Девочка Шерхана (СИ) - Шайлина Ирина

— Полы мыть не умеешь, - сказал Шерхан. — Целоваться тоже…

– Вышивать умею, - пискнула я. — Крестиком, гладью, сутажем, а ещё…

– Т-с-с-с, — попросил Шерхан. – Меньше шума, женщина.

И положил свою большую смуглую ладонь мне на голую коленку. Провел вверх по бедру, до самого края юбки. О, это не сравнить с прикосновением дяди! Сейчас умереть хочется. Умереть оттого, что так хорошо и так страшно…

Ноги у меня сведены, словно судорогой, сильно, кажется, даже захочу —  не разожму. Но Шерхан скользнул между бёдрами, чуть надавил и ноги сами разошлись в стороны. Я хотела зажмуриться со страху, но не могу, смотрю, словно загипнотизированная, как смуглая рука в татуировках пробирается все выше. А когда касается там, судорожно вдыхаю воздух так, что лёгкие вот-вот лопнут.

— Где твои трусы, - вкрадчиво шепчет он. — Белоснежка?

— На батарее сохнут…

Мне показалось, или он зарычал? На руки меня подхватил, словно я не вешу ничего и наверх понёс. У меня голова кружится то ли из-за того, что так быстро идёт, то ли из-за того, что скоро случится. Не страшно, что уронит, просто понимаю - такого произойти не может.

Дверь в кабинет открывает пинком. Бросает меня на диван - захватывает дыхание, но приземляюсь мягко. И понимаю, нужно сказать. Нужно.

— Я…— пытаюсь подобрать слова. — У меня никогда не…

Слова не находятся. Да и вообще мысли теряются - моя юбка уже на талии, блузка форменная непонятно где, а руки и рот Шерхана, кажется, везде, и нет больше мягкости в его поцелуях.

—  Почему? — оторвался он от меня.

— Мы древнего княжеского рода, бабушка…

—  Выкинь ерунду из головы, Белоснежка, - сказал он, стягивая зубами лямку моего бюстгальтера. – Тогда больно не будет, Белоснежка.

Больно было. Настолько, что слезы брызнули из глаз. Мне бы вырваться и бежать прочь. Попытаться хотя бы. Но я выбираюсь из омута этой боли мыслью о том, что он так рядом. Настолько, что буквально — во мне. И что можно обнять его за голову темноволосую, прижать к себе ещё сильнее, дыхание ловить, и ногами обнимать тоже, чтобы ещё глубже… Пусть больно. Ещё больнее, потому что моя боль приносит ему освобождение. Я чувствую, как то, что мучило его, отступает, растворяется вдали, и в голове его упрямой — только я. И пьянею от этого.

— Покажись, Белоснежка, - просит он потом. - Я же и не видел тебя толком.

Я кутаюсь в рубашку. Теперь, когда все позади, мысль о том, что кто-то может увидеть меня голой приводит в ужас. А он дёргает за рубашку и смеётся. Тянет к себе, в охапку, целует-крепко, грабастает в медвежьи объятия.

— Никуда не выпущу. Тут спи.

А потом сам засыпает. Его рука на моей груди. Я долго так лежу, словно птичка попавшая в силки, наслаждаюсь его теплом и тяжестью. А потом тихонько выбираюсь из капкана его рук и крадусь к себе, вниз, в кладовку.

Глава 10. Шерхан

Белоснежка сбежала.

Я проснулся один.

Полотерки и след простыл, ни одежды, ни вещей — ничего. Только на диване и на коже моей кровь запекшаяся, как доказательство того, что она вчера была здесь.

Что между нами было все.

И вправду невинной оказалась, Белоснежка. Я не поверил поначалу — мне ли не знать, как умеют прикидываться бедными овечками женщины.

Но Белоснежка не соврала.

При мыслях о ней тепло стало. Я и сам не знаю, зачем пошел ее вчера искать. Рядом с ней не так отвратно было на этом свете жить. И мир вокруг не таким поганым казался. Подумал — хорошо бы она сейчас рядом оказалась, свернулась бы так же, как вчера под рукой.

А потом про груз вспомнил. Про то, что если он не найдется, на ножах Шерхана поднимут. И так мне тошно стало, хоть вой.

Только я не завыл, - зарычал. Вчерашняя передышка закончилась, нужно было дальше заниматься поисками товара. Пока удалось перед покупателями отмазаться, сказать, что поставка в пути ещё.

Не поверили, я знал. Но бузить не стали раньше времени. Позволили самому дерьмо разгребать. А они посмотрят — справлюсь, не справлюсь.

