Дома русских - Роберт Эйкман

Разумеется, мистер Пурвис захотел узнать, не повстречал ли я в ходе этой прогулки подходящую недвижимость. Каким бы молодым и глупым я тогда ни был, меня к тому времени уже совсем не привлекала идея урвать кусок, продав мой остров мистеру Данцигеру. Вряд ли я смог бы объяснить, почему, но это было так. Я всё-таки поведал мистеру Пурвису кое-что о своей находке: не вдаваясь в подробности и стараясь, чтобы рассказ не прозвучал слишком привлекательно.

— Мистеру Данцигеру такое место не интересно, — заключил мистер Пурвис.

Он решил не оставлять этот вопрос без внимания. Я и сейчас как будто слышу его голос: мистер Данцигер не ищет, куда инвестировать свои средства, а если бы инвестиции входили в его планы, то он не преминул бы сообщить об этом мистеру Пурвису. Мне-то ещё тогда казалось, что если мистер Данцигер был таким успешным предпринимателем, каким все его считали, то он с радостью согласился бы на перспективные вложения, хотя бы и самые неожиданные. Но мистер Пурвис взял меня в Финляндию не для того, чтобы я с ним спорил, и, раз уж на то пошло, я с большим облегчением узнал, что остров оставят в покое — в той степени, в какой это зависело от меня. Я, к тому же, вовсе не хочу сказать, что мистер Пурвис обязательно заблуждался в отношении мистера Данцигера. Возможно, он был совершенно прав. В любом случае, он, видимо, остался доволен мной, потому что в конце ужина угостил меня финским ликёром под названием «лакка». Финны делают эти свои ликёры из ягод, собранных в Арктике. Отличные, надо сказать, ликёры, вкуснее мне пробовать не приходилось.

— Вы привезли их в Англию? — спросил Гэмбл.

— Нет, нет, — ответил старик. — Как и многие отличные вещи, они не путешествуют.

Мы все ждали продолжения рассказа.

— Как ни странно, именно мистер Пурвис, несмотря на ту вечернюю отповедь, завёл разговор о моём острове c мистером Кирконторни, когда мы встретились с ним следующим утром. Сам я ни за что не упомянул бы об этом, хотя и думать не мог ни о чём другом.

Мистеру Кирконторни не пришлось меня расспрашивать: он тут же понял, о чём идёт речь.

— Это дома русских, — сказал он.

— Как это? — спросил мистер Пурвис.

— До войны, — ответил мистер Кирконторни, — Финляндия была очень популярна у русских в летнее время. Они строили виллы на озёрах и морском побережье, и Унилинна была среди их самых любимых курортов. Сюда приезжали целые семьи, и веселье не прекращалось всё лето. Я сам застал те времена. Хотя я был тогда ещё ребёнком, я больше никогда не видел таких обедов, музыкальных вечеров и танцев. Унилинна так и не стала прежней после того, как русские покинули её — то ли из-за денег, которые они увезли с собой, то ли из-за веселья. В то время мы питали к ним самые разные чувства, но большинству из нас очень их не хватает с тех пор. Они целый день сорили деньгами и пели песни всю ночь напролёт. Конечно, то, что я вам рассказал, не слишком популярно с точки зрения политики. И в этом люди тоже правы: в политике русские никогда не были сильны.

— Полагаю, теперь их здесь совсем не осталось? — спросил мистер Пурвис. Я-то рассказал ему только об острове и пустых домах. Можете себе представить, до чего я хотел узнать, что ответит на это мистер Кирконторни.

— Кто-то, должно быть, остался, — сказал мистер Кирконторни. — Но у нас теперь нет с ними никаких общих дел. Опять же, из-за политики. Как вам известно, когда-то Финляндия была русской колонией, и нам это не нравилось, хотя лично против русских большинство из нас ничего не имеет. А с тех пор у нас случилась ещё гражданская война. Мы голодали, а они пытались насадить здесь большевизм — и преуспели бы, если бы нам не помогли немцы. Сегодня большинство из нас и слышать ничего не хочет о русских. Считается, что их дома приносят несчастье. К ним стараются не подходить слишком близко, а тех, кто не держится этого правила, у нас не очень-то любят.

— Кто сейчас владеет домами? — спросил мистер Пурвис.

— По правде говоря, я не знаю. Я бы сказал, что сейчас это вопрос международного права. Никто так и не купил их у русских: во-первых, потому, что это не считалось правильным; во-вторых, потому, что русских, у которых их можно было бы купить, не осталось. Ну, это всем известно.

— Есть над чем задуматься, — сказал мистер Пурвис.

— Вот и ещё одна причина, почему наши люди считают, что эти дома приносят несчастье.

— Ничего удивительного, — сказал мистер Пурвис.

— Miehen on mela kädessä, jumala venettä viepi, — сказал мистер Кирконторни. Это финская пословица, которая означает: «Весло держит человек, а лодку правит Бог». Я не однажды слышал её по пути домой, когда мы, наслаждаясь бездельем, посетили несколько финских посёлков.

Больше они об этом не говорили, и вскоре мы с мистером Пурвисом снова отправились топтать город на самое пекло: много ели, много пили, много потели, кое-как объяснялись с жильцами — и я даже не говорю о карте, которую мистер Пурвис по-прежнему не выпускал из рук. Думается мне, именно в тот день мы и нашли то самое место, которое мистер Пурвис порекомендовал мистеру Данцигеру, и которое привело нашего клиента в такой восторг. Пожалуй, так оно и было, потому что к концу дня мистер Пурвис до того изнемог, что не отпускал меня ни на шаг, посылая то за официантом, то за горничной. Да, четвёртый день был в этом отношении гораздо проще, но в тот наш вечер, третий по счёту, я так и не смог выбраться из отеля. Когда мистеру Пурвису ничего не нужно было от гостиничных служащих — а в общении с ними он всякий раз назначал меня посредником, — тогда он диктовал мне заметки о домах, которые мы посетили, и отмачивал ноги в тазу. Таз был как раз такого размера, чтобы вода в нём не успела остынуть; но я всё равно был вынужден каждые пять минут подливать в него кипятку и подсыпать, по совету гостиницы, какую-то чуднýю соль, в поисках которой мне пришлось прочесать полгорода. Мистер Пурвис постоянно менял своё мнение о заметках и, в частности, о том, что именно подобает услышать мистеру Данцигеру. Мистер Пурвис всегда говорил: то, как вы представляете дела клиенту, значит не меньше, а иногда и больше, чем сами эти дела; и тут он, конечно, был прав. В том, что касалось гостиницы, он был путешественником старой закалки: знал все права и за свои деньги ожидал получить сполна. В общем, тем вечером дел у меня было по горло. Никто и не обещал, что я буду путешествовать в своё удовольствие.

На другой день, как я уже сказал, всё было куда как менее серьёзно. Если бы нам случилось набрести на Виндзорский замок, который сдавали бы за безделицу, я сомневаюсь, что мистер Данцигер услышал бы о нём хоть слово. В правилах мистера Пурвиса было твёрдо знать, чего хочешь, и к тому времени он уже наверняка это знал. В какой-то момент, в разгар жаркого дня, он даже предложил мне отвести его к острову и показать дома — только чтобы развеяться и охолодиться на озёрном ветерке. Но путь туда был неблизкий, и после того, как я рассказал ему об опасном переходе, мистер Пурвис сделал выбор в пользу короткой пароходной прогулки. Мы доплыли до крохотной деревушки на берегу озера, укрывшейся среди хвойных деревьев и красных скал, и там, в каменной часовенке, увидели финскую свадьбу: молодожёнов в народных костюмах и здание церкви, тёмное, как пещера, и озарённое пламенем множества свечей. Мы наблюдали за венчанием со стороны, через западные врата, которые в тот солнечный день стояли открытыми, хотя солнце едва проникало внутрь. Я заметил пастора за алтарной решёткой, и он был ничуть не похож на чёрные фигуры с моего острова. Это меня удивило, но мистеру Пурвису я, конечно, ничего не сказал.