Товарищи - Владимир Пистоленко

— Тише! Нас все это и не касается, не наше дело. А насчет того, из какого класса, скажу: из второго. Одного парня даже в мою комнату собираются поместить. Я как узнал об этом, начал буруна бить, ну а Дмитрии Гордеевич уговорил: девать, мол, ребят некуда. Я и согласился. Пускай, говорю, живет. Мастер просил, чтоб я покрепче в руках держал тех, кто в нашу группу попадет. Может, дни хулиганы или лодыри? Все может быть. Пришлось тоже согласиться. И вот я предупреждаю: в случае чего, вы, ребята, помогайте, а то и верно, еще не знаем, каких типов подбросят.

После консультации, по дороге в столовую, продолжали обсуждать новость Мазая. В этом разговоре не принимал участия только Бакланов. Его мучительно преследовала мысль, как поступить с посылкой, чтобы в комнате о ней не узнали.

В общежитие возвратились затемно. Вечером кладовка не работала, и Егор решил, как только в комнате все заснут, унести посылку на хранение до завтра к коменданту. Но дело обернулось совсем по-другому.

Едва ребята вошли в комнату и зажгли свет, Мазай остановился посередине и, раздувая ноздри, начал быстро втягивать воздух, к чему-то принюхиваясь.

— Сережа, ты улавливаешь?. В комнате новый запах появился!

Ближайший друг, правая рука Мазая во всех его начинаниях, — Сережа Рудаков молча повел носом:

— Есть.

— А что? — спросил Мазай. — Чем пахнет?

— Не пойму.

— Ты повнимательнее нюхни. Не торопись.

Сергей всей грудью вдохнул воздух.

— Чесноком пахнет, правда? — спросил Мазай.

— Точно! Чесноком

— А! Как хорошо пахнет! А ты, Егор, слышишь?

Бакланов засуетился:

— Я? Нет, не слышу, У меня насморк. Нос начисто заложило, совсем ничего не чувствует.

— А ты, Колька? — обратился Сережа к четвертому жильцу комнаты, долговязому и застенчивому Коле Епифанову.

— Я? Насчет запаха?

— Правда, чесноком пахнет? — спросил Мазай. — Или, может, нам всем кажется? Как ты соображаешь?

У Коли было плохое обоняние. Никакого особого запаха он не ощутил, но Мазай утверждал, что запах есть, и Коле показалось, будто в комнате действительно пахнет чесноком.

— Да, попахивает, — подтвердил он.

Васька был властителем его дум. Что бы Мазай ни сделал, что бы он ни сказал, Коля все принимал безоговорочно и считал, что только так, а не иначе можно сделать и сказать. Как человек слабохарактерный, он был в полном подчинении у Мазая. Всегда и во всем с ним соглашался и старался ему услужить. Но подхалимом Коля не был. Ему Мазай просто нравился, и он старался делать для него все, что мог, находя в этом даже удовольствие. Мазаю Коля верил беспредельно, и если бы Васька сказал сейчас, что в комнате пахнет не чесноком, а дынями или, скажем, сиренью, он мог поклясться, что так оно и есть.

— Не пойму, откуда чесноком несет? — продолжал рассуждать Мазай. — Как думаешь, Сережка?

— И я никак не соображу. А вот чувствую — пахнет.

— И ничего не пахнет, — возразил Бакланов. — Просто воздух сегодня в комнате тяжелый, и все. А может, накурено у нас? Были же здесь и директор и комендант— всё курящие…

— Людей не смеши! Станут они тебе курить в общежитии! Придумал! А насчет дыма — ты Коле это пой, он может поверить, а Мазая, брат, не проведешь. Я чеснок за километр чую, никогда ошибки не получалось. — Мазай вздохнул, зажмурил глаза и сладостно произнес: — Эх, братцы, и люблю же я чеснок! Верите, мог бы с чаем пить вместо сахара.

— Тоже сказанул! — рассмеялся Сережа. — Сахар сладкий… одним словом, сахар, а чеснок что?

— Кому что нравится, — вмешался Коля. — Тебе, может, сахар нравится, потому что он сладкий, а вот Ваське— чеснок, потому что, наоборот, горький.

Мазай неожиданно повернулся к Егору:

— Баклан, давай менять: я тебе сахару, а ты мне чесноку. Идет? Или не хочешь? Давай! Ты же сластёна, сладенькое любишь.

Егор почувствовал, как тело его немеет и становится легким, почти невесомым.

— Скажет такое, чудак человек! Где же я возьму чеснок? — возразил он, стараясь говорить как можно решительней. — У меня никакого чеснока нету. А если бы был, я и так, без всякого сахару, дал бы. Жалко, что ли?

— Значит, нет у тебя?

— Нету.

— А не врешь?

— Чего мне врать? Была бы нужда…

— А ну, дыхни.

— Сколько угодно.

Бакланов шагнул к Мазаю и, широко разинув рот, дыхнул. На лице Мазая появилось разочарование.

— Еще подбавить? — спросил Егор. — Или хватит?

— Хватит. Чуть-чуть отдает. Значит, ты ел не чеснок… Знаете, ребята, чем Баклан сегодня питался? Колбасой с чесноком. Вот честное слово!.. Угадал я, Бакланчик? Да ты говори, не бойся. Никто у тебя изо рта не отнимет. Ел — значит, ел. Вот только непонятно, когда ты успел. Чего молчишь? Ел колбасу?

Бакланов растерялся, хотел сказать, что он и близко не видел колбасы, но вместо возражения молча кивнул головой.

— Смотрите, а я и не думал! — удивился Коля.

— Сережа, — сказал Мазай, — а ну-ка, загляни под койку Баклана — что-то больно низко одеяло приспущено. Меня подозрение берет. Может, там Баклан склад устроил? От него можно ждать, он хитрющий!

Егор ринулся к своей койке, но не успел сделать и двух шагов, как Сережа уже тащил из-под кровати ящик с посылкой и кричал:

— Есть! Тяну сома за хвост! — Он торжественно перенес ящик на стол. — Вот он! Краса и гордость.

Мазай кинул короткий взгляд на ящик, отвернулся и безразличным тоном спросил:

— Посылку из дому получил, Бакланчик?

— Ага.

— Когда?

— Сегодня.

— Сам ходил на почту или принесли?

— Сам.

— А-а-а… Значит, мы — на лекцию, а ты на почту взял курс. Понятно. Ловкач! И не подумаешь. Ну что ж, кушай, Бакланчик, поправляйся. Ты у нас худой, как щепочка. Набирайся сил.

Голос у Васьки стал мягким да ласковым, а в прищуренных глазах — злые искры.

За два года товарищи хорошо изучили его и знали, что сейчас он очень зол и еле сдерживается, чтобы не задать Егору потасовку.

— Сережа, убери со стола под кровать, поставь на старое место этот ящик, чтоб он перед глазами не маячил, а то не выдержу — утильсырье от него останется, — таким же мягким тоном приказал Мазай.

Сергей взялся за ящик, но Мазай остановил его:

— Погоди, пускай сам Баклан убирает. Хоть поглядим, как он понесет: будут дрожать руки или нет. Уж наверное подсчитал, на сколько дней ему хватит подкармливаться домашними гоголями-моголями.

Мазай не смог больше сдерживать себя. Он вдруг топнул ногой и крикнул:

— Ну, чего ждешь?! Убирай свое барахло! Или десять раз говорить?

Бакланов стоял, понурив голову, и не двигался с места.

— Или не тебе говорят?! — снова крикнул Мазай. — Ну?!

— Я… хотел… и вам всем, чтоб попробовали…

— Врешь! — прервал его Мазай.

— Конечно, врет, — вставил Сергей.

— Если бы хотел и нас угостить, давно сказал бы, что посылку получил, а то скрываешь, отнекиваешься. Ничего ты не хотел! — вскипел Мазай.

— Конечно, не хотел. Это ты сейчас говоришь, когда деваться некуда. А Васька тебя спрашивал? Спрашивал. И не притворяйся лучше — никто не поверит, — подхватил Коля.

— Правильно, Коля, — согласился Мазай.

— И ничего не правильно, — ни на кого не глядя, возразил Бакланов.

— А то мы не видим, чем ты дышишь! Слыхали, ребята: он хотел нам, словно побирушкам, по кусочку протянуть! Рука у меня отсохнет, а милостыни не возьму! Хотя в столовой не больно всякие пельмени стряпают, а жить можно. Марципанов не едим, но голодными не сидим.

— Как ты сказал, Васька? Чего мы не едим? — переспросил Коля, услышав незнакомое слово.

— Марципанов, говорю.

— Мар-ци-панов? Это еда такая?

— Понятно, еда.

— А какая она? Из чего?

— Черт ее знает какая. Ел я их, что ли? Может, ягода такая, а может, пирожки с какой-нибудь особой начинкой. Ты отстань, Колька, со своими марципанами, а то и тебе попадет… заодно с Бакланом. — Обернувшись к Егору, Мазай снова прикрикнул — Ты чего стоишь?! Убирай со стола ящик, а не то на пол загремит! Слышишь? Или не тебе сказано?

Егор стоял на прежнем месте, упорно глядя на узелок шнурка на правом ботинке. Хорошее от получения посылки настроение бесследно исчезло, и пришла тревога. По тону и поведению Мазая он знал, что впереди предстоит много неприятностей. Конечно, скрыв от товарищей посылку, он, может быть, поступил нехорошо, но исправить это уже нельзя.

— Сколько раз тебе будут говорить?! Ну! Убирай со стола или…

Бакланов нехотя подошел к столу, но раздался новый окрик:

— А ты, небось, и рад поскорее унести? Вишь, прикинулся казанской сиротой! Поставь на стол и выкладывай все, что там есть.

Лицо Егора посветлело, и он даже облегченно вздохнул. Этот окрик Мазая означал, что скандала, который мог разыграться, не будет.

— Вот сдобнушки… а это мед… Вот колбаса, — приговаривал Егор, выкладывая на стол содержимое ящика.