Я умылся холодной водой, рубашку свежую достал, пошел наверх. Заглянул в комнату охраны, настроение было — всем на орехи раздать. Мужики сидели там, в кабинке своей, совсем расслабившись, ногу на ногу закинули. С одной стороны экраны включённые, ресторан и прилегающую территорию показывают. А с другой — боевик на весь экран без звука идёт, кулаками машут.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ох рано встаёт охрана, — пропел в ухо прямо. Они встрепенулись, меня заметив, и по стойке смирно вдвоем вытянулись.

— Здравствуйте, Имран Рамазанович!

— Вы в курсе, — начал лениво, — что у нас тут несколько дней уже человек в ресторане живёт?

Что Белоснежка ночует здесь, для меня не секрет уже  давно. Дважды два сложить не так сложно.

Переглянулись охранники друг с другом, двое из ларца, чтоб их.

— Ну и как вы охраняете тогда здесь все, ёшь вашу мать?

— Снаружи, — ответил один, а второй плечами пожал. Я выругался, пообещав уволить всех с начальником вместе, и вышел. Напоследок приказал — девчонку мою не трогать. У нее неприкосновенность Шерханская.

Наспех позавтракал в общем зале, гостей ещё не пускали, а для меня стол накрывали в любое время. Пока ел, разгребал документы, накопившиеся за эти дни, подписывал счета. Груз грузом, основную работу тоже никто не отменял. Да и нужно было лицо держать перед своими людьми. Я ж не баба истеричная, в конце концов.

После завтрака снова на склады поехал, Шамиль с Анваром там уже ждали.

— Это точно Игнат! Достану гниду! — бесновался Анвар. Шамиль хмуро доложил:

— Ищем его. Вчера исчез, как под землю провалился. Машину бросил недалеко от «Каравана».

— Плохо ищете, — я пнул ящик хурмы.

Их семья мне как кость поперек горла столько лет уже. Провел рукой по груди, вспоминая, чьих рук дело мой шрам. Нет, второй раз себя на тот свет отправить я им не дам.

— Кто-то же помогает ему. Один он не справится. Звонки, передвижения, все отследил?

Шамиль отчитывался, а я слушал недовольно. Двенадцать часов прошло, новостей мизер. Груза так и нет. И хурма эта гребаная, по всему складу раскидана.

Глаза прикрываю, зубы стискиваю.

"А твое место на рынке, чурка черномазая. Хурмой торговать".

Столько лет прошло, а я помню эти слова, интонацию помню. И Игнат помнит, раз подкинул мне это дерьмо, потрох вшивый. Когда меня умирать оставили, думали, не слышу ничего, не выживу уже.

Но я всё помнил. Абсолютно.

— Убью, собаку, зарежу всю семью! — бесновался Анвар.

Шамиль буркнул:

— Там и так никого не осталось. Бабка померла недавно, племянница пропала.

Я насторожился. Звериное чутье подсказывало, что это ниточка та самая.

— Куда пропала?

— Не знает никто. Ее тоже ищем.

— А когда? — продолжил спрашивать Шамиля. Он не понимал, что меня так заинтересовало, но отвечал спокойно:

— Пару дней назад.

— А ей сколько? Лет десять— двенадцать?

С трудом вспомнил дочь своего врага. Две косички белобрысые, бантики размером с голову каждый. Я видел ее столько лет назад, мельком, даже не помнил лица. Она садилась в отцовскую машину, рядом с мамой, а в руках — сладкой ваты пакет.

— Девятнадцать, Шерхан.

Взял очередную хурму, покрутил ее в руках. Сочная. Яркая. Потёр о рукав, а потом надкусил. Вяжет.

Тут же ночь прошлая перед глазами всплыла. Поцелуи со вкусом хурмы.

Глаза девичьи большие. Светлые волосы, разметавшиеся по дивану, женское тело подо мной.

Как она говорила — бабка не велит? Княжеского рода?

— Разбирайтесь дальше. К вечеру кровь из носа эту шкуру найти, даже если за ним на тот свет отправиться придется, ясно?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Приказ отдал, а сам обратно, в ресторан поехал. Утром от меня Белоснежка сбежала, а сейчас мне с ней поговорить не терпелось. Если она и впрямь племянница Игната, дело приобретает другой оборот.

На парковку въехал резко, затормозил возле самого входа в ресторан. Бросил ключи швейцару, чтобы машину парковал, а сам внутрь. По ступенькам вбежал быстро, оглядываюсь — не видно Белоснежки. Макара подозвал жестом: