Три горсти земли - Владимир Марченко

Разрешил ампиратор всем желающим землю пахать не от забора до заката, а так, как им хочется. Сеять разрешил не только огурцы, но и дыни, арбузы и прочую мелочь. У своих министров отобрал государственные велисипедки и раздал в школы для занятий. Народ сеет чо хочет, выращивает, что ему надо. Налоги повалили в казну видимо-невидимо.

Оболдуеву неймется, в газеты строчит заметки, что дома из тыквы полезны для здоровья и не гниют долго. Не знает он, что тыква на полях одичала, стала мелкой. Пока нового ампиратора искали, в поле никто не выходил, не пропалывал. Огурцы совсем измельчали. Раньше одна семья могла огурец весь месяц варить-парить, а теперь в ведро три десятка входит. Саранчу пасти начали. А которая стала молоко давать и сметану, стали коровами прозывать. Вот, что значит народные советы. А вы говорите, что ветер влияет на долготу дня.

КРИТИКАНЕЦ

Один маленький начальник, видя промахи больших руководителей, просто зеленел от негодования. «Вот если бы я решал эти задачи, то уж никогда не стал бы так над свои родным народом делать подобные эксперименты».- говорил он с трибуны, критикуя безбоязненно всех и вся. Любил выступать и критику наводить. Кто-то восторгался, кто-то нервничал, а начальники говорили друг другу, что, несомненно, у него там наверху рука лохмата имеется, значит, надо его подвысить. Подвысили. Стал он средним начальником. Назовем его Ларионом. На каждом собрании он анализы работы делает, пушит нерадивых в хвост и в гриву. Критикует, не взирая на лица. Грамотный. Цифрами так и сыплет, как из рога изобилия. Ну, память! Ну, анализ!

Советуются друг с другом начальники, говорят, что не сносить им голов за головотяпство. Вскрыл наши все промахи и просчеты. За это по шапке дадут. Шапки у них, у начальников норковые- это как спецодежда у доярки. Одного понизили маленького бюрократа, а на его место Лариона поставили. Потеснились, так сказать на своей лавочке, местечко тепленькое насиженное предоставили. Ларион важен, неприступен, как крепость Измаил. Раньше с папкой ходил, а теперь с чемоданчиковым компьютером на авто разъезжает по объектам. Везде находит недочеты и вскрывает язвы нерадивости. Докладывает, дескать, надо искоренять, о народе заботу проявлять, не царско время. Надо строить социализм с человеческим лицом Переехал Ларион из райцентра в город. Подарков не берет, спиртное презирает, ничего не просит и не хочет ни с кем сближаться.

Притихли городские начальники. Спрашивают у сельских- насчет новичка, есть ли у него поддержка на высоком уровне. Отвечают туманно и путано. Смекнули «пыжиковые»,что новичка голыми руками не взять, решили его как бы повысить, а по простому выслать в глубинку, но на самый ответственный пост.

Закручинился наш герой, запечалился. Одно дело критиковать, а другое- самому извилинками шевелить, соображать, где цемент выпросить, откуда шифер получить, как с народом заигрывать, чтобы вроде как любили, но и побаивались. И взялись проверками донимать. А кормов мало запасено к зиме. Надои низкие, а школы не готовы к учебному процессу. Сверху никто не помогает стройматериалы выбивать. Самому приходится вертеться. Вон чо, поняли начальники и дали Лариону прозвище- Лектор. Сам всех просвещал, учил, критиковал, а оказался и не рыба и не мясо. Прежних сотрудников разогнал, новых набрал. Новые сидят в креслах, умные лица делают, телефоны крутят. Говорят, что входят в курс делов. Входить можно сколько угодно лет, а урожайность и надои надо сегодня.

Отправили Лектора библиотекой сельской руководить. Как только ему удавалось на трибунку вскочить, так и принимался критиковать всех подряд. Анализировал, сопоставлял, но его уже не принимали всерьёз. В народе получил второе прозвище, более меткое- Критиканец.

ЗЛАЯ ЛЮБОВЬ

Били все. Без жалости, ногами, головой- били каждый день. Толкались, набрасываясь по несколько человек. Лишь один стоял в стороне и усмехался. Надо что-то делать, подумал он, забьют. Решился на отчаянный шаг. Подскочил, как можно выше, и полетел.

– Ты куда?!- закричал тот, который его никогда не дубасил.- Не положено…

– Ну, вас всех,- крикнул он сверху и добавил словечко, которое постоянно говорил один из сидевших на скамейке. «Слова доброго никогда не скажут. Одно знают: аут, аут! Я же не виноват» С первых дней всё и началось. Он, было, решил, что в него начали душу вдувать. Надули. До звона… А потом ногой. Об стену все телом. А казались такими ласковыми. Ничего в вас человеческого и нет…

– Далеко собрался? – раздался насмешливый голос снизу.

– Знал бы – сказал.

– Чего даром летишь? Меня возьми на себя.

– Только не пачкайся и не дерись.

– Доставалось тебе, дружок. Каждый день. В чем виноват?

– Кого бы я обидел? Чем?

– Вернешься, опять начнут бутсить. Никуда не денешься.

– Коварные. Двое особенно. Поймают, к груди прижмут ласково, что-то скажут и … со всей дури, как долбанут. Даже шкура трещит. Не вернусь. Пусть себя сами…

– У тебя крыльев нет… Как у меня. Смотри.

– Что надо, чтобы крылья отросли?

– Что надо, круглая голова, сам незнаю. Летаю и всё. Наклююсь и пою. У тебя есть песни?

– Нет ни песен, ни крыльев, ни клюва.

– После таких побоев завоешь, не то, что запеть.

Они летели и разговаривали. Тихий ветерок подталкивал мяч все выше и выше. Воробей посмотрел вниз и поджал перья.

– Тебе надо перекраситься. Я видел их- они большие и разноцветные. Их никто не бьёт. Носят бережно за верёвочки. Тогда твоя жизнь изменится в лучшую сторону. Стань хотя бы зеленым. Можешь стать розовым. …Поможет, уверен. Многие, слышал, так и делают.

– Ничего не получится. Перекрашиваться мне уже поздно. Я же сегодня лечу.

– Ты летишь, потому что тебя пинают. Ты круглый и пустой.

– Твоя мудрость не знает предела.

– Я проживу без них,- сказал мяч,- пусть обходятся без меня. Воробей, страви воздух. Найди такую дырочку и просунь клюв. Только держись крепко. …Хватит, хватит.

На футбольное поле мяч упал и не подпрыгнул. Его отшвырнули к забору. Он лежал и наслаждался свободой. Его не били. Им никто не интересовался, а когда-то за ним носились, сломя голову, задыхаясь, хрипя, лишь догнать, лишь бы коснуться. Стоят и переживают. Грустят. Они не могут без меня жить,- подумал мяч,- но зачем били? Им тоже бывало не очень сладко. Кое-кого уносили с поля на носилках. Почему? Из-за стремления ударить меня, нанести удар, коснуться, получают синяки и шишки. Значит любят. Решил мяч, надуваясь от гордости.

СИНДРОМ СИДОРОВОЙ КОЗЫ

Сидоровы продали корову и купили козу. Во первых трудно с кормами, а во вторых износились в процессе жизни, косить сено и возить за двадцать километров обременительно для стариков, которым скоро будет по семьдесят годков. Деда козочка полюбила. Когда садился на лавочку и доставал папиросы, коза терлась у его ног и по собачьи заглядывала в глаза. Приметила Евдокия, что коза любит жевать дедовы окурки. Спросила у бывшей хозяйки козы, насчет пристрастия, дескать, не наркоманка ли? Оказалось, её папа козел Глобус постоянно у автостанции отирался, с превеликим удовольствием жевал окурки. На молоко не должно влиять…

Розитка – так звали козу – принесла двух резвых и проказливых козлят. Однажды женщина потеряла их. Везде посмотрела, все укромные места посетили- нет. Обратила внимание что Розитка смотрит вверх. Евдокия голову подняла, а её проказники на летней кухне бодаются. На коньке.

В тот день Прокопий сено косил в логу за деревней. Привез домой копенку, раскидал по двору на просушку. Евдокия как раз из магазина пришла. Пенсию получила. Чтобы чем-то порадовать старика, купила пива разливного.

– Мужики в магазине нахваливали, будто бы очень свежее..

Прокопий сел в беседку, овитую лианами хмеля, достал из коробки сушеную кильку. Коза униженно стала просить окурок. Дед пил пиво, жевал рыбок. Дожевав окурок, Розитка не уходила. Прокопий понял, что она хочет попробовать пива. Он подумал, что коза делится с ними молоком, а почему бы ему не поделиться пивом. Полтора литра. На двоих, Почему бы и нет. Евдокия цедила молоко и не видела, что пьяненький дед нашел себе собутыльницу. Она бы ему устроила дегустацию.

Через неделю случилось нечто такое, что ввело женщину в транс. Она доила козу. Вдруг испуганно заметила, что в ведре желтая пена. Запах шел из ведра пивной. Евдокия бы вылила пиво на грядку, но это заметил Прокопий. Удивился. Теплое пиво он не стал пить. Поставил банку в холодильник.

– Вот подхалимка отчебучила. Пивом зачала доиться.

– Может, какой травки поела. Не горюй, без молока не останешься. Разолью по бутылкам и обменяю на базаре на молоко.

– Я ей устрою. Она у меня пофокусничает!- кричала женщина.

– Коза понятие имеет, Пиво дороже молока. Только не пойму- Жигулевское или Блинское. А крепость нормальная… Не причитай. Зачем такую козу продавать. Может, всё и пройдет. Завтра будет молоком доиться.