пришла элегантно-белая зима. И вот в феврале, в День защитника Отечества, у Фроловых родился будущий пограничник.

Иван, Мишка и Толик, притопывая ногами, мёрзли под окнами роддома.

– Настя, – кричал отец, сложив рупором руки. – На кого Руслан похож? На меня? Руки-ноги на месте? А зубы есть? Скажи сыну, что я ему свой берет подарю.

Настя плакала. Но это были слёзы радости, которые Бог тоже обязательно сосчитает.

Ловушка для совести

День начинался, как в детском стихотворении Корнея Чуковского:

– У меня зазвонил телефон.

– Кто говорит?

– Слон…

Только говорил не Слон. Абонент был неизвестен.

– Я не должна говорить «да», только бы не сказать «да»… – напомнила себе Анна, напуганная историями, когда после общения с неизвестными с телефонного счёта исчезали деньги.

– Слушаю, – дрожащим голосом выдала она.

– Анна Фёдоровна Одинцова?

– Я, – Анна едва не сказала «да».

– За кандидата в депутаты Степанова В. Ф. голосовали?

– Слукавить или правду сказать? – несколько секунд Анна решала проблему нравственного выбора, потом пролепетала:

– Голоси… голосовала…

– Мы предлагаем Вам поехать в Овсянку. Через два дня автобус в семь утра отойдёт от кинотеатра.

В Овсянку? Название населённого пункта на Енисее Анне известно. Туда, в местную «психушку», недавно увезли агрессивного соседа Никитича. Он набрасывался на каждого встречного с кулаками, требовал 1000 рублей и утверждал, что его обманули. И её, Анну, туда, где Никитич? А может, в стране идёт «психдиспансеризация» старшего поколения? Ловушка?

В поисках причин неизбежной диспансеризации Анна по зёрнышку перебирала свою жизнь. Вспоминалось, как мужа десять лет назад хоронила, как в дождливое лето картошка не уродилась, как лесопилка сгорела, а у фермера Петровича дочка повесилась… И каждый раз воспоминания начинались с прощального вечера в родной деревне.

Вот калитка, жалобно скрипнув, пропустила во двор соседа Петра. Гармошка в его руках вздохнула мехами, взвизгнула и замолчала.

– Не чичас, бабоньки… – пояснил ситуацию Пётр готовым к веселью соседкам. – Делу – время, потехе – час.

Место за хромоногим столом, доживающим свой век на улице, нашлось всем. Пироги в большой эмалированной миске застыли в ожидании комплиментов, нарядная бутылка вина с заморской этикеткой, приберегаемая до особого случая, тянулась к гранёным стаканам.

– Дорогие соседи! Спасибо, что пришли, – хозяйка застолья Анна приветливо улыбнулась. – Время уходит в седину. Жизнь кончается, а я так и не узнала, что такое смог. Всё зелень да зелень… – она помолчала. – Теперь сбылась моя тайная мечта: уезжаю… в город.

Громко ойкнула гармошка, будто точку в конце речи поставила. Решительно, нисколько не сомневаясь в правильности слов, Пётр, привыкший чужие поступки объяснять своими особенностями, выпалил:

– Начинать делать глупости, Аннушка, надо раньше, а не в шестьдесят лет. Тогда и возможностей исправить их будет больше. Подумай, хорошо подумай. В городе для таких чудаков, как мы, везде ловушки расставлены.

Женщины заговорили одновременно.. У каждой был свой пример, была своя история.

– Цыть, сороки! – прикрикнул Пётр. – Дайте Анне слово сказать.

– Я объясню причину своей глупости, – заторопилась Анна, не обращая внимания на внешние помехи. – Сын с невесткой на постоянное жительство в Германию уезжают… Что ж… Им виднее…. Меня просят пожить в их квартире